– Нет, – заявил Робин. – После этого никто не будет работать на Британию.
Летти усмехнулась.
– Конечно будет. Мы ведь прекрасно знали, на что они способны, верно? Нам рассказали в первый же день. И нам все равно здесь нравилось. Они всегда найдут новых переводчиков. И заново откроют то, что утратили. И будут просто двигаться дальше, потому что никто не сможет их остановить. – Она схватила Робина за руку. Так внезапно, что от потрясения он даже не успел отдернуть руку. Кожа Летти была ледяной, и она сжимала его руку с такой силой, что могла сломать пальцы. – Мертвым ты ничего не изменишь, Птах.
Он резко выдернул руку.
– Не называй меня так.
Летти сделала вид, что не слышала.
– Не забывай о своей конечной цели. Если ты хочешь исправить империю, лучше всего работать изнутри.
– Как ты? – спросил Робин. – Как Стерлинг Джонс?
– Нас, по крайней мере, не разыскивает полиция. У нас есть свобода действий.
– Ты думаешь, Летти, что это государство когда-нибудь изменится? В смысле, ты когда-нибудь задумывалась, что будет, если вы победите?
Она пожала плечами.
– Мы победим, быстро и безболезненно. А после этого получим все серебро в мире.
– И что дальше? Механизмы станут еще быстрее. Заработки упадут. Неравенство увеличится. Бедных станет больше. Случится все то, что предсказывал Энтони. Непосильная цена за роскошь. И что тогда?
– Полагаю, будем решать проблемы по мере поступления. – Летти усмехнулась. – Как и всегда.
– Нет, – сказал Робин. – Тут не найти решения. Вы мчитесь на поезде, с которого невозможно спрыгнуть, разве ты не понимаешь? Это не может закончиться хорошо ни для кого. А мы сделаем свободными и всех вас.
– Или поезд будет набирать скорость, мчаться мимо всех остальных, а мы останемся в нем.
С этим бесполезно было спорить. Но, по правде говоря, с Летти всегда было бесполезно спорить.
– Ради чего все это? – сказала Летти. – Все эти трупы на улицах? Чтобы доказать свою точку зрения? Идеологическая праведность – это прекрасно, но, ради бога, Робин, ты позволяешь людям умирать за дело, которое неизбежно потерпит неудачу. Ведь вы потерпите неудачу, – беззлобно продолжила она. – Вас слишком мало. У вас нет общественной поддержки, нет голосов в парламенте, нет силы. Вы не понимаете, насколько решительно империя настроена вернуть себе серебро. Думаете, вы готовы принести жертву? Правительство пойдет на что угодно, лишь бы выкурить вас отсюда. Конечно, всех вас не убьют, только некоторых. Остальных посадят в тюрьму, и забастовка на этом закончится. Признайтесь… если вы увидите смерть своих друзей, если к вашей голове приставят дуло пистолета, разве вы не вернетесь к работе? Профессора Чакраварти уже арестовали. И будут пытать его, пока он не согласится сотрудничать. Ну давайте, скажите, сколько человек в этой башне будут стойко придерживаться своих принципов, когда дойдет до драки?
– Мы не такие бесхребетные, как ты, – отрезала Виктуар. – Они ведь здесь, так? Они с нами.
– Я снова задам вопрос. Сколько, по-вашему, это продлится? Вы пока никого не потеряли. А что будет, когда падет первый революционер? Когда к их головам приставят оружие?
Виктуар указала ей на дверь.
– Вон отсюда.
– Я пытаюсь вас спасти, – не унималась Летти. – Я ваша последняя надежда на спасение. Сдайтесь, выходите добровольно и помогите с восстановлением разрушенного. Вы недолго пробудете в тюрьме. Вы нужны им, как сами и сказали, и очень скоро вернетесь в Вавилон, будете заниматься работой, о которой всегда мечтали. Лучше и быть не может. Вот и все, что я хотела сказать. Примите это предложение, или умрете.
«Тогда мы лучше умрем», – чуть не произнес Робин, но осекся. Он не мог приговорить к смерти всех, кто оставался наверху. И Летти это понимала.
Она победила. У них не осталось аргументов. Она загнала их в угол, все предусмотрела, а у них больше не было козырей в рукаве.
Вестминстерский мост рухнул. Какие еще угрозы у них остались?
