Богдан взял один из старых исписанных свитков, развернул, чтобы случайно не взять какой-нибудь важный и нужный, взял чернила. Мы сели на лавку, расположив бумагу между нами.
— Ну, боярин, сказывай, — попросил меня Богдан.
— Ну… — пробормотал я. — Ствол у тюфяков своих вы как льёте?
Богдан рассмеялся.
— Ты секреты выманивать пришёл али что? — усмехнулся он.
— Формы какой, — вздохнул я. — Скажи как есть, всё равно у любой пушки пойти посмотреть можно.
— Прямой, — пожал плечами литейщик.
— Во-от, — протянул я, забирая у него перо и бумагу.
Я нарисовал ствол пушки в разрезе, прямой, ядро в нём, заряд пороха. Схематично, примитивно, но Богдан меня понял. Рядом, чуть ниже, нарисовал такой же ствол, только с конусом в самом конце. Чтобы ядро и порох, заходя в этот конус, сами собой отцентровались.
— Смекаешь? — спросил я.
— Наверное, — задумчиво пробормотал Богдан. — Интересная придумка. Чуть сложнее отливать будет, но не намного… Пробовать надо.
— А тебе Кашпир Довмонтович позволит? — фыркнул я, вспоминая хмурую и недовольную рожу литовца.
— Это смотря как испросить… — почесал в затылке литейщик, продолжая разглядывать схематичный чертёж. — Много времени на одну пушку уходит, понимаешь, боярин? А у нас заказы, дело государево.
— У всех государево, — кивнул я.
— И не гаубица, и не тюфяк… — пробормотал Богдан. — Эх, вот бы кто приказ отдал такую сделать! Вот это интересно было бы…
— А так не интересно работать? — усмехнулся я.
— По всякому, — увильнул от ответа парень.
— Будет вам приказ, — я протянул свиток со схемой Богдану, встал с лавки, вытер пятнышко чернил на пальце. — Коли такую отлить сумеете, других уже и не надобно будет.
— Сумеем, — заверил меня Богдан. — Как заказ будет от какого из Приказов, так и займёмся. Мастера я уболтаю.
Я крепко пожал ему руку, довольный хотя бы таким разрешением проблемы, ещё раз пообещал организовать всё официально. Если дождаться возвращения царя с богомолья, можно попробовать толкнуть ему идею этого единорога вместе с уставом. Разве что единорог теперь будет не шуваловский. Или не единорог вовсе, а как-нибудь иначе.
С Пушечного двора я уехал не так чтоб довольный, но и не расстроенный. Даже такой результат — всё равно результат. Богдан, фамилии которого я так и не узнал, говорил верно, на одну пушку уходит слишком много времени, особенно, если отливать её с нуля. Изготавливать форму, и всё остальное. Не меньше месяца точно. А если учитывать, что Пушечный двор постоянно загружен работой, никто не согласится тратить время и ресурсы на какие-то выдумки простого сотника.
И раз уж с пушками пока не вышло, я прогрессорствовал в других сферах. С моей позиции, конечно, не так-то просто внедрить какую-то новинку, но я мог тестировать всё хотя бы на моей сотне стрельцов.
Начал пока с базовой гигиены. На Руси и без этого принято было регулярно мыться и париться в бане, но я пошёл дальше, заставляя всех мыть руки перед едой и после посещения отхожего места. С этим и в двадцать первом веке справляются далеко не все, а про шестнадцатый и говорить нечего. Меня, разумеется, не поняли, но хотя бы в моём присутствии это требование соблюдали.
Кипячение воды тоже не прижилось. Сырую воду пили редко, за столом всё больше пили слабый алкоголь или сыто. Возможно, в будущем походе удастся продвинуть кипячёную воду, но я сильно сомневался. Никто не будет этим заниматься в походных условиях, да ещё и из-под палки.
С медициной аналогично, раненых, к счастью, не было, больных лечить я не умел, и привнести что-то в медицину, кроме стерилизации инструментов, я не мог.
Но я продолжал искать варианты и вспоминать идеи, покуда царь не вернулся с богомолья.
Произошло это незаметно и тихо, царский кортеж въехал в Москву с утра, с восточной стороны. Улицы не перекрывали, мигалки и сирены не включали, снайперов на крышах не ставили. Уходили царь с царицей и вовсе пешком, пока весь остальной обоз тащился сзади, но вернулись уже на транспорте. Царь — верхом, царица — в крытой повозке, напрямую в Кремль. Без ажиотажа и шума.
