— Кушай, маин! — придал голосу чуть строгости.
Девушка, поколебавшись, вонзила зубы в мясо. Сев рядом, я взял второй кусок. Мясо было чуть недоварено и недосолено, но вполне съедобно. Когда я управился, Эну проронила.
— Маин? — теперь в голосе была вопросительная интонация.
Я кивнул. Лучше наесться впрок, особенно перед скачками без седла на определенном животном. Девушка на этот раз вернулась быстрее, но куски были на костях и поменьше. И вновь пришлось немного прикрикнуть, чтобы она принялась за еду. На десерт было кислое молоко, которое она уже выпила без колебаний.
— Угайя? — голос Эну вырвал меня из полудремы. Кусок шкуры с груди был уже снят, руки на набедренной повязке, стоит мне моргнуть — и она слетит.
— Угайя, — зарычал я, валя девушку на себя.
Ловко вывернувшись из объятий, она скинула набедренную повязку и оседлала меня, как заправская наездница. Никогда в своей жизни не видел девушку, с такой страстью и искренностью отдающуюся сексу.
Потом мы лежали на шкуре, а она пела мне песню, именно песню, слова лились как волшебное журчание ручейка, под которое я уснул. Усталость брала свое.
Проспал я почти до вечера, а когда проснулся, Эну не было, но она моментально появилась, стоило мне немного пошуметь, словно караулила снаружи.
— Агибондо?
Упс, новое слово. Поняв по моему лицу, что смысл остался мне непонятен, девушка показала, присев, что это значит «сходить в туалет». Особого желания не было, да и идти в ночной темноте желания не было, вдруг там змеи. При мысли о змеях появилась слабость в коленках.
— Агибондо, — решительно подтвердил я.
Вот уже три ключевых глагола языка народа химба мне знакомы, можно здесь всю жизнь прожить, просто знай себе, когда говорить: «Угайя, Маин и Агибондо». Девушка снова проводила меня к реке. Сколько ни смотрел, я не заметил посторонних. Может, здесь определенные часы у каждого, а гостям отдают право выбора времени. Сорванные с кустарников листочки были так себе заменой туалетной бумаги, но водой из протоки удалось вполне прилично соблюсти меры гигиены.
Когда возвращался в хижину, я заметил, как из крайней выглянула физиономия Аймана, юркнувшего обратно, увидев меня. Нисколько не церемонясь, вошел в его хижину и застыл как вкопанный. Три — три, Карл! — молодые и голые негритянки скрашивали досуг моего правоверного мусульманина, упиравшегося против внебрачного секса. И судя по их весьма довольным лицам, сомалиец с честью со всем справился.
— Ну как, Айман, нравится тебе делать грех? — поддел я сомалийца, не смог вспомнить слово, которым он назвал грех на своем языке. Айман вспыхнул, как рождественская елка, пряча от меня глаза.
— Угайя, Угайя, Угайя, — троекратно напутствовал я трех девушек, которые с радостными лицами накинулись на сомалийца, даже не дожидаясь моего ухода. Будет знать, как привередничать и, вообще, не пацан уже, пора делом заняться.
Уже подходя к хижине, дал указание Эну:
— Маин, маин!
Девушка метеором умчалась выполнять поручение, я же в хижине прилег дожидаться ее возвращения. Так, «агибондо» было, сейчас на очереди «маин», а потом «угайя» до утра. В принципе, отличный распорядок дня, как это говорил Нат: первые дни тяжело, а потом организм приспосабливается.
Эну вернулась с двумя лепешками, молоком и куском козьего сыра. Видимо, на нас не хотели тратить мясо, не зная нашей производительности. Не знаю, каков будет результат, но вложил я в девушку столько, что как минимум тройня должна появиться, а еще ведь два дня в запасе.
«Угайя» сегодня был более чувственный и долгий, не такой яростный и страстный, как вчера. Но, или это кислое молоко так действовало, или организм по теории Ната стал приспосабливаться к нагрузкам, сегодня я был в ударе, и первой сдалась девушка, буквально взмолившись на своем языке. Как великодушный победитель я позволил ей сдаться, так как и сам был недалек от поражения.
Третий день был зеркальным отображением двух предыдущих и его можно охарактеризовать всего тремя глаголами — угайя, маин, агибондо — расставленными в порядке убывания кратности применения.
