Ни один конец с другим не вязался, и со всех сторон получалось, что Мара говорит чистую правду. Но как тогда мог Витим потерять такой меч? Это ведь не пара худых сапог! Может, выбросил? Но почему? Можно ли вообще выбросить меч? А сменить?
Ратибор поразился таким мыслям сильнее, чем увиденным на клинке резам. Вот леший…
Сменить! Тогда все концы с концами увязываются! Получается, что пошел Витим добывать колдовской меч Громовника. И добыл. Вот только тот ему чем-то так приглянулся, что взял он его, а свой выбросил. Может такое случиться? Знать бы…
Стрелок верил, что Витим не способен на сознательное зло по собственной воле, но кто знает, какой силой может обладать темный меч? Может, в его власти подавлять людскую волю и отдавать любые повеления? Худо дело! Врагом видеть Витима Ратибор не хотел. Это было бы и обидно, и опасно. Незнамо еще, что из того хуже.
Мара с видимым усилием оторвала от земли меч и, забросив на плечо, направилась к пофыркивающему за туманом коню. Спокойна. Мила. Спинка ровненькая, бедра так и играют под сарафаном… Но сейчас Ратибора больше волновали ее мысли, нежели тело. Что же скрыто в этой золотоволосой головушке? Что прячется за ясным светом голубых глаз?
Стрелок знал, что, распутывая тайны, главное – не спешить, не показывать излишний интерес и догадливость. Пусть все катится своим чередом. Сколько веревочке ни виться, а конец все равно сыщется. Обязательно. Главное – сыскать его раньше, чем эти тонкие рученьки выпустят тебе кишки во сне. Но это мысли совсем худые… Может, девица ничего и не знает про меч, никакого лиха не замышляет, а я уже трясусь, как простуженный заяц. Негоже.
Все равно кто-нибудь когда-нибудь кишки выпустит, так уж лучше такая красунья, чем вонючий бородатый мужик. Но расслабляться не след.
Конь стоял, перебирая ногами от нетерпения, заботливые девичьи руки накрепко привязали повод к ветке низкорослого клена, а у седла болтался небольшой дорожный мешок и знакомые Витимовы ножны.
Да… Собралась Мара явно не по-девичьи. Другая бы скрыню добра прихватила, а тут, надо же, невеликий мешочек и меч. Все, что с ней связано, будит тревогу нарочитой необычностью, а необычное, нежданное завсегда настораживает.
Но Ратибор виду не подавал, двигался расслабленно, беззаботно, то и дело отпуская плоские шуточки. Любил он, когда его недооценивают. Это всегда вселяло необходимую уверенность в собственных силах, а то с годами и опытом эта уверенность улетучивается, как туман над рекой теплым солнечным утром. Когда молод, кровь бурлит, кажется, что горы можешь свернуть, а как попробуешь, с десяток шишек набьешь, сразу начинаешь понимать, что на всякую силу сыщется более могучая, а каждому хитрецу уготована западня.
И как правило, сила проявляется там, где меньше всего ожидаешь, хотя и помощь может прийти, откуда не ждешь. Может, стрелок потому только и жив до сих пор, что вовремя это осмыслил, понял, что с любым лихом надо справляться, когда оно проявилось, – не раньше. А до этого нужно просто быть ко всему готовым, но готовности не выказывать. Поскольку никогда нет полной уверенности, случится ли вообще злое лихо, с какого бока появится, а с какого бока подмога придет. Жизнь вообще штука сложная и чаще всего состоит из одних неожиданностей, как приятных, так и не очень.
– И где твой соратник? – отвязывая мокрого от тумана коня, спросила Мара. – В какую сторону ускакал?
– Туда. – Ратибор неопределенно махнул рукой. – Понес же лешак… Так и будет мчаться до самого Киева. Ладно, надо ехать. Сядешь впереди меня, ладно? Я помогу.
Он легко вскочил на коня, дождался, пока девушка неумело всунет меч в ножны, и, подхватив за плечи, словно пушинку, усадил ее впереди себя. Сарафан не позволял ей сесть нормально, поэтому обе ноги она закинула на левую сторону, крепко ухватившись рукой за седло.
– Но, поехали! – Ратибор стукнул коня пятками, и тот, повернувшись на месте, сразу сорвался на спешную рысь. – Давай, давай! Хей!
