– Или вернешься в Красс и пропадешь, всеми забытый?
Я двинулся к выходу, и они последовали за мной, глядя на меня, словно волк – на кролика. Должно быть, они решили, что произошедшее ошеломило меня.
Дверь была заперта, и засовы, никуда не торопясь, снова ушли обратно в каменную арку. Храня молчание, я снял Острого со стены и спрятал его под своими лохмотьями.
– Келтро?
– Спасибо за истину, – прошептал я, отвернувшись от призраков, которые застыли за моей спиной. – До завтра, сестры.
– До завтра, брат.
Я оставил их в темном, выложенном плиткой коридоре. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
* * *
ВЗДОХНУВ, ЯРИДИН ПОСМОТРЕЛА вслед замочному мастеру, исчезающему за поворотом.
– Думаешь, теперь он нам поверил, сестра? – устало спросила она.
Лирия едва заметно кивнула.
– О Келтро Базальте мы знаем одно: то, что он не способен принимать решения самостоятельно. Он – сорока, которую завораживает блеск серебра, а мы только что показали ему золото. Он присоединится к нам хотя бы потому, что ему это выгодно.
– А если нет… – задумчиво протянула Яридин.
Лязгая кольчугой и стуча по полу окованными сталью сапогами, появился Даниб; свой новый меч Пересеф он небрежно положил на плечо, словно тот был не более опасным или тяжелым, чем зонтик. Из-под доспехов, словно змеи, выползали пары – не только голубые, но и белые. Одна рука Даниба бессильно повисла, и он слегка кренился влево. Победа в поединке с Итейном досталась ему дорогой ценой.
– У Келтро не единственный душа-клинок в городе, – сказала Яридин.
– Значит, будем действовать дальше.
Яридин протянула руку, и Лирия взяла ее; их пары смешались.
– Именно так, сестра.
– Идем брать город, брат Даниб.
Даниб зарычал, словно буря на горизонте.
Глава 24
Ночь тысячи ножей
Говорят, что дюнные черви, хотя и грозные, являются лишь бледным подобием своих предков. Кочевники все еще рассказывают сказки о дюнных драконах, существах настолько огромных, что они могли в один миг проглотить целый караван. Бока этих чудовищ были подобны горным склонам; драконы умели извергать из себя огонь, а их крылья могли создать в пустыне бурю. Даже в наше время многие кочевники верят, что бури поднимает последний дракон. Насколько уверены мы в наших знаниях и в силе нашей империи? Можем ли мы с уверенностью заявить, что это просто сказки и что древние, необузданные силы не сохранились до сих пор на границах изведанного мира?
ЭСПЕР ДРАК. ЮНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
* * *
КАМЕРАРИЙ РЕБЕН ВЫТАЩИЛ крошку из угла глаза и сделал вдох, чтобы испытать свои легкие. Втянув в грудную клетку столько воздуха, сколько могло в ней поместиться, Ребен позволил голове прислониться к спинке кресла и выдохнул.
Когда воздух покинул его, Ребен обмяк в мягком кресле, съежился, словно выжатый бурдюк. Недели, когда приходилось постоянно оттягивать воротник, недели, наполненные потом, учащенным сердцебиением, криками и воплями – навсегда остались в прошлом. Да, возможно, Никс действительно пересох, из Небесной Иглы валит дым, а город находится на грани катастрофы, но все это были проблемы завтрашнего дня. А в данную минуту до завтра оставался целый год.
Ребен щелкнул по лежащему на столе папирусу, развернув его лицевой стороной к себе. Сообщение доставил не Итейн, как предполагал Ребен, но молчаливый сторонник Культа Сеша в выцветшем розовом халате. Вручив свиток, призрак быстро ушел. С тех пор Ребен прочел начертанные на папирусе символы уже десять раз.
Завтра Нилит заявит о своих правах на престол.
Камерарий усмехнулся. В пустом большом кабинете со сводчатым потолком его смех звучал странно, неуклюже. Ребен слишком долго извергал из себя лишь тревогу и ярость и теперь был рад возможности посмеяться – да еще над такой шуткой. Ребен снова проглядел символы, проверяя, не ошибся ли он.
Императрица Нилит вернулась в Аракс и привезла с собой императора Фаразара – мертвого, светящегося и готового к порабощению.
