Так почему же ей кажется, что она стоит на грани поражения?
Войска голодают, народ в Тикани ее ненавидит, в армии засели шпионы, которых она не может вычислить, а Нэчжа издевается над ней при каждом удобном случае, вонзая нож туда, где больнее. Ее власть, хрупкое сооружение, которое она построила в Арлонге, трескалась со всех сторон, и у Рин не хватало сил ее удержать.
Она резко развернулась:
– В чем дело?
Адъютант в ужасе смотрел на нее. Он пожевал губами, но не издал ни звука.
– Давай уже, говори! – рявкнула Рин.
Он поморгал. Его кадык дернулся. А когда он наконец заговорил, раздался хриплый шепот, и Рин пришлось заставить его повторить, чтобы расслышать.
– Поля, генерал. Они горят.
Лишь через несколько долгих секунд Рин убедилась, что это ей не снится, и красные тучи на горизонте, настолько яркие на фоне безлунного неба, что казались игрой воображения, на самом деле существуют.
Опиумные поля горели.
Огонь распространялся с ужасающей скоростью. Он поглотил все поля за считаные секунды. Рин могла только таращиться на него, пытаясь осознать, что лишилась своего единственного козыря.
Она смутно слышала, как Катай призывает эвакуировать жителей ближайших к полям хижин. Краем глаза она видела суету вокруг, когда войска пришли в движение и выстроились в цепочку к колодцу, передавая ведра с водой к полям. Она не могла пошевелиться. Ноги словно приросли к земле. И даже если могла бы, какой смысл? От лишнего ведра с водой все равно никакого толка. Даже от всех ведер Тикани. Пожар сожрал уже половину полей, и вода не помогала, сразу же превращаясь в пар, который вливался в клубы дыма, стелившиеся над горизонтом.
Она не могла призвать бога на помощь, чтобы это остановить. Феникс умел лишь поджигать, а не тушить.
Рин прекрасно понимала, что пожар – не случайность. Нет, случайные пожары начинаются из одного источника, а не из нескольких сразу – огонь занялся как минимум в трех местах.
Это наверняка сделал Нэчжа.
Участники диверсии давно сбежали, растворившись в темноте.
«Ты сама их сюда впустила, – сказал Алтан. – Привезла их в своем обозе, потому что не искоренила шпионов, и сама показала, куда следует нанести удар».
Отчаяние было таким глубоким, что Рин даже хотелось засмеяться. Потому что, конечно же, дойдя почти до самого конца и поставив все на единственную карту, Рин потеряла и ее. Ничего удивительного – это лишь результат вереницы неудач, начавшихся в тот момент, когда она оккупировала Арлонг. Они накапливались, а Рин не замечала, что удача вдруг повернулась к ней спиной и прошлась катком.
Это невозможно остановить. Невозможно исправить.
Она могла лишь смотреть. И в глубине души ей отчаянно, до тошноты хотелось смотреть. Рин находила какую-то извращенную радость, глядя, как цветы съеживаются и рассыпаются в пепел. Ей хотелось познать беспомощность до дна, так приятно было избавиться от всех надежд, сгорающих в дыму.
* * *
– Ты должна начать переговоры с Республикой, – сказал Катай.
Они сидели вдвоем в кабинете, прогнав всех адъютантов и охрану подальше, чтобы не подслушали. Все требовали ответов, приказов и уверений, но Рин нечего было им дать. Сгоревшие поля стали последним ударом. Теперь у Рин не было ни плана, ни ресурсов, ей нечего было предложить людям. Им с Катаем предстояло справиться с этой проблемой, и они не собирались покидать комнату, пока не найдут решение.
Но, к удивлению Рин, первым делом Катай предложил ей сдаться.
Его тон намекал, что он давно уже пришел к такому выводу. Как будто уже много месяцев назад знал, что так и будет, но только теперь решился ей признаться.
– Нет, – сказала Рин.
– Да брось, Рин…
– Только этого они и ждут.
– Конечно, они этого ждут! Нэчжа предлагал помочь с продовольствием. Предлагал с самого начала. Нам придется согласиться.
– Ты что, с ним заодно? – потребовала ответа Рин.