Мара почти ничего не весила, хрупкая, нежная, наверное, конь даже не заметил, когда она села. Набегающий воздух сухо щелкал подолом сарафана, девичьи волосы струились подвижными волнами расплавленного золота, а опавшая листва поднималась из-под копыт скакуна огненно-рыжим вихрем и пропадала вдали, смешиваясь с белесым туманом. Пахло рыхлой землей, сыростью и подступающими холодами, низкие ветви деревьев посвистывали прямо над головой.
– Хей, хей! – подгонял коня стрелок. – Давай, конячка, наяривай!
Мара еле держалась на прыгающей спине скакуна, бугристый лошадиный хребет болезненно бил в бедра, сползавшие с быстро мокреющей шкуры босые ноги тщетно искали несуществующую опору. Только руки, накрепко вцепившись в седло, не давали свалиться под бьющие в землю копыта.
Туман, как назло, начал сгущаться. Видимо, ветер утомился и стих, но на бешено мчащейся лошади это почти не замечалось, и только когда молочная белизна укрыла даже подножия ближайших деревьев, Ратибор чуть натянул поводья, удерживая коня.
– Не погонишь, – недовольно фыркнул он. – Так и до беды недалеко.
– Ты хоть знаешь, куда скачешь? – спросила девушка.
Ее мелодичный голос обрывался и ухал на каждом скачке, из-за чего понять ее было сложно.
– Чего? А… Вперед, куда же еще?
– По-го-ди!
Стрелок натянул поводья, и конь остановился раскидав копытами прелые листья.
– Что такое?
– Места тут худые… – неопределенно пожал, плечами Мара, украдкой переводя дух. – Нельзя без разбору скакать.
– А точнее? Что за лихо?
– Слыхал про Змеиный Луг?
– Да уж, слыхивал, – припомнил недавнее Рати бор. – Но не бывал.
– Потому и живой. Оттуда еще никто не возвращался.
То же самое ему говорили и про Собачий Овраг, но ничего, выбрался, пройдя его из конца в конец. Правда, сейчас говорить об этом не стоило, иногда хвастовство дорого обходится.
– Кто же тогда о нем рассказал, если все померли? – усмехнулся стрелок. – Так не бывает. Хоть один, да выбрался!
– Может, и так. Только нам там лучше никогда не бывать. И сами загинем, и коня потеряем. Змеи там шибко злые, а на зубах у них яд смертельный.
– Ты хорошо знаешь то место?
– Конечно… Наши всем детям наказывают, чтоб туда не ходили! Каждый в деревне с малолетства знает и про Луг Змеиный, и про Собачий Овраг, и про Звериную Топь.
– А это еще что такое?
– Совсем худое место, – поежилась Мара. – Топкое. Старики сказывали, что туда приходит умирать все лесное зверье – и олени, и медведи, и волки. Как старость немощная придет, так они там и топятся. Страшно…
– Да уж, веселого мало… – почесал макушку стрелок. – Значит, нас занесло в сторону от киевского большака? Странно… Вроде, держался строго на полуночь… Туман блудит, что ли? Вообще он странный какой-то. Как на месте стоим, он редеет, а как в путь – становится гуще доброго молока.
– Не знаю… – Девушка пожала хрупкими плечиками. – Просто ветер стих, вот он и висит неподвижно, сгущается.
– Ладно, нам поспешать надо, а то ведь Волк не знает про все эти змеино-собачьи красоты, как бы не угодил в беду. Далеко отсель до Змеиного Луга?
– Вроде рядышком. Вон знакомая осиновая рощица, за ней лес должен кончиться и начинается луг.
– Так вроде рядышком или точно? – Ратибор снова придержал нетерпеливого скакуна.
– Кажется…
– Тьфу ты… Надеюсь, скажешь хотя бы в середке этого Ящерового луга, что приехали?
– В середке ты и сам поймешь…
– Она еще шутит! – фыркнул стрелок и пустил коня скорым шагом.
Копыта глухо били в усыпанную листьями землю, кое-где явственно хлюпало – места и впрямь начинались топкие. Туман неподвижно завис длинными седыми прядями, словно цепляясь за влажные стволы деревьев.
Они проехали рощу, потом еще две, но никакого луга не было и в помине.
– Заплутали… – сухо вымолвил Ратибор. Ему не хотелось думать, что девушка просто морочит голову.
– Не знаю… – растерянно озираясь, ответила Мара. – Змеиный Луг лежит в двух верстах к заходу от большака. Потом идет небольшой гостинец до Киева, а чуть дальше начинается Собачий Овраг.
