— И воздух свежий, — Ульяна поняла.
— Именно.
— А ещё кот и гуси…
— Это точно. Батюшка вон тоже рад. Сотни лет мечтал внуков понянчить. Так что теперь то малины приносит, то ежевики. А после, как отпущу от дома, то и лесною тропкой проведет, научит слышать, о чём березы шепчутся.
— А они о чём-то шепчутся?
— Ещё как. Сплетницы страшные… как начнут друг другу шелестеть, так всё. Не угомонятся, пока каждую травинку не обсудят. Потом сороки этот шелест по лесу разнесут… ну да, не важно.
В это верилось.
Почему бы и нет? Сидя на берегу огненной реки легко поверить в то, что березы могут сплетничать. И в целом-то…
— Батюшка Алёнке уже и медведя приглядел.
— Зачем⁈ — вот только медведей здесь Ульяне и не хватало.
— Так… с медведем в лесу всяко безопаснее. И кататься можно. Я, как маленькой была, помню, очень любила на медведе кататься. Он большой, тёплый. И не страшно. Ни один дурной человек близко не подойдёт.
Ульяна только и кивнула, подумав, что это, конечно, весомый аргумент, только…
— Ошейник купите, — посоветовала она. — Чтоб издали было видно, что медведь ручной… ну или чей-то. А то ж мало ли. В город, как понимаю, вы его забирать не станете?
Воображение рисовало медведя, который стыдливо пытался втиснуться в лифт, и девочку, что держала розовый поводок, убеждая соседей, что он добрый, не укусит.
— Скажешь тоже. Куда там забирать. Был бы терем, ещё бы можно было подумать. А так жилище крохотное, тесное, — Калина нервно дёрнула плечом. — И люди какие-то ходили постоянно. Трезвонили. Кричали. Вон, матушку мою новую до болей сердечных довели.
— Соседи?
— Нет. Эти… как их… коллекторы. Вот, — она щёлкнула пальцами. — Но то уже дело решенное.
— Как? — Ульяна подобралась. — Ты их не…
— Слугу своего отправила, чтоб исполнил слово данное. Обещал моему мужу всех долгов прощение? Вот пусть и оформляет, как оно тут у вас положено, чтоб в книгах государевых писано было и судейские о том уведомлены. Не думай, сестрица, я понимаю, что мир иной. И не собираюсь закон человеческий без особой нужды преступать. Мне тут всё-таки жить. Не знаю, сколько выйдет, но сколько бы ни вышло, всё моё
— Калина! — Алёнка не стала переходить мост, но рукой замахала. — А бабушка сказала, что готово уже всё! Чтоб ты тоже шла! А то ведь яичница опадёт! Она такая! А ещё этот мальчишка очнулся! Только он нервный какой-то! В угол забился и кричит, чтоб к нему не подходили! А бабушка не знает, чего делать! И дядя не знает! И Бандит тоже не знает!
— От же ж… крепкий. Чтоб от моей песни и сам освободился… — Калина поднялась и сказала: — Ну что, сестрица, заглянешь в гости?
Ульяна задумалась.
Ей хотелось.
И было интересно, что там, за рекой. Что-то совсем иное, куда более сказочное, чем прочая её жизнь. Но вот… там, дома, бабушка. И Ляля. И Никита. Эля, Игорёк… остальные тоже. Они же беспокоятся. Наверное.
— Ты не обидишься, если не сегодня? У меня там, дома, волноваться будут, — она махнула рукой. — В другой раз и с радостью…
— Не обижусь, — Калина отряхнула руки. — Вот кто бы подумал, до чего в портках удобно-то. Ты, как захочешь заглянуть, позови. Но… погодь. Алён! Набери водицы…
Она протянула флягу, и Алёнка с радостью сползла к чёрной воде, чтобы зачерпнуть её, с огнём и углем.
— Она не видит? — тихо поинтересовалась Ульяна. — Что вода эта… странная вода?
— Видит. Дети всё видят чуть иначе. И потому им проще с миром ладить. А водица, чай, не лишнею будет. На душу она не повлияет, но вот раны затянуть…
— Мёртвого поднять…
— Это уже сказки, — Калина покачала головой. — Не в силах человеческих мертвеца поднять. Разве что вурдалаком, но то совсем иное. А с ранами — это да, это, если вдруг снова нужда случится, то и этой малости хватит.
Она забрала флягу у Алёнки и передала Ульяне.
