"Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Войтенко Алекс

Покупатели и почитатели думали, что это какой-то новый французский певец, однако девчонки и мальчишки-продавцы, организованные цыганами, лишь таинственно улыбались и разводили руками. Через «Дом быта», наладить сбыт кассет не представилось возможным. Его руководство продолжало меня игнорировать.

— Не хочу вас подставлять, Ирина Григорьевна. Ведь это же уголовная статья чистой воды. Незаконное предпринимательство… До пяти лет лишения свободы с конфискацией имущества, между прочим… И я в распространении своих песен не принимаю ни какого участия. А тем более в незаконном предпринимательстве, то есть в торговле кассетами. Это не я. Это — цыгане. Я — человек творческий… Для меня, главное — написать и исполнить песню, чтобы её слушали люди. А если кто-то наживается на творчестве скромного музыканта, так пусть это останется на их совести.

Я и в правду не кривил душой. Мой возраст не позволял мне зарабатывать на «моих» песнях, но позволял «продвинуть» моё имя, передаваемое из уст в уста и написанное мелкими буквами в виде подписи художника в нижнем правом углу картины, где было написано: «Евгений Семёнов г. Владивосток».

— Слушай, Евгений, ну, ты ведь убиваешь всю нашу эстраду. Твои французские песни сногсшибательны, а вторая сторона с английскими и с великолепной гитарой — просто умопомрачительны. Я не удивлюсь, если статистика отметит в этом году резкий скачок деторождаемости.

Она засмеялась и почему-то залилась пунцовой краской.

— Чёрт! Всё не могу осознать, что тебе всего двенадцать лет.

— Скоро тринадцать будет, — сказал я с гордостью.

— Ну, слава Богу! Вырастай уже скорее, Евгений. А то рост уже вона какой. Тут на кассете ты совсем взрослый. Кто это тебя нарисовал? Хорошо получился… Лет на десять только постарше. Хе-хе-хе… Но, похо-о-о-ж…

— Сам и нарисовал, — сказал я. — Что тут рисовать? Смотришь в зеркало и рисуешь…

— Да? — сильно удивилась Ирина Григорьевна. — Ты не перестаёшь удивлять, Евгений. Правильно говорят, что человек талантливый в одном, талантлив во всём. Но… Хотела спросить тебя, Женя… На этой кассете песни… Ведь они же мужским голосом поются. Как так?

— Так я, это… Голос пускаю через прибор такой… Он искажает голос и делает его грубым.

— Да-а-а… Удивительно! Главное, что такие песни любой мужик может спеть. Не надо надрываться, кричать… Молодец, Джоник. Побольше пиши таких песен. Они очень женщинам нравятся.

Завмагша снова зарделась. Я улыбнулся.

Таких и других песен, исполненных мной под гитару, или под фортепиано, было записано уже штук сто. Любую, если наложить на голос другие инструменты, можно писать на пластинку и получится «шлягер». Причём моя новая «машинка», которую я назвал «процессор», искажала не только гитарный сигнал, но и мой голос, как угодно. И её я не подарю и не продам ни кому.

Французскую и английскую попсу мы записывали вместе с Лерой, Андреем и Гришей, хотя мог бы записать и сам. Сам песни записал бы даже быстрее, но друзей-музыкантов занять чем-то надо было. Не бросать же их на произвол судьбы. Сам сбил с пути истинного и бросать? Они всё ещё надеялись на то, что нас позовут выступать на праздничный концерт в филармонию, хотя я сразу сказал им, что поругался с первым секретарём райкома КПСС, а организует концерт даже не горком, а крайком партии, так как филармония — структурная единица крайкома. А в крайкоме про нас не знают.

Но всё же мы хорошо отрепетировали любимую многими песню «Туман» [47] из кинофильма «Хроника пикирующего бомбардировщика», «От героев былых времён» из фильма «Офицеры», песни группы «Любэ»: «Комбат — батяня» и «Там за туманами» [48]. Эти четыре песни мы и оттачивали с того момента, как я перебрался жить в квартиру на улице Семёновской. А попутно играли и другие «мои» песни.