Еще раз вздохнув, Ребен пожалел о том, что сбежал в тот самый миг, когда обрушилась крыша. Он жалел о том, что не увидел лица Сизин и старой императрицы Хираны, когда они узнали, что убежище пустое, словное кошелек бедняка. Этот радостный миг Ребен мог лишь рисовать в своем воображении, но даже при этом он ухмылялся. Сизин заслужила, чтобы ее так обманули.
Ребену нравилась императрица – более того, он даже ею восхищался. Хотя их пути редко пересекались, Ребен всегда замечал, что она проявляла доброту – даже в тех случаях, когда в ней не было необходимости, даже если эта доброта сводилась просто к пожеланию хорошего дня. В Араксе подобное отношение было редкостью, и Ребен всегда его ценил. Но оказалось, что в хитроумии она не уступит ни одному аркийцу. Он совсем не ожидал от нее подобного поступка, и именно поэтому ее план казался ему блестящим.
Ребен потянулся за свитком, покатал его по столу, свернул и развернул его. Надежда – капризная тварь. Он так давно уже не смел ни на что надеяться, что сейчас даже не узнал ее. Завтра будет удивительный день.
– Писец! – рявкнул камерарий, и, подавив зевок, послушал, как эхо его крика разлетается по комнате.
– Никчемная женщина, – вполголоса сказал Ребен, барабаня пальцами по столу. – Писец! Иди сюда! Уже поздно, и я хочу домой.
Сон казался камерарию старой привычкой, которую давно победили и растоптали. Но теперь усталость потянула к нему свои лапы.
– ПИСЕЦ!
Ребен встал с подушек и принялся расхаживать вдоль огромного стола. Стук в его голове – тот, который наконец начал затихать – снова вернулся.
– Я завтра же найду себе нового помощника! Того, кто не спит на посту и не подводит меня самыми разными спо…
Тирада Ребена оборвалась; одна створка высоких дубовых дверей со скрипом открылась, и на пороге появилась женщина-писец. Затуманенный взгляд женщины стал еще более остекленевшим, хотя Ребену казалось, что это невозможно. Она, похоже, смотрела сквозь Ребена. Никчемная.
– Наконец-то, женщина! Клянусь мертвыми богами! Отправь всем судьям, дознавателям и прокторам сообщение о том, что они должны собраться у Великого колодца Никса, – сказал он, расхаживая взад и вперед. – Новая императрица нуждается в нашей поддержке. Покажем городу, что Палата Кодекса еще жива и совсем не похожа на беззубого волка, которым ее все считают. И найди, наконец, Хелес! Боран Темса умер и порабощен, так кого она вообще… Женщина, ты меня слушаешь?
Уткнув руки в боки, Ребен уставился на женщину, пытаясь разглядеть хотя бы отражение в ее пустом взгляде. Пока он смотрел, в уголке ее рта собралась капля ярко-красной крови; она зависла, увеличиваясь в размерах, а затем потекла по подбородку. Две капли шлепнулись на пол и растеклись, словно распускающиеся розы.
Даже не булькнув, женщина закатила глаза и упала в кабинет камерария. За ней стоял одетый в черное призрак; его сияние было скрыто кожаной одеждой и кольчугой пепельного цвета. Лицо его было бесстрастно, а в руке он сжимал кривой окровавленный нож. У него за спиной, над трупами стражников и прокторов стояли другие призраки. Ребен услышал эхо воплей, которое неслось по коридору. По его телу потекли струйки пота.
– Стража! Дознаватели! Кто-нибудь! – крикнул Ребен, отступая с такой скоростью, какую позволяли развить его длинные одежды и хлипкие позолоченные сандалии. Один раз он оступился, но тут же восстановил равновесие и побежал к своему столу, в одном из ящиков которого лежал меч.
– Что это значит? – верещал Ребен. Все его надежды были уничтожены, хорошее настроение втоптано в грязь. Он почти видел, как края его светлого будущего вспыхивают, и начинают гореть, чернеть, закручиваться, превращаясь в пепел. – Кто вы? Я не понимаю! Темса же умер!
На бегу Ребен оглянулся; бесстрастный призрак не догонял его, а просто не давал ему оторваться. С лезвия ножа падали капли крови. Остальные полужизни расположились у дверей и ждали, наблюдали.
