— Как ты думаешь, мы здесь в безопасности на ночь? — спросил Робин. — Я имею в виду — ты думаешь…
— Это не похоже на беспокойство. — Виктория осторожно присела на край кроватки. — Я думаю, если бы они знали, они бы разнесли это место на части.
— Я думаю, ты права. — Он сел рядом с ней. Только сейчас он почувствовал усталость, просачивающуюся по ногам и в грудь. Весь адреналин от их побега улетучился, теперь они были в безопасности, спрятанные в чреве земли. Ему хотелось потерять сознание и никогда не проснуться.
Виктория наклонилась к койке, где стояла бочка с водой, похожей на пресную. Она вылила немного на скомканную рубашку, затем протянула ее Робину.
— Вытрись.
— Что?
— Здесь кровь, — сказала она мягко. — Ты весь в крови.
Он поднял голову и посмотрел на нее, как следует, впервые после их побега.
— Ты вся в крови.
Они сидели бок о бок и молча приводили себя в порядок. Они были покрыты поразительным количеством грязи; они сменили по одной рубашке, потом еще одну. Каким-то образом кровь Гриффина попала не только на руки Робина, но и на его щеки, за уши, во впадины на шее и в уши, покрытые слоем пыли и грязи.
Они по очереди вытирали друг другу лица. Это простое, тактильное действие было приятно; оно давало им возможность сосредоточиться на чем-то, отвлечься от всех слов, которые висели тяжелым грузом и не были сказаны. Было приятно не пытаться их озвучивать. Они все равно не могли их сформулировать; это были не отдельные мысли, а черные, удушливые тучи. Они оба думали о Рами, Гриффине, Энтони и всех остальных, кто был внезапно, жестоко вырван из этого мира. Но они не могли коснуться этой бездны горя. Еще слишком рано было давать ей имя, придавать ей форму и укрощать словами, и любая попытка раздавила бы их. Они могли только вытирать кровь с кожи и пытаться дышать.
Наконец, они бросили грязные тряпки на пол и прислонились спиной к стене, друг к другу. Влажный воздух был холодным, а камина не было. Они сидели близко, натянув непрочное одеяло на плечи. Прошло много времени, прежде чем кто-то из них заговорил.
— Как ты думаешь, что нам теперь делать? — спросила Виктория.
Такой тяжелый вопрос, произнесенный таким тоненьким голоском. Что они могли сделать теперь? Они говорили о том, что заставят Вавилон сгореть, но, во имя Бога, разве это в их силах? Старая библиотека была разрушена. Их друзья были мертвы. Все, кто был смелее и лучше их, были мертвы. Но эти двое все еще были здесь, и их долг состоял в том, чтобы их друзья погибли не напрасно.
— Гриффин сказал, что ты знаешь, что делать, — сказал Робин. — Что он имел в виду?
— Только то, что мы найдем союзников, — прошептала Виктория. — Что у нас больше друзей, чем мы думаем, если мы только сможем добраться до безопасной комнаты.
— Мы здесь. — Робин бессмысленно жестикулировал. — Здесь пусто.
Виктория встала.
— О, не будь таким.
Они начали обыскивать комнату в поисках подсказок. Виктория взяла шкаф, Робин — письменный стол. В ящиках стола лежали стопка за стопкой записки и письма Гриффина. Он поднес их к мерцающей свече, прищурившись. У Робина защемило в груди, когда он прочитал английский почерк Гриффина — судорожный, размашистый, похожий на почерк Робина и их отца. Эти буквы, все эти узкие, жирные и тесные строчки, говорили о неистовом, но дотошном писателе, были взглядом на ту версию Гриффина, которую Робин никогда не знал.
И сеть Гриффина оказалась гораздо шире, чем он предполагал. Он видел корреспонденцию, адресованную адресатам в Бостоне, в Нью-Йорке, в Каире, в Сингапуре. Но имена всегда были закодированы, всегда были очевидные литературные ссылки, такие как «мистер Пиквик» и «король Ахав», или имена настолько типично английские, такие как «мистер Браун» и «мистер Пинк», что они не могли быть реальными.
— Хм. — Виктория поднесла маленький квадратик бумаги к глазам, нахмурившись.
— Что это?
— Это письмо. Адресовано тебе.
— Могу я взглянуть?