Причём, когда из того, что мы играли, вдруг получился мой франко-английский сборник, ребятак даже не поняли, что это они сами и играют. Они подумали, что это я им наконец-то показал оригинал, с которого я «передрал» песни. Мой голос был пропущен через синтезатор и, поэтому, узнать меня они не смогли. А я свой компрессор им пока не показывал. Так я и дожил до того дня — двадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года, — когда в пятнадцать часов дня в квартире не зазвонил телефон. Это была суббота, а по субботам у меня была вечерняя тренировка с Халиулиным.

— Ало, это квартира Семёновых? — спросил женский голос полный официоза.

— Семёновых, — согласился я.

— Здравствуйте, это звонят из Приморского краевого комитета коммунистической партии Советского Союза, — сказала женщина голосом Левитана.

Я встал перед телефоном по стойке смирно.

— Слушаю вас товарищ из Приморского краевого комитета коммунистической партии Советского Союза, — торжественно сказал я, но получилось вдруг так, словно я ерничаю.

В телефоне возникла пауза, и раздался неуверенный тихий, словно через руку, кашель. Но я попытался исправить свою оплошность и сказал:

— Я действительно слушаю вас, — на слове «вас» у меня от волнения вдруг пискнул голос, я дал сиплого «петуха» и закашлялся.

— Кто вы? — спросил строгий женский голос. — Зачем вы шутите, молодой человек? Мне нужен Семёнов Евгений Григорьевич, ученик шестого «вэ» класса шестьдесят четвёртой школы.

— Кхе-кхе-кхе, — откашлялся я в сторону, закрыв трубку, и сказал. — Я вас слушаю, товарищ из краевого комитета. Это Семёнов Евгений Григорьевич у телефона. Ученик шестого «вэ» класса шестьдесят четвёртой школы орода Владивостока.

— Вы издеваетесь надо мной? — спокойно спросила меня женщина.

— Почему вы так думаете? — спросило её я.

— Потому, что вы повторяете за мной мои слова.

— Я повторяю за вами ваши слова потому, что я сильно волнуюсь, — сказал я дрожащим голосом.

Вот же млять! Я действительно сильно взволновался!

Снова повисла небольшая пауза, потом в телефонной трубке фыркнули.

— Вы — или странный шутник, или я вас сильно напугала своим обращением. Так что ли?

— В-в-в… Второе, товарищ, э-э-э… Чёрт! — вырвалось у меня, и она рассмеялась.

— Я не чёрт, — сказала она отсмеявшись, — я действительно из краевого комитета КПСС. Я помощник третьего секретаря по идеологии. Хотела уточнить по поводу твоего выступления на праздничном концерте, посвящённом празднику — «Дню Победы». Нам сообщили, что ты ни разу не репетировал на филармонической сцене и ещё даже не подавал на согласование свой репертуар. Так ли это?

— Так, товарищ…

— Меня зовут, Светлана Андреевна.

— Очень приятно, Светлана Андреевна. Не репетировали и не подавали.

— У нас есть ваши песни в нотно-стихотворном варианте, согласованные Первомайским райкомом, но может что-то изменилось? Да и прослушать бы желательно. Мы всех уже прослушали, только вы у нас, э-э-э, зависли. Да и песни тут, какие-то, э-э-э, скажем прямо, не детские. Когда вы сможете прийти на прослушивание.

— На прослушивание? Мне надо созвониться с моими музыкантами и…

— Какими «музыкантами»? Про музыкантов мы ничего не знаем. Нам отписано только про тебя. Солиста. А исполнять твои песни будет филармонический оркестр.

— Нет-нет! Тут какая-то ошибка. У нас школьный вокально-инструментальный ансамбль. Четыре человека…

— А-а-а… Школьный ансамбль?! Так это же здорово! Запишите мой номер телефона. И срочно звоните.

— Завтра не подно будет?

— Не поздно, — рассмеялась товарищ из крайкома.

Через ту же Ирину Григорьевну я пошил себе неплохой классический костюм-тройку и несколько хорошо подвёрнутых чуть-чуть «свободноватых» штанов и брюк. Мой рост к тринадцати годам достиг метра шестидесяти восьми сантиметров, и я понимал, что, скорее всего, осенью мне придётся шить новые костюмы. Питался я хорошо, занимался спортом, тянул спину, руки на перекладине и кольцах, а поэтому на достигнутом росте останавливаться не собирался. А брюки можно и отвернуть, если не сильно затрутся загибы.