– Я знаю только, что Цзян его боится, – сказала она Венке. – А значит, все остальные ужаснутся.
На следующий день их печальное положение усугубилось, потому что на определенной высоте вода превратилась в лед.
Поначалу Рин это не смутило. Она лелеяла дурную надежду облегчить путь с помощью огня. И на первых порах это получалось. Она стала факелом. Плавила лед на скользких дорогах, пока он не превращался в слякоть, кипятила воду, зажигала костры и согревала солдат.
Но через два дня она устала до изнеможения, ей стало все труднее поддерживать огонь на нужном уровне, это отнимало силы у нее и мучило Катая.
– Прости, – говорила она всякий раз, когда видела, как он дрожит в фургоне, смертельно бледный, и прижимает пальцы к вискам с такой силой, что остаются вмятины.
– Все нормально, – каждый раз отвечал он.
Но Рин знала, что это ложь. Она не могла больше продолжать в том же духе, это уничтожит их обоих. И в конце концов она стала вызывать огонь лишь несколько раз в день, и только чтобы расчистить путь. Теперь солдаты согревались только благодаря иссякающему запасу факелов. Ряды солдат косили обморожения и переохлаждение. Не все просыпались наутро.
Тем временем состояние Цзяна с пугающей скоростью ухудшалось.
Поход его добивал. Иначе и не скажешь. Цзян стал костлявым и бледным, ничего не ел. Он больше не мог передвигаться самостоятельно, приходилось везти его в фургоне. Ясный рассудок тоже к нему не вернулся. Временами он успокаивался, тогда с ним было легко управиться, как с ребенком. Но чаще он замыкался в себе, охваченный кошмарами, которые никто больше не видел, и отмахивался от всех, кто пытался ему помочь. Во время таких приступов он становился опасным. Тени пытались вырваться на свободу.
По совету Дацзы ему часто давали чай с лауданумом, и Цзян в ступоре скрючивался в углу фургона. Рин больно было видеть туман и отупение в его глазах, стекающую из уголка губ слюну, но она не могла придумать ничего лучше. Нужно было держать его в узде, пока они не доберутся до горы Тяньшань.
Она не знала, на что способен Цзян, если слетит с катушек. Но нельзя было постоянно держать его на наркотиках, не рискуя повредить его рассудок. Цзян нуждался в длительных периодах трезвости, и они стали настолько болезненными и унизительными, что Рин не могла заставить себя на это смотреть.
Однажды ночью Цзян проснулся с такими дикими воплями, что Рин немедленно выскочила из палатки, где спала, и бросилась к нему.
– Наставник? – Она схватила его за руку. – Что с тобой?
Его глаза распахнулись. Цзян посмотрел на нее широко открытыми светлыми глазами, на мгновение показавшись почти спокойным.
– Ханелай?
Рин отпрянула.
Она уже слышала это имя. Только однажды и вскользь, но ни за что не забыла бы. Рин вспомнила, как стояла на коленях в ледяном лесу, в ноге пульсировала боль, а Сорган Шира, тетка Чахана, взяла ее лицо в ладони и произнесла имя, от которого все Кетрейды вокруг напряглись. Ханелай.
– Наставник… – Она нервно сглотнула. – Кто…
– Я знаю, куда мы идем. – Рука Цзяна заметно тряслась. Рин сжала ее крепче, чем, похоже, лишь усугубила его взвинченность. – И я не… Мы не… Не заставляйте меня его будить.
– Ты о Жиге? – осторожно спросила Рин.
Она не была готова к тому, как Цзян дернется при звуках этого имени.
Он посмотрел на Рин с откровенным ужасом.
– Он воплощение зла.
– О чем ты? Он же твой якорь, почему же…
– Послушай. – Другой рукой Цзян схватил ее за локоть. – Я знаю, чего она от тебя хочет. Она тебе лжет. Нельзя туда идти.
Его ногти болезненно впивались в кожу. Рин попыталась высвободиться, но Цзян держал ее стальной хваткой льва.
– Мне больно, – сказала она.
Но Цзян ее не отпустил. В его глазах горело такое напряжение, какого Рин прежде не видела. Что-то в нем надломилось, он что-то утратил и отчаянно пытался это вернуть.
– Ты не понимаешь, что собираешься сделать, – быстро затараторил Цзян. – Не поднимайся на ту гору. Сначала убей меня. Убей ее.
