А здесь даже красиво! И никакой мрачной атмосферы внутри…
– Ваш жетон, пожалуйста, – требует смотритель усыпальницы, высокий и тучный мужчина в возрасте, чей грозный вид смягчает пушистая и совершенно седая козлиная бородка.
Подаю ему жетон, на котором выгравирована мамина фамилия. К слову, это и наша с Лилой фамилия: Сандар по какой-то причине не стал настаивать на своей… более того – он сам взял мамину.
– Вы дочь госпожи Сати? – Водянистые глаза смотрителя чуть расширяются, когда он смотрит на жетон.
– Да, – киваю, внимательно наблюдая за ним. – Вы знали мою маму?
– Конечно знал! Целый год они жили вместе со мной во флигеле близ усыпальницы рода! Я даже иногда прислуживал им, хоть они и отказывались, – начинает делиться воспоминаниями смотритель, на лице которого появляется печальная, но очень мягкая ностальгическая улыбка.
– Мама жила… с вами? – уточняю недоверчиво.
Неужто Сати променяла жизнь с пусть и обиженным, но мужем в центральном округе – на год жизни с тучным смотрителем усыпальницы?..
Я ЖЕ НЕ ЕГО ДОЧЬ?!
– Ох… Всеблагой, нет, конечно! Во флигеле довольно много комнат для гостей усыпальницы. Правда, в последнее время ее никто не посещает… – с легкой грустью протягивает смотритель и глубоко вздыхает. – Госпожа Сати жила в хозяйском крыле, а я, конечно, в крыле для слуг. Мы вроде как были соседями. Ваша матушка много времени проводила в саду вокруг усыпальницы и даже успела высадить там несколько новых деревьев… Я вам все покажу! Она была прекрасной хозяйкой… и в ней было столько энергии! А как приятно было наблюдать за ее счастливой улыбкой… – Смотритель не замечает моего взгляда, направляясь от ворот ограды в сторону флигеля. – Кто-то когда-то сказал: удивительные вещи происходят только с удивительными людьми. Это точно про вашу матушку!
– И что же удивительного происходило с нею на территории усыпальницы? – уточняю вкрадчивым голосом, глянув на Каму.
– Само ее появление здесь, как и ее столь скорый и внезапный уход… – Смотритель незаметно косится на меня и делает вид, что закашлялся. – В общем, удивительной женщиной была ваша матушка…
– Не переживайте, я спокойно