Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

— Надо двигать дальше, — старшина прислушивается к звукам, доносящимся из леса.

— Еще минуту, — попросил я.

— Андрей, задерживаться тут опасно.

— Минуту, — я подозвал Веселову. — Таня, перевести сможешь? — протягиваю ей несколько заинтересовавших меня документов.

— Да, сейчас попробую, — она взяла бумаги, и начала пристально вчитываться, беззвучно шевеля губами. — Если честно, мало что поняла, — спустя несколько минут призналась она.

— Но ты же хорошо знаешь немецкий! — удивленно напомнил Ломейкин.

— Слова знакомые, но бессмыслица какая-то. Тут не про связь. Не могу понять смысл.

— В особом отделе разберутся, — подытожил старшина.

Я кивнул, не видя смысла возражать.

К приходу сумерек я потерял счет пройденным километрам. Пленный нас сильно тормозит, да и частые вынужденные остановки мешают. Прифронтовой лес кишит немцами. По ходу дела нанесли на карту позиции трех гаубичных батарей и пути подвоза боеприпасов. На одной из полян видели танки.

Уже начало темнеть, когда мы добрались до очередной опушки.

Сил почти не осталось. «MG», зараза, тяжелый. Да и сумка с запасными барабанными магазинами весит немало. Но оружие не бросаю. Последний километр будет самым трудным. Скорее всего придется прорываться с боем.

А вот и знакомый овраг. Вчера в нем накапливалась пехота. С земли он выглядит совершенно иначе, чем с воздуха, но пару ориентиров, например высокую раздвоенную сосну с расщеплёнными стволами, да посеченную осколками березовую рощицу я запомнил крепко. Кода идешь на бреющем, практически во мгле, такие подробности местности буквально впечатываются в память.

— Никита, — я подполз к старшине, — наши траншеи метрах в трехстах отсюда.

— Уверен?

— Овраг тянется вдоль кромки леса. Я вчера его штурмовал с воздуха. Мы войска прикрывали. Видишь сожженные танки темнеют?

— Вы их подбили? — удивился Ломейкин.

— Некоторые. Смотри, вон там, — я жестом указал направление, — вчера была позиция нашего «КВ».

Веселова прислушивается к разговору. Немец громко кряхтит, хоть рот и заткнут кляпом. Пришлось садануть ему локтем под ребра, чтобы заткнулся.

— Главное преодолеть овраг. За ним начнется серая зона.

— Что за «серая зона»? — не понял Никита.

— Ну, ничейная полоса.

Старшина, при свете вспыхнувшего в небе и теперь медленно опускающегося на парашюте осветительного заряда, внимательно окинул взглядом окрестности. Кустарник растет густо. С нашей позиции почти ничего не просматривается.

— Раз немцы нашу оборону с хода не прорвали, значит им пришлось закрепиться. На той стороне оврага у них наверняка уже отрыты стрелковые ячейки и обустроены пулеметные гнезда, — уверенно заключил старшина. — Ходы сообщения вряд ли стали копать, — теперь он размышляет вслух. — Овраг сам по себе удобен для скрытного передвижения. И кустарник по гребню, — лучше маскировки не придумаешь.

— Ты к чему ведешь?

— Немного обождать надо. Пару часов. Ужин, шнапс, — напряжение отпускает. Расстояние межу стрелковыми ячейками у них, — шесть-семь метров, исходя из моего опыта[2]. Дадим им немного расслабиться. Затем я сниму наблюдателя, — он неосознанно коснулся ножа. — Дальше ловим интервал между осветительными ракетами и ползем вон к тем подбитым танкам.

Мысленно я с ним согласен.

— В общем лежите тихо. Если вдруг «обер» начнет бузить, пристукни его по башке, только не сильно.

— А ты куда?

— Осмотрюсь. Надо разведать, где у них места скопления. Чтобы, когда овраг будем пересекать, на группу не нарваться.

— Лады.

Он почти бесшумно скрылся в темноте.

Старшина вернулся не скоро.

Уже окончательно стемнело. В небе высыпали звезды. Осветительные заряды взлетают с примерно равными интервалами, но в разных местах.

Немец не шевелится. Ранений (кроме ссадины на виске) у него нет, но как-то подозрительно затих. Что за незадача? Стрельбы поблизости не было, шальная пуля зацепить не могла, со страха что ли концы отдал?

