– Никогда.
– Ладно. Но вы привозите сюда раненую девушку и рассказываете, что украдены какие-то волшебные части человеческого тела, о которых не хотите говорить. Я начинаю думать о зомби. А это очень серьёзно.
– Ничего подобного. Тот парень не был мертв. Я действовал очень осторожно.
– Так осторожно, что голова этой девушки теперь разбита.
– Вы сможете ее вылечить?
– В моей практике бывали случаи и похуже. – Он поворачивается к Кэнди: – Милая, будь так любезна, принеси мне предметы. Я хочу быть уверен, что девушка крепко спит, прежде чем уберу руку.
– Сколько нужно?
– Думаю, шести будет достаточно.
Кэнди вынимает из старого медицинского шкафа шесть штуковин размером с кулак. Каждая из них обернута в темно-фиолетовую шелковую ткань. Она кладет их на смотровой стол рядом с Аллегрой и разворачивает. Это шесть кусков какого-то блестящего молочно-белого камня.
Кински отпускает Аллегру, берет два камня и кладет их по обеим сторонам от ее головы. Третий камень Кэнди кладет ей на сердце, и еще два – в руки. Последний – самый маленький и плоский – Кински засовывает между зубов Аллегры.
Затем он достает из-под стола старые неглазурованные кувшины, льет себе на руки несколько различных масел и растирает их, чтобы перемешать. После чего размазывает получившееся темное зелье по лицу Аллегры. Смесь масел пахнет жасмином и мокрой после дождя мостовой.
Кэнди подает Кински резное деревянное стило, и тот рисует на масле какие-то символы, странные буквы и руны. Я наклоняюсь, чтобы получше разглядеть написанное. Он наложил на нее заклятие, но я не знаю, какое. Ничего похожего я раньше не видел. Однако узнаю иероглифы, окружающие центральный круг и семиконечную звезду. Это старо-ангельский алфавит. Енохианский. Азазель научил меня нескоторым заклинаниям из древних книг, написанных этим письмом. Кински не может быть демоном, поскольку только Люцифер может покидать Ад. Но у демонов полно человеческих слуг. Фанаты Таящихся и уроды-сатанисты. Впрочем, вряд ли Кински один из них. Видок знал бы об этом и ни за что не отправил бы меня к такому человеку… надеюсь.
Я незаметно засовываю руку под куртку и нащупываю нож Азазеля.
Кински опускает стило, закончив строить заклинание. Камни вокруг Аллегры начинают светиться. Их свет просачивается сквозь нее. Я вижу очертания вен и артерий, мышц и костей, а также бьющееся сердце. Кински тихо поет. Я пытаюсь вслушиваться в слова, но больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза. Я прикрываю их одной рукой, удерживая другую на рукоятке ножа.
Кто-то прислоняется ко мне сзади. Это Кэнди. Она прижимается ко мне и легонько трогает руку, в которой зажат нож.
– Все хорошо, – шепчет она. – Расслабьтесь, все будет в порядке.
Ее голос как мед с героином. Сладкий и усыпляющий. Плечи мои опускаются. Ноги становятся ватными. Все тело расслабляется. Но я не отпускаю нож.
Свет камней внезапно меркнет. Комната вновь становится обычной. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Кэнди, но она почему-то уже у стола – заворачивает камни в шелк и убирает обратно в шкафчик. Кински приподнимает веки Аллегры и измеряет пульс – как обыкновенный врач.
– Надо дать ей немного отдохнуть, прежде чем транспортировать. Кэнди, останешься с ней? Я хочу поговорить с молодым человеком.
– Разумеется.
Я следую за Кински через приемную, и мы выходим на парковку.
– У вас есть закурить? У меня кончились.
Я протягиваю пачку. Он вынимает одну, и я ему подкуриваю. В свете уличных фонарей он выглядит старше и очень усталым.
– Значит, вы – любимчик Эжена?
– А вы – его Флоренс Найтингейл [51]. Кстати, отличное световое шоу.
– Такая работа…
– И кабинет просто прелесть. Вы скупили этот мусор на гаражной распродаже или просто насобирали в округе?
– Эжен предупреждал, что у вас острый язык.
