— Угу. Это Акира теорию вывела. Она говорит, что эффект импринтинга выражается в «накапливающемся кумулятивном влечении к объекту» и может быть нейтрализован в результате «сексуальной трансмутации».
— Чего?! — поперхнулась Читосе. — Она головой об учебник Фрейда ударилась?
— Ого! — с уважением смотрит Майко на Читосе. — Ты знаешь, что это такое?
— Все знают, — отмахивается Читосе, — это основы. Это Фрейд в его самом незамутненном и примитивном виде. Фрейдисты только про сублимацию и трансмутацию и говорят.
— Я вот не знаю. — я нашел штаны и уже натянул их, ищу футболку, но не мог не поинтересоваться что такое обсуждают эти двое — потому что китайцы говорят что спросить стыдно один раз, а не знать стыдно всю жизнь. Действительно, не помню я про сублимацию.
— Знаешь, — говорит Читосе, — просто или забыл уже или не придаешь значения. Все знают. Фрейд же говорил, что сексуальное влечение может быть преображено в полезную деятельность, если такое влечение по каким-либо причинам неприемлемо для реципиента.
— А. Точно, вспомнил. — говорю я, натягивая футболку. На ум сразу же приходит Адриано Челентано в фильме «Укрощения строптивого», где он дрова колол, чтобы к Орнелле Мути в койку не запрыгнуть. На мой взгляд — лишняя трата энергии, да еще и на пустом месте. Надо было сразу прыгать в койку к Орнелле Мути! Вот кто настоящая итальянская красотка.
— Все, пошли, маньяк сам себя не поймает и голову сам себе не открутит. — поторапливает нас Майко.
Когда мы зашли в комнату для брифингов, Иошико уже настроила большой экран и подключила видеомагнитофон.
— В общем так. — ставит нас в курс дела Майко. — Йо и я на всякий случай прошлись по магазинам интимных товаров. Йо давно хотела, а ее не пускают, так как несовершеннолетняя и побаивается она туда одна ходить. Говорит, что извращенцы на нее там смотрят. А она хотела анальный хвостик такой…
— Майко-сан! — кричит Иошико краснея до самых корней волос. — Я же просила вас!
— Что? Ах, да… не, не хотела она такой вот анальный хвостик, типа металлической основы и заячьего хвостика. Совсем не хотела, угу. — кивает Майко.
— Мне кажется, ей больше лисий подошел бы, — задумчиво говорит Читосе, — она ж лисичка.
— Лисий будет между ног путаться, когда…
— Кьяя! — пищит Иошико и убегает из комнаты. Наступает неловкая тишина.
— И надо тебе, Майко, ребенка смущать, — осуждающе качает головой Читосе, — она ж невинная как снег.
— Пусть привыкает, — лыбится Майко, — а то расслабились…
— Продолжай уже. — говорю я, отнимая ладонь от лица. Потому что только что делал «рука-лицо». Потому что Майко в своем репертуаре и даже самый суровый брифинг превратит в балаган и цирк. С конями и клоунами.
— Так вот, — серьезнеет Майко, — нашли мы вот такое… — она берет пульт и нажимает на кнопку. Экран включается и мы видим на нем — девушку-обрубка, такую же как и Шестьдесят Восьмая, но черты лица отличаются, это не она. Девушка лежит на хирургическом столе совершенно голая и плачет, беззвучно, слезы стекают по щекам. Машинально я думаю, что когда плачешь вот так вот — лежа на спине, то слезы будут затекать тебе в уши и очень неудобно без рук, не вытереть. Хотя, наверное, это меньшая из ее неприятностей. В поле зрения камеры входит худощавый человек в медицинском халате, с маской на лице и очками, закрывающими глаза. Он протягивает руку и начинает ощупывать тело девушки-обрубка, лежащее перед ним. В его движениях нет сексуального влечения, он делает это буднично и деловито, так, как повар тычет двумя пальцами в стейк, проверяя степень свежести мяса. Сзади сдавленно охает Читосе. Человек в медицинском халате ощупывает всю ее, сжимает небольшие груди, пальпирует живот, потом — открывает небольшую банку и запускает туда два пальца, нанося какой-то гель.