Касаюсь его шеи. Чувствую неравномерно пульсирующую жилку пульса. Живой. Но без сознания. Не выдержал ожидания своей участи. Отключился.

Вскоре раздался шорох, — старшина вернулся.

— Ползем! — сиплым шепотом приказал он.

Обер-лейтенанта пришлось волочить. Тяжелый, гад. Не вовремя он сознание потерял. Но ничего, наши его быстро в чувство приведут.

Позиция немецкого наблюдателя оборудована на краю оврага, под маскирующим его кустарником. Часовой уткнулся лицом в землю. В бледном зареве от очередного осветительного заряда, медленно опускающегося на парашюте (немцы подвешивают их над передним краем, выстреливая из минометов), видна кровь. Много крови…

Здесь на земле все иначе чем в небе. Жестче и нагляднее. Ты не владеешь ситуацией, не контролируешь пространство вокруг, как ни озирайся. Враг может находиться в нескольких метрах от тебя.

— Прямо — воронка, — тихо произнес Ломейкин. — Веселова, вперед.

«Люстра» медленно угасла. На несколько секунд наступила темнота.

Мы с Никитой тащим пленного. Подсознательно я жду гортанных выкриков, выстрелов, но обошлись.

Вот и скат. Сползаем в углубление, переводим дух. До подбитых танков еще метров пятьдесят.

Окрестности вновь залило бело-магниевым светом. Немцы боятся темноты. Осветительные боеприпасы не экономят.

Снова улучаем момент и ползем до следующей воронки.

Сзади поднялся шум. Слышны голоса. Внезапно и близко громыхнула пулеметная очередь.

Мы вжались в землю. Скат воронки осыпается катышками. Осветительные заряды стали взлетать чаще.

— Часового нашли, — процедил старшина. — Андрей, отдай мне «MG». Я с ним лучше управлюсь. Если что ползите. Прикрою.

Веселова помалкивает. Ей тяжело и страшно. Здесь, на нейтральной полосе, наши жизни висят на волоске. Пространство простреливается вдоль и поперек.

Касаюсь ее руки. В бледном, неживом свете пытаюсь ободряюще улыбнуться. Она кивнула в ответ — «справлюсь». Губы сжаты в обескровленную линию. Глаза бесконечно усталые. Отчетливо заметны крапинки сгоревшего пороха, въевшиеся в кожу при близком разрыве. Мимолетный образ совсем не женственный, отдает жутковатым сюром, но это лицо войны.

Со стороны наших позиций несколькими короткими очередями огрызнулся «Дегтярев». Передовая линия, как будто очнулась от тяжелой дремы. Со стороны немцев хлопнули пятидесятимиллиметровые минометы. Разрывы легли неприцельно.

Через несколько минут все вновь утихло. Снижаясь, догорают осветительные ракеты.

Ползем от воронки к воронке. Темные глыбы опаленной брони постепенно приближаются. Я окончательно выбился из сил. Пленного фашиста тащу за собой, ухватив его за портупею.

Никита замыкает.

Наконец-то танки…

Под подбитой «четверкой» зияет глубокая воронка. От земли остро разит сгоревшим бензином и маслом. Но букет ароматов этим не ограничивается. Еще смердит горелым мясом.

Останавливаться тут — не вариант. Ползем дальше. Метров через двадцать старшина принимает решение:

— Веселова, забери документы. Головой за них отвечаешь.

Она забрала папки, туго перетянутые телефонным проводом.

Молчим. Говорить сейчас особо не о чем. Напряжение не отпускает, хотя холодок уже не так часто окатывает спину.

— Ну, поползли. Немного осталось.

Вскоре со стороны наших траншей послышался невнятный шум.

Ближе. Еще ближе.

— Стой! Кто⁈

Голос сиплый, надорванный.

— Стой, а то стрельну!

— Свои… Не дури, Егоров!

— Лом, ты что ли?

— Ну кто по-твоему⁈ «Языка» примите!

Двое бойцов тут же ухватили немца и стащили его в траншею.

Полузасыпанный ход сообщения в ту ночь показался мне самым надежным и безопасным местом на земле. Удивительно, как меняется сознание под напором обстоятельств.

Ротный КП оборудован в разбитом бомбой блиндаже. Бревна надломлены и кое-как подперты, потолок то и дело поскрипывает, будто кряхтя под грузом насыпанной поверх земли.