Цзян еще крепче сжал ее руку. На глазах у Рин от боли выступили слезы, но она не пошевелилась, боясь его испугать.
– Пожалуйста, наставник…
– Положи этому конец, пока не поздно, – прошептал он.
Рин не знала, что на это ответить. И где Дацзы? Лишь Дацзы умела успокоить Цзяна, только она шептала нужную комбинацию слов, чтобы остановить его бред.
– Что там, на горе Тяньшань? – спросила она. – Почему ты так боишься Жигу? И кто это – Ханелай?
Цзян расслабил пальцы. Его глаза распахнулись еще чуть шире, и Рин заметила, как на его лице промелькнуло узнавание. Он открыл рот. Но как только она уже решила, что сейчас дождется ответа, закрыл его, запрокинул голову и рассмеялся.
«Лучше мне уйти», – в ужасе подумала Рин.
Лучше бы она и не приближалась к Цзяну. Пусть он вопил бы, пока не умрет. Она должна уйти, и к утру Цзян сам успокоится, все вернется на свои места, и они больше никогда об этом не заговорят.
Она понимала, что он пытается ей что-то объяснить. Какую-то скрытую истину, кошмарную истину, но Рин не хотела ее знать. Ей хотелось только убежать и где-нибудь выплакаться.
– Алтан, – неожиданно произнес Цзян.
Рин замерла, наполовину привстав.
– Прости. – Цзян заглянул ей в глаза, он явно извинялся перед ней. – Прости. Я мог бы тебя уберечь. Но они…
– Хватит. – Рин покачала головой. – Пожалуйста, наставник, замолчи.
– Ты не понимаешь. – Цзян снова потянулся к ее руке. – Они мучили меня и сказали, что с тобой поступят еще хуже, и мне пришлось тебя отпустить, ты не понимаешь…
– Замолчи! – выкрикнула Рин.
Цзян отпрянул, словно она его ударила. Он задрожал всем телом, как будто вот-вот рассыплется, словно фарфоровая ваза, но вдруг замер. Он перестал дышать, его грудь не шевелилась. Он долго сидел, опустив голову и закрыв глаза. А когда наконец открыл их, они горели белым огнем.
– Тебе здесь не место.
Рин не знала, кто говорит его губами, но это был не Цзян.
А потом он улыбнулся, и это было чудовищно.
– Как ты не понимаешь? – сказал он. – Он хочет убить вас всех.
Цзян приподнялся и придвинулся к ней. Она вскочила на ноги и отпрянула. «Какая же ты идиотка, Рин», – прошептал слабый голосок в ее голове. Но она не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд от его лица. Приросла к месту, охваченная одновременно ужасом и восхищением.
– Жига убьет тебя, как только найдет. – Он снова расхохотался, пронзительно и безумно. – Из-за Ханелай. Из-за того, что она сделала. Он убьет вас всех.
Цзян схватил ее за плечо и с силой встряхнул. Рин с леденящим ужасом поняла, что ей грозит опасность, что Цзян сейчас способен на все.
Цзян придвинулся ближе. У него не было оружия. Но Рин знала, что оружие ему и не нужно.
– Вы все – просто мусор, – проревел он. – И я должен сделать то, что он всегда хотел.
Рин вызвала огонь.
– Хватит, Цзыя!
В шатер вбежала Дацзы. Рин отпрыгнула с колотящимся от облегчения сердцем. Цзян повернулся к Дацзы, и его лицо исказилось в чудовищной улыбке. На мгновение Рин решила, что он ударит Дацзы, но та схватила его за руку, прежде чем он успел пошевелиться, и вонзила ему в шею иглу. Цзян замер и качнулся. Его лицо разгладилось. А потом он рухнул на колени.
– Ты… – пробормотал он. – Сука. Это ты во всем виновата.
– Поспи, – сказала Дацзы. – Просто поспи.
Цзян пробормотал что-то еще, но совершенно нечленораздельное. Одной рукой он уперся в землю, и Рин уже подумала, что он вытащит иглу и затеет драку, но он лишь наклонился и рухнул ничком.
– Уходи.
Дацзы выпроводила Рин на холодный ночной воздух. Рин, пошатываясь, повиновалась, она была слишком ошарашена, чтобы возражать. Лишь когда они оказались на льду у входа в пещеру, где их никто не мог подслушать, Дацзы схватила Рин за плечо и развернула, словно непослушного ребенка.
– О чем ты только думала? Ты что, с ума сошла?