— Я… я не могу смотреть! Извините. — сгибается Читосе и убегает из комнаты. Смотрю на Майко. Ее лицо серьезно, она смотрит на меня и поднимает бровь. Зрелище на экране не из приятных, но мы тут не для развлечений. Перевожу взгляд на экран. Человек нанес смазку на пальцы и начинает проникать в девушку, так же — без сексуального подтекста в действиях, так, словно машину проверяет. Наверно так же двигаются рабочие на фабрике по производству секс-кукол, проверяя их качество — проверяют, в порядке ли рабочие отверстия, все ли сделано по нормативам и стандартам. Девушка на экране открывает рот и кричит. Вернее — пытается. Изо рта раздается не то стон, не то хрип, но не крик. Ее сотрясают рыдания. Человек в медицинском халате обращает на это внимания не больше, чем мясник на бойне — на мычание коровы. То есть — никакого. Он делает свое дело. Мы с Майко смотрим кассету до конца.
— Какой-то подвал, — говорю я, — подвал большой, камера иногда показывала, что есть место за пределами освещения лампами. И еще — точно ясно, что этот ублюдок — не один. Кто-то же держал камеру и снимал это все. Она двигалась. Это не штатив.
— Я тебе больше скажу, — говорит Майко, — я знаю этот подвал. Вот, смотри. — она перематывает кассету, останавливает фильм и тычет в экран пальцем. — Вот.
Я смотрю на экран. На экране застыло распяленное в крике лицо жертвы, искаженное болью и отчаянием. Долго ли человек может пребывать в таком состоянии? Как скоро у нее прекратится воля к жизни и она просто сдастся? Как долго живут такие вот… девочки-куклы? И… разве это жизнь?
— Да не туда смотришь — вон на колонне, смотри — действительно для того, чтобы запечатлеть лицо девушки крупным планом, сбоку — оператору пришлось наклонить камеру и стало видно бетонную колонну за пределами небольшого освещенного пятачка. На бетонной колоне — несколько иероглифов, нанесенных с помощью трафарета. Завод мостовых и бетонных конструкций Сейтеки.
— Это же заброшенный бетонный завод. — говорю я: — где мы Читосе обменивали.
— Он самый, — с мрачным удовлетворением кивает Майко, — попался, ублюдок.
— Я с вами. — раздается от дверей. Мы оглядываемся. У дверей стоят все еще красная Иошико и все еще бледная Читосе. У Читосе на бедрах — ее пистолеты, она уже вся в черном. Кто из них собирается с нами — я не спрашиваю, и так все ясно.
— Вряд ли он все еще там. — говорю я, вставая. — Вряд ли у него там постоянное логово. Мы там в прошлый раз были, какие-то бездомные собираются, не самое удобное место для этого. Мы скорее так — следы поискать.
— Я все равно с вами! — говорит Иошико. Читосе только смотрит на меня. Я вздыхаю. Действительно, как без них?
— Хорошо, — говорю я, — только будете сзади ходить. Следы не затаптываем, не мусорим, если что-то находим — не подбираем, сперва показываем мне.
— Ай-ай, тайчо! — вытягивается в струнку Иошико, прикладывая ладонь к виску.
— Развели тут… — бормочет Читосе себе под нос, — детский сад.
Нам понадобилось меньше десяти минут, чтобы собраться. Времени на самом деле не было, таилась надежда, что этот больной ублюдок все еще на месте, что там же и его жертва, что она еще жива и каждая сэкономленная секунда могла означать разницу между жизнью и смертью. Я еще помнил, как быстро восстановился Джун Огненный Хлыст, следовательно я могу восстановить и эту девушку, только вот, возможно, придется сперва срезать концы культей, чтобы дать возможность организму регенерировать. Что именно произойдет, если я не буду срезать кожаные лоскуты — я и проверять не буду. Все возможно, например, что конечности все равно будут прорастать сквозь них, разрывая уже зажившие ткани и причиняя боль, сильную боль. Или например — не будет регенерировать, приняв уже установившийся гомеостаз в организме за норму. Нет, такой хоккей нам не нужен, сперва — отсеку те ткани, которые зажили, которые сформировались в культи.
Так думаю я, садясь в желтую «Субару» Майко — у нее только спереди полноразмерные сиденья, а сзади — такая, скамейка что ли. Коленки упираются в спину впереди сидящего пассажира, через спинку кресла. Впрочем, не до комфорта сейчас, пусть длинноногая Читосе и водитель Майко сидят впереди, а мы с Иошико — втиснемся сзади.