Завтра утром заканчивалось наше сексуальное рабство, и мы, при желании, могли продолжить путь. Но, думаю, реши мы остаться, химба будут только рады. Теперь Африка у меня прочно ассоциировалась со словом «рабство»: едва ступив на ее территорию, стал рабом и даже в дикой саванне попал в рабство к очаровательной красно-медной девушке.
Ночь третьего дня была особенной. Всю инициативу на себя взяла Эну, понимая, что завтра мы можем уйти. Преданно смотря на меня нежным взглядом, она пыталась доставить максимум удовольствия, по мимике определяя моменты, наиболее приятные для меня.
Если мне дома не будет сидеться, я вернусь сюда, чтобы прожить свою жизнь с ней, мне даже хватит знания трех глаголов. Это место, где ценят мужчин и берегут их, потому что тут главное предназначение мужчины — это возможность дать потомство.
Утром Эну принесла мне поесть. Сегодня было мясо, видимо, как поощрение успешно преодолевшим дистанцию сексуального марафона. После завтрака стали подтягиваться и парни, первыми почти одновременно явились Кевин и Пит, чуть позже Нат, а Аймана все не было. Объяснив Эну, что он нужен, послал за ним Вернувшаяся девушка сказала лишь одно слово, вызвавшее взрыв хохота:
— Угайя!
Сам сомалиец появился чрез час и смущенно уселся в стороне, избегая смотреть мне в глаза.
— Айман, так значит, ты нашел здесь муллу?
Он подскочил от моего вопроса и залился краской под оглушительный хохот. Даже сдержанные Кевин и Пит смеялись во весь голос.
Обедали мы вместе с вождем, который поблагодарил нас за время, проведенное в племени. Учитывая, что до темноты мы много не пройдем, вождь предложил остаться на ночь. Предложение было всеми встречено с энтузиазмом. Кевин и Пит сразу ушли на охоту, мы с Натом и Айманом разошлись по своим хижинам, и через пять минут меня тискала ошалевшая Эну, не рассчитывавшая на такой подарок в виде дополнительной ночи. Вот такой «бонус от отеля», купи три ночи, четвертая бесплатно.
Пит и Кевин вернулись очень быстро, неся на жерди крупную антилопу импала, разделанную, уже без шкуры и внутренностей. Узнав, где находится шкура, вождь немедленно послал троих людей за ней и за внутренностями, если их не растащили падальщики. Шкура прибыла в целости, на внутренности уже объявились хозяева. Вечером было мясо, но по вкусу козье мне понравилось больше.
Потом была заключительная ночь любви. Впервые Эну говорила во время секса, говорила непонятно и с плачем, словно расставаясь с любимым. Может, так оно и было, кто поймет женское сердце? Я не смог, даже побывав в женском теле.
Утром Нат всех поднял чуть свет. Нам дали перекусить наши «жены» и даже в дорогу снарядили, по указанию вождя, большим тыквенный сосуд, полный мясом импалы. Тыква досталась Айману как многоженцу, а его винтовка перекочевала на мое плечо.
Тепло попрощавшись, мы двинулись в путь. Пройдя около пятисот метров, я услышал пронзительное:
— Але-е-екс!
Со стороны деревни неслась Эну. «Пожалуйста, только не проси тебя взять с собой», — взмолился я. Сам будучи без документов, тащить с собой сомалийца без документов… Надо мной посольство будет хохотать, завидя девушку в обрывках шкур. И как мне двоих потащить в Россию? Но Эну не хотела со мной, может, просто понимала, что это нереально.
Добежав до нас, она кинулась мне на грудь, а мои товарищи тактично отвернулись. Эну затараторила на своем языке. Ни слова не понимая, я молча смотрел на нее. Взяв мою руку, она положила ее себе на живот в районе пупка.
— Але-е-екс, Але-е-екс, — дважды повторила она, и я понял: она собиралась сказать мне, что так назовет ребенка, в зачатии которого она была уверена.
Эну по моим глазам догадалась, что я ее понял, и просияла. Я поцеловал ее в лоб, подтолкнул в сторону деревни и направился к ожидавшим меня друзьям. Но еще долго, оборачиваясь, я видел ее фигурку, стоявшую на пригорке, пока линия горизонта не скрыла нас друг от друга.