Она мгновение колебалась, прежде чем передать его. Конверт был тонким и запечатанным. На обратной стороне было написано его имя, Робин Свифт, написанное сильным почерком Гриффина. Но когда он нашел время, чтобы написать это? Это не могло быть после того, как Энтони привез их на «Гермес»; Гриффин не знал, где они тогда находились. Это могло быть написано только после того, как Робин порвал отношения с «Гермесом», после того, как Робин заявил, что не хочет иметь с ним ничего общего.
— Ты собираешься его читать? — спросила Виктория.
— Я… я не думаю, что смогу. — Он передал ей письмо обратно. Он был в ужасе от его содержания; даже от того, что он держал его в руке, у него участилось дыхание. Он не мог предстать перед судом своего брата. Не сейчас. — Ты сохранишь это для меня?
— А вдруг это что-то, что может помочь?
— Я не думаю, что это так, — сказал Робин. — Я думаю… это должно быть что-то другое. Пожалуйста, Виктория, ты можешь прочитать это позже, если захочешь, но сейчас я не могу на это смотреть.
Она колебалась, затем сложила его во внутренний карман. Конечно.
Они продолжили рыться в вещах Гриффина. Кроме писем, Гриффин хранил внушительное количество оружия — ножи, гарроты, несколько серебряных слитков и по меньшей мере три пистолета. Робин отказался прикоснуться к ним; Виктория осмотрела коллекцию, перебирая пальцами стволы, затем выбрала один и пристегнула его к поясу.
— Ты знаешь, как им пользоваться? — спросил он.
— Да, — ответила она, — Энтони научил меня.
— Чудесная ты девушка. Полна сюрпризов.
Она фыркнула.
— О, ты просто не обращал внимания.
Но не было ни списка контактов, ни подсказок о других убежищах или возможных союзниках. Гриффин все зашифровал, создал настолько невидимую сеть, что после его смерти ее невозможно было восстановить.
— Что это? — отметила Виктория.
На самом верху книжной полки, отодвинутой так далеко, что она была почти скрыта, стояла лампа.
Робин потянулся к ней, дико надеясь — да, вот она, знакомый блеск серебра, вделанного в дно. Маяк, — крикнул Энтони. Он подумал об ожоге на руке Гриффина, о том, как Гриффин даже на расстоянии знал, что случилось что-то ужасное.
Он перевернул его, прищурившись. 燎. Лиао.
Это сделал Гриффин. Liáo на мандаринском языке может означать «гореть» или «освещать». Оно также могло обозначать сигнальный фонарь. Над первой серебряной полоской была вторая, меньшего размера. Bēacen, гласила надпись. Похоже на латынь, но Робин, порывшись в памяти, так и не смог вспомнить ее точное значение или происхождение. Может быть, германское? [872]
Тем не менее, он мог смутно догадаться о назначении лампы. Так общались в «Гермесе». Они посылали сигналы через огонь.
— Как ты думаешь, как это работает? — спросила Виктория.
— Возможно, они все как-то связаны. — Он передал ей лампу. — Вот как Гриффин узнал, что мы в беде — должно быть, он носил одну из них при себе.
— Но у кого еще есть такая? — Она повертела ее в руках, провела пальцами по сморщенному фитилю. — Как ты думаешь, кто находится на другой стороне?
— Друзья, я надеюсь. Что, по-твоему, мы должны им сказать?
Она задумалась на мгновение.
— Призыв к оружию.
Он взглянул на нее.
— Мы действительно это делаем?
— Я не вижу другого выбора.
— Знаешь, есть китайская идиома, которая гласит: sǐ zhū bú pà kāi shuǐ tàng [873], «Мертвые свиньи не боятся кипятка».
Она одарила его слабой улыбкой.
— За пенни, за фунт.
— Мы ходячие мертвецы.
— Но именно это и делает нас страшными. — Она поставила лампу между ними. — Нам нечего терять.
Они порылись в столе в поисках ручки и бумаги, затем принялись за составление послания. Оставшееся масло в лампе было на опасном уровне, фитиль сгорел дотла. Их послание должно было быть как можно более кратким и однозначным. Не должно быть никаких сомнений в том, что они имели в виду. Когда они договорились, что сказать, Виктория поднесла свечу к лампе. Свеча неуверенно замерцала, затем раздался резкий толчок, и пламя высотой более фута запрыгало и заплясало перед глазами.