Робину было ненавистно это произносить. Звучало как поражение, как будто он преклонил колени.
– Мы не можем решать за всех.
Летти улыбнулась.
– Тогда соберите их. Проголосуйте. И придите к согласию, у вас же демократия. – Она положила белый флаг на стол. – Но к рассвету у вас должен быть ответ.
Она развернулась и пошла к двери.
Робин бросился вслед.
– Подожди, Летти.
Она помедлила, положив руку на дверь.
– Почему Рами? – спросил он.
Она замерла. Под лунным светом ее щеки сияли, как белый мрамор статуи. Именно такой Робин всегда ее видел. Холодной. Бесстрастной. Лишенной всего, что делало ее живым существом, которое дышит, любит и испытывает боль.
– Ты прицелилась. И спустила курок. И выстрел был чертовски метким, Летти. Почему Рами? Что он тебе сделал?
Робин и сам это знал. Они оба знали ответ на этот вопрос. Но Робин хотел услышать от нее, хотел убедиться – Летти понимает, что он тоже это знает, хотел освежить воспоминания, потому что видел боль в глазах Летти, и она этого заслуживала.
Летти долго смотрела на него. Она не шевелилась, не считая поднимавшейся от учащенного дыхания груди. А когда заговорила, голос звучал холодно и звонко.
– Я не целилась, – сказала Летти, и по тому, как она прищурилась и четко произносила слова, будто бросала кинжалы, Робин понял, что будет дальше. Она бросила ему в лицо его же слова. – Я вообще не задумывалась. Я запаниковала. И убила его.
– Убить не так-то просто.
– А оказалось, что проще простого. – Она бросила на него презрительный взгляд. – Разве не поэтому мы оказались здесь?
– Мы тебя любили, – прошептала Виктуар. – Готовы были умереть за тебя, Летти.
Летти не ответила. Она развернулась, резко открыла дверь и вышла в ночь.
Дверь захлопнулась, и наступила тишина. Они не готовы были подняться наверх с новостями. Не знали, как их преподнести.
– Думаешь, она правда так считает? – наконец произнес Робин.
– Совершенно точно. Даже не поморщилась.
– И мы позволим ей победить?
– А как мы можем это предотвратить? – спросила Виктуар.
Между ними повисла напряженная тишина. Робин знал ответ, только не понимал, как его произнести. Виктуар знала обо всем, что у него на душе, кроме этого. У Робина был только единственный секрет от нее – частично потому, что он не хотел перекладывать эту ношу на ее плечи, но еще он боялся ее реакции.
Она прищурилась.
– Робин?
– Мы уничтожим башню, – сказал он. – И себя вместе с ней.
Она даже не вздрогнула, лишь как будто расслабилась, словно дождалась подтверждения. Видимо, ему не удалось скрыть свои мысли.
– Это невозможно.
– Есть способ. – Робин намеренно интерпретировал ее слова неверно, как будто проблема только в способе. – Сама знаешь, что есть. Нам показали с самого начала.
Виктуар застыла. Робин знал, о чем она думает. О вибрирующей пластине в руках профессора Плейфера, словно вопящей от боли, разлетающейся на тысячу острых, сверкающих осколков. Умножить этот эффект во много раз. Вместо пластины – башня. Страна.
– Цепная реакция, – прошептал он. – Она сама доведет задачу до конца. Помнишь? Плейфер показал, как это происходит. Эффект перекидывается на другие пластины. И не прекращается, пока не сделает все серебро непригодным.
Сколько серебра находится в Вавилоне? Когда все закончится, оно станет бесполезным. Тогда переводчики уже не пригодятся. Библиотека исчезнет. «Грамматики» исчезнут. А также резонансные стержни и все серебро.
– И давно ты это задумал? – спросила Виктуар.
– С самого начала, – ответил он.
– Ненавижу тебя.
– Только так мы можем победить.
– Это самоубийственный план, – сердито сказала она. – И не говори мне, что это не так. Именно этого ты и хочешь, всегда хотел.
– Да, именно так. – Но как объяснить, какое бремя давит ему на грудь настолько сильно, что невозможно дышать? – Думаю, после Рами и Гриффина… нет, после Кантона… я… – Он сглотнул. – Я почувствовал, что не имею права…