– Слушайте, спасибо, конечно, за то, что вы сделали, но чего вы от меня хотите? Я надеялся увидеть госпиталь или больницу, а попал в порочный вертеп, обставленный мебелью, вывалившейся из мусоровоза.
Кински тихо смеется.
– Это да. Иногда мне самому кажется, что мы переигрываем, изображая нищих целителей.
– Аллегра поправится?
– С ней все будет в порядке. Но голова будет болеть, полагаю, день или два. Это не ранение. Это то, что случается с гражданскими, если их кости сначала разорвать, а потом соединить вместе.
– Она пострадала из-за меня.
– Я так и думал. Эжен предупреждал, что за вами охотятся какие-то уроды. Но, видимо, вместо вас они нашли ее.
– Я сам их найду. И после того, как разорву им кости, обратно соединять не стану.
– Сначала позаботьтесь об этой девушке. Вы можете быть ходячим адом, но она страдать не должна. Наложите на нее заклинание. Или попросите Эжена дать ей защитные чары.
– Надо было сделать это сразу, как только я поселился в магазине.
– Вы обоср…лись. Так исправьте это. Прямо здесь.
Он достает из бокового кармана кусок свинца размером с карандаш и вкладывает мне в руку.
– Теперь у вас нет оправданий. Нарисуйте круг и произнесите любое заклинание, какое хотите.
– Я давно не практиковался в такого рода магии.
– А в какой практиковались?
– В убийственной в основном.
– Наверное, это помогает заводить друзей. Попробуйте защитное заклинание позже. Возможно, ощущение свинца в руке инициирует мышечную память, и вы начнете вспоминать. Если не получится, звоните мне. Я подскажу, как правильно.
– Хорошо.
– Звоните мне в любом случае. Надо вытащить пули. Пять, если не ошибаюсь? Возможно, они не убьют вас, но могут вызвать заражение.
– Ну, если что, вы почините меня своими камушками.
– Камушками? Хм… Это не камушки. Это стекло.
– Никогда не слышал о таком стекле.
– Не удивлен. Это один из самых редких артефактов в мире. Мне не стоит рассчитывать, что вы позволите вынуть из себя пули сегодня вечером?
– Нет, спасибо. Может быть, когда закончу дела.
– Я так и думал.
Кински отправляет окурок щелчком в темноту и смотрит на наручные часы.
– Ваша юная леди, должно быть, уже встала на ноги.
– Сколько я вам должен?
Кински качает головой:
– Рассчитаемся, когда я вытащу из вас пули. И еще вот что: Кэнди свирепеет, когда кто-нибудь звонит посреди ночи. Ее народ становится нервным с наступлением темноты. Но она борется с этим. Если у вас будут какие-то проблемы, если будет что-то нужно и Эжен ничем не сможет помочь, то звоните сразу мне.
– Но вы меня даже не знаете. Зачем вам это?
– Когда-то я тоже был молод, безрассуден и глуп. Надеюсь, мы с Эженом сохраним вашу жизнь достаточно надолго, чтобы вы успели поумнеть.
– А что вы сделали безрассудного и глупого?
– Расскажу только после того, как достану из вас пули.
– Я был в Аду, – неожиданно говорю я, сам не зная почему.
Просто Кински чем-то напомнил мне отца. Он разбудил какую-то странную, детскую часть меня, которая хочет признаваться в грехах и просить прощения. Только мне не надо прощения – ни от кого, и ни от чего. Но сейчас я не могу остановиться.
– Я провел в Аду одиннадцать лет. Большинство демонов никогда не видело живых людей. Мое появление там стало самым впечатляющим событием, которое случалось с ними с тех пор, как их выпнули с Небес. Когда они натешились со мной, когда пытки, изнасилования и игра в цирк уродов им наскучила, они заставили меня убивать. И в этом деле я достиг хороших результатов.
– Я знал, что должна быть причина тому, что вы стали таким, какой вы есть. Получить срок в Аду – это лучшее оправдание из любых возможных.
– Видок уже рассказал?
– Расслабься, парень. Это Лос-Анджелес. Здесь у всех свои секреты. И мы знаем, как их хранить.
– А кто ее народ?
– В смысле?
– Вы сказали, что Кэнди свирепеет от внезапных ночных звонков. Что это значит?