Катай весь съежился:
– Нет… да что ты такое…
– Я знала. Знала, мать твою! – Это все объясняло. Зачем он изматывал ее бессмысленными, изнурительными задачами в Арлонге, почему постоянно отвлекал от войны и игнорировал явные угрозы в письмах от Нэчжи. – Сначала Венка, а теперь ты? Вот оно как?
– Рин, это…
– Не смей говорить, что я сошла с ума.
– Ты сходишь с ума, – огрызнулся он. – Ведешь себя как безумная. Заткнись на минутку и посмотри в лицо фактам. – Рин уже открыла рот, чтобы ответить, но Катай заорал, размахивая руками как на расшалившегося ребенка: – В стране голод, причем не из-за неурожая или плохой погоды, самый страшный голод в истории. Во всей стране не осталось ни зернышка, потому что Дацзы отравила половину юга, а в центре люди спасались от наводнения, за этим последовала очень холодная и сухая зима, и урожай не вызрел, ухудшив и без того плачевное положение.
Он тяжело дышал, выплескивая слова с такой дикой скоростью, что Рин едва их понимала.
– Никто не занимался ирригацией, никто не отводил воду. Никто не присматривал за амбарами, и если там еще сохранялось какое-то зерно, то его давно разграбили. У нас нет никаких рычагов, ни запасного плана, ни денег – ничего.
– Значит, мы все отвоюем. Мы их победим и заберем все необходимое.
– Это безумие.
– Безумие? Безумие – это давать им то, чего они хотят. Мы не можем сейчас остановиться и выпустить из рук победу…
– Заткнись! – гаркнул он. – Только послушай себя!
– А ты себя! Ты предлагаешь сдаться!
– Вовсе нет. Но у нас остался только один вариант. Люди умирают с голода. Наши люди. Те трупы на обочине… Скоро так будет по всей стране, если ты не проглотишь свою гордость.
Она чуть не закричала.
Все должно было быть совсем не так.
Она должна была победить. Захватить город Нэчжи, уничтожить врагов, покорить никанский юг. Она же победила, но почему же все ведут себя так, словно проиграли?
Внезапно ее ярость улеглась. Рин не могла сердиться на Катая, да и криком делу не поможешь.
– Не поступай так со мной, – сказала она. – Я же вроде как победила.
– Ты победила, – печально произнес Катай. – Вся страна в твоих руках. Только не отбрасывай ее из-за гордыни.
– Но мы же собирались построить мир заново, – возразила она. Слова прозвучали жалобно, как детская фантазия, но ведь Рин и впрямь в это верила, иначе зачем это все? – Мы хотели стать свободными. Хотели освободить народ…
– И ты по-прежнему можешь это сделать, – напирал Катай. – Посмотри, чего мы добились. Мы сковали нацию воедино, Рин. И не позволим стране развалиться.
– Но гесперианцы нападут…
– Обещаю, что этого не будет. – Катай взял ее лицо в ладони. – Посмотри на меня. Нэчжа потерпел поражение. У него не осталось сил для борьбы. Он хочет того же, что и мы, – прекратить убивать наш народ. Мы вот-вот получим все, ради чего сражались. Как ты не понимаешь? Победа так близка, только руку протяни. У нас будет независимый юг, и больше не будет войны, тебе достаточно сказать лишь слово.
Но Рин боролась не за это. Она сражалась за то, чтобы возглавить страну.
– Мы же сказали людям, что они свободны, – жалко протянула она. – Мы победили. Победили. А ты хочешь снова вернуться к чужакам и кланяться им.
– Сотрудничать, а не кланяться.
Рин фыркнула:
– Это почти одно и то же.
– К освобождению ведет долгий путь, – сказал Катай. – Нельзя просто сжечь всех врагов. Мы победили в войне, Рин. Затопили страну кровью праведников. Но нельзя жить одними лозунгами, на них не построишь фундамент объединения. Государство не стоит ни гроша, если не может накормить народ. Ты должна сделать это ради них. Иногда приходится склонять колени, Рин. Иногда стоит хотя бы притвориться.
Нет, тут он не прав. Рин никогда не склонится. Теарца склонилась. Ханелай склонилась. И вот что с ними стало – все они погибли, их стерли из истории, которую они могли бы написать. Их вина заключалась лишь в слабости, в том, что они доверились людям, которых любили, им не хватило смелости сделать то, что должно.
