Две столицы (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— Точно. Посмотрим, как ускорить ваш отъезд, и про дорогу подумаем. Купим на рынке вам тулупы. А то пока доберётесь, и, правда, снег уже пойдёт. В степях на Волге или Дону будет холодно.

— Согласен.

— Марат, у меня к тебе необычная просьба есть, — начал, помявшись, Пётр Христианович.

— Слушаю тебя, князь.

Брехт рассказал о своей задумке. Кавказский князь, долго стоял молча, никак не выражая своего мнения. Потом посмотрел на своих притихших воинов. Вздохнул.

— Мне это не нравится. Так себя мужчины не ведут, — Марат почесал кончик носа. — Но я тебя понимаю. Эти твои враги не мужчины. Это подлые твари. Почему ты не хочешь, Пётр, просто их убить?

— Мне нужно, чтобы они сказали эти слова и чтобы после этого их не смогла допросить полиция, — повторил Брехт.

— Нет, это я понял, не понял почему. Они должны сказать ложь?

— Нет, они скажут правду, но они не подтвердят её на допросе и вся затея рухнет. И это очень плохо отразится на мне и на жизни десятков тысяч людей. В том числе и черкесов с кабардинцами.

— Эх. Плохо. Почему нельзя всё сделать честно!?

— Нельзя, — Брехт уже думал, где взять других исполнителей для своего плана, про Тихона подумал, но отбросил эту мысль. За убийство дворянина, да ещё при таких обстоятельствах, конюха крепостного точно закатают в Сибирь. И тут даже Брехт не поможет.

— Хорошо, Пётр, мы сделаем это. Надеюсь, ты прав, и мы не замараем своей чести… и ты тоже.

— Спасибо, Марат. Ты даже не представляешь, как это важно для страны. И для вас.

— Я сказал, мы сделаем. А теперь иди к себе, я буду говорить с аскерчи. Не просто это будет объяснить им.

Событие двадцать шестое

Лучшее в жизни мы приобрели благодаря терпению.

Умар ибн аль-Хаттаб

Разумный властитель всегда терпелив,

И гнева умеет сдержать он прилив.

Саади

Надо же, тут, оказывается, вам не там. За князем фон Витгенштейном приехал на роскошной карете его секундант граф Шереметев.

— Пётр Христианович, может, вы всё же помиритесь? — законючил он почти сразу как тронулись.

— Как звать этого поляка? — поправляя доломан, задравшийся при посадке в этот гроб на колёсах, спросил Пётр Христианович у бывшего сенатора, а ныне заслуженного пенсионера.

Карета была эдаким Роллс-Ройсом начала девятнадцатого века: позолоченная, вся в резьбе снаружи, и в бархатекрасном и парче внутри. Дорогой гроб.

— Кшиштоф Павел Волк-Ланевский, — буркнул Николай Петрович. Переживал. Может и за самого Витгенштейна, но что-то Брехту подсказывало, что больше за будущую жену свою Прасковью Жемчугову. Не будет Брехта и кто её лечить будет?

— Николай Петрович, обрадовать вас хочу. Я не успел вам вчера сказать: император одобрил пребывание Прасковьи Ивановны вместе со своей сестрой в деревне у меня. А Елене Прекрасная даже обрадовалась. Это и понятно, с товарищем по несчастью переживать это несчастье проще.

— Премного благодарен, Пётр Христианович, я и не сомневался в вас. А вот теперь тяжело на сердце, не нравится мне эта дуэль, а ну как…

— Николай Петрович, а вы с обер-полицмейстером договорились?

— Ни за что не хотел Павел Никитич в этом участие принимать. При его-то должности. Еле уговорил его. Он вообще арестовать вас с поляком этим хотел. Очень ругался.

— Поверьте, дорогой Николай Петрович, он после дуэли будет вынужден поменять свое мнение. Ещё и рад будет, что лично при ней присутствовал.

— Да ладно вам, Пётр Христианович, что такое должно произойти, что бы этот безупречный служака обрадовался дуэли? Да ещё с вашим участием, при том, что вы сейчас императору нашему как воздух нужны. Да и мне, если честно.

— Всё будет в порядке. Может вас даже наградят, — и про себя добавил: «Посмертно».

— Наградят, за дуэль. Нет, уж, Пётр Христианович, боюсь, что ничто в сём прискорбном поединке Александра Павловича подвигнуть на награждение его участников не сможет. Скорее поверю, что в Сибирь всех отправит, когда узнает. Так это ещё при благоприятном исходе, — замахал руками граф Шереметев.