И я снова часами болтался в Кремле и около него, пытаясь прорваться на приём к царю. Ровно как и сотни других просителей.
Иоанна хотели видеть все, от простых челобитчиков до родовитых князей, всем что-то было нужно. Пиров государь не устраивал, приёмов тоже, но обязанностями правителя не пренебрегал, работал со своими приближёнными. Я же в число этих приближённых не входил, к сожалению, но активно работал над тем, чтобы туда попасть.
С ливонцами пока действовало перемирие, но я знал, что псы-рыцари его нарушат, не знал только, когда именно. Думаю, меня оповестят, если вдруг снова начнутся боевые действия. Сотня стрельцов куда нужнее там, в Прибалтике, нежели в Москве.
И я, можно сказать, с нетерпением ждал, когда уже наконец продолжится война, вот только, с другой стороны, война принудит меня уехать из Москвы, покинуть царское окружение, в котором так много невыявленных предателей. То есть, передо мной стоял выбор. Уехать и позволить внутренним врагам делать свою работу, или же остаться и позволить внешним врагам осадить недавно завоёванные крепости. Остаться и лишиться шанса проверить свою сотню в реальном бою.
Я раздумывал над этой дилеммой долгое время, но так пока и не решил, как поступить, когда Разрядный приказ вновь призовёт меня на службу.
Свой устав я носил с собой, почти как паспорт, чтобы быть готовым в любой момент продемонстрировать его царю. И эта стратегия, вкупе с ежедневным посещением Кремля, всё-таки окупилась.
В тот день, удивительно тёплый и пригожий, несмотря на то, что осень уже окончательно вступила в свои права, я приехал в Кремль, чтобы зайти в Разрядный приказ. Моя сотня пока существовала сама по себе, отдельная, особая. И мне хотелось узнать, к какому из стрелецких полков её припишут в случае войны, чтобы заранее, так сказать, подстелить себе соломки.
Разрядный приказ сейчас возглавлял думный дьяк Данила Фёдорович Вылузга, и вышло так, что я подчинялся напрямую ему. Так что я зашёл внутрь здания, поздоровался со знакомыми подьячими и спросил разрешения встретиться с Данилой Фёдоровичем.
— Никак нельзя пока, Никита Степаныч, — остановил меня дородный широкомордый дьяк, Иван Клобуков. — Государь у него. Книги смотрят. Зайди завтра, а?
Стало ясно, почему все такие взмыленные. И почему хотят меня отсюда спровадить, чтобы не мешался.
— Книги смотрят? — спросил я.
Я бы показал ещё одну. Как раз прихватил с собой.
— Книги, — вздохнул Клобуков. — Христом-богом тебя прошу, завтра зайди.
— Гневается? — спросил я, подразумевая царя.
— Государь милостив, — покачал головой дьяк. — Но вот правду говорю, не до тебя пока.
— Мне бы самому с государем побеседовать, — сказал я.
Клобуков только усмехнулся.
— Ну ты, братец… Тебе палец в рот не клади, да, по локоть откусишь? Ишь ты, с государем побеседовать! Скажи ещё, братчину вина хлебного испить вместе!
— Я бы и от этого не отказался, — пошутил я.
Скрипнула дверь на деревянных подпятниках, Клобуков подскочил, я повернулся на звук. На пороге стоял Иоанн Васильевич в простом чёрном кафтане, за его спиной маячил вспотевший Вылузга.
— Вина, говоришь, испить? — хмыкнул царь. — Братчину?
Я натурально почувствовал, как похолодел Клобуков. Царь прищурил глаза, на мгновение напомнив своего далёкого татарского предка, скрестил руки на груди, ожидая ответа.
— Не вели казнить, государь, встречи я с тобой ищу, новый устав стрелецкий показать, — торопливо проговорил я, извлекая переписанную копию устава и протягивая царю.
Иоанн, известный книгочей, взял мою брошюрку в руки, не устояв перед любопытством. Начал листать прямо тут, на глазах у растерянных дьяков, хмыкнул, огладил бороду, снова прищурился, читая рукописный текст.
— Любопытно, — пробормотал он, читая описание строевых манёвров.