Тяжёлая. Серебряная. Вида старинного. Но важна не фляга, а содержимое. То, что внутри. И это содержимое…
— Ты понимаешь, что если кто прознает… что тебе не дадут покоя? Это же, считай, средство ото всех болезней, ядов… — Ульяна должна была сказать. — И за ним отправятся…
— Как отправлялись и прежде. Думаешь, когда-то иначе было? Нет. Только сюда не всякий дойти способен, — Калину перспектива ничуть не встревожила. — Это пока ещё граница зыбкая, да и волей моей тебе путь открыт, как и твоею силой, и моим родством. Но…
— Ненадолго?
— Именно. Ты-то уже путь ведаешь, при нужде на берегу оказаться сможешь. По слову моему и в гости заглянуть. А вот они, — она кивнула на Василия, который стоял у берега и с видом задумчивым черпал воду, позволяя её проливаться сквозь пальцы. — У них не выйдет.
— Но… есть ведь люди, которые… которым… которым эта вода нужна будет. Больные. И после катастроф. И старики, дети… как Алёнка.
— Понимаю, — Калина обняла Алёнку, а та прижалась к её ноге всем телом. — Много в мире бед и боли. Много несправедливости. И порой хочется всё-то перекроить, да не в твоих это силах, сестрица. Как и не в моих. Я поставлена границу стеречь, а не чудесами торговать. И правила иные не мною писаны, но теми, кто границу эту сотворил. Коль сумеет человек добраться, перейти через мост мой да, испив мёртвой воды, живым остаться, то и этой возьмёт столько, сколько надобно. А нет, то и в мир живых ему возвращаться незачем.
— И как ему дорогу-то искать?
— Как… а вот загляни в гости. Дам тебе клубочек особый. И сапоги железные, и караваи медные…
— Как в сказке, — сделала вывод Ульяна.
— А то… сказка на то и сказка, чтобы было в ней всякого, и правды, и вымысла, и чуда. Но и так заглядывай, коли хочешь.
— Загляну, — Ульяна поднялась и махнула рукой. — Дань! Нам пора! И не кидайся в Ваську грязью… слушай, а когда там, по-сказочному если, Иван-царевич в дураке пробуждается?
— Вот тут как когда, — сказала Калина Врановна. — Иные и до старости дураками ходят…
Не обнадёживало.
Впрочем, Василий от комка грязи увернулся, чтобы, наклонившись, зачерпнуть полные горсти илистой жижи и вывалить её на Данькину макушку.
— Так не честно! — Данька мотнул головой и, фыркнув, сиганул на глубину. — Порядочные демоны так не поступают!
Вынырнул он в двух шагах.
— Порядочных демонов не бывает, — возразил Василий и, понюхав пальцы, добавил. — Грязь целебная. Она представляет собой осадочную породу, сформированную столетиями работы местной уникальной экосистемы. И вобравшую в себя всю силу огненной реки.
— Тогда ладно, — Данила смахнул комок с волос. — Слушай, а от неё что? Сил прибывает?
— Да.
— Вась… точнее Уль! Уль! А дай лопуха!
— Зачем?
— Грязи набрать. Слышала? Она целебная! И сил прибавит! Я на Лёху вылью! Пусть прибавляет…
Точно. Дурак.
А ещё царевич, только голый, грязный, но, самое главное, что живой. И потому Ульяна, оглядевшись, сорвала огромный лист. Были у неё сомнения, что тот выдержит, но лист словно и не заметил жара, что исходил от воды.
— Так, Вась, держи. А я буду выковыривать…
— Вы поспешите только, — теперь Ульяна ощущала, что сила уходит. Не ручейками и струйками, но одною волной, что, достигнув высшей точки прибоя, замирает, а потом медленно откатывается, унося с собой захваченные на берегу сокровища. А взамен волна оставит дары, но…
Ульяна не сокровище.
И не дар.
Она человек.
— Уходить пора, — она поднялась. — Я тропу открою. Вась, хватай эту бестолочь за шкирку и…
— Но-но! — Данька погрозил пальцем. — Я не бестолочь, я… не думай, я всё понимаю, Уль. А что дурачусь, — он вытер грязные ладони о бёдра. — Это так, от избытка силы. Знаешь, сила ведь влияет. Огневики, если так-то, сами по себе дурные…
— Ты даже среди них выделяешься, — буркнула Ульяна и тропу открыла. — Идём. А то ведь время…
Глава 52
Где история близится к завершению
Соорудив для себя из корней подобие подножки, я стал просто совершать геноцид среди вражеских лучников. Все у меня были как на ладони, каждому предназначалась единственная смерть.