— Подождём.

— Пётр Христианович, а почему за нами скачет целый полуэскадрон ваших абреков? — обернулся вдруг бывший сенатор.

— Любопытно им, как мы дуэли устраиваем.

— Ох, не нравится мне этот эскорт.

— Мне весь этот водевиль не нравится, но доиграть его нужно до конца, уж поверьте мне пока на слово. А куда мы едем, Николай Петрович?

— В Сокольники. Там на Москве обычно дуэли устраивают горячие головы.

Пустырь. Чахлые вербы с пожелтевшей листвой, да и, стоящие одинокими свечками, берёзы тоже снизу желтеть начинают. И как костёр среди них, несколько выросших рядом, уже покрасневших, осин. Красиво. К ним и подъехали, точнее почти. Тяжёлая карета завязла в колее, и пришлось выходить и последние метров тридцать преодолевать пешком. Дождей не было давно и практически сухо. Пожухлая трава цеплялась за сапоги, как бы предупреждая, ну не ходите вы туда. Люди, давайте жить дружно.

Поляки уже были под деревьями. Они приехали на лошадях и сейчас ходили вокруг, оглаживая заволновавшихся животных. Да и сами храбрые польские парни явно икать начали. В последний момент тридцать черкесов во главе к Пщэшхуэ Маратом Карамурзином вырвались вперёд, и сейчас, горяча коней, скакали вокруг поляков, прямо, как в фильмах про индейцев, почти идеальный круг выстроив. Тут у любого смельчака нервы сдадут. Так и договаривались. Умение — умением, но вывести соперника до боя из себя — может оказаться той соломинкой, что хребет верблюду переломит.

Последним прибыл хмурый Каверин Павел Никитич. Подошёл, покачал головой, осуждающе и тяжко вздохнул.

— Граф, ах, да... Князь, вы ничего не хотите мне объяснить?

— Позже, Ваше Превосходительство. Просто поверьте, что это нужно для России и для Государя.

— Государя? — поползли вверх брови обер-полицмейстера.

— Просто поверьте, потом всё объясню.

— Хорошо, пойду, поговорю. Ах, да, а что за странное оружие вы выбрали, Пётр Христианович? Впервые слышу про дуэль на ножах.

— Взгляните, — Брехт открыл футляр, в котором лежали два этих монстра.

— Боже мой! Ничего себе ножи. Прямо, как гладий у римлян. Да, таким нужно уметь пользоваться, чуть спокойнее мне стало.

Заглянувший через плечо Каверина граф Шереметев присвистнул.

Поляки, видимо, спешили на тот свет, не стали ждать пока к ним секундант подойдёт. Сами припёрлись.

— Дуэль до смерти! — прошипел товарищ Волк-Ланевский.

— Не переживай, пся крев, я убью тебя не больно.

— Ты! Сам ссука! — бамс. Брехт всё же засветил ему в ухо. Кшиштоф завалился на сухую траву. Вскочил и стал за шпагу хвататься.

Бабах. Это один из абреков в воздух пальнул. Ну, пока всё по сценарию.

— Господа. Вы приехали на дуэль, ведите себя достойно, — встал между дуэлянтами обер-полицмейстер. — Вот оружие, выбирайте.

Ножи делал один кузнец и специально одинаковыми, вот, именно для такого случая. Поляк, увидев их, перестал подпрыгивать и с некоторой опаской потянулся сначала к ближнему, а потом, очевидно, подвох какой заподозрив, взял дальний. Какой подвох? Подвох — это сами ножи. Ими нужно уметь пользоваться.

Событие двадцать седьмое

Планы, которые удаётся сохранить в тайне, лучше всего осуществляются.

Питер Хёг

Вжик, вжик, вжик.

Уноси готовенького.

Брехт переоценил своё умение и недооценил ловкость поляка. Спасло, наверное, только то, что Волк этот был взбешён. Он бросился в атаку стремительно, показал обманное направление удара в грудь и, присев, ткнул ножом снизу в ляжку Петра Христиановича. Спасли ботфорты. Лезвие прорезало толстую кожу голенища и упёрлось, на счастье Брехта, в металлическую заклёпку. Контратаковать возможности не было, единственное, что князь смог сделать, так это лягнуть ногой отгоняя поляка.Отпрянули друг от друга. Брехт с потерями, теперь сапоги новые шить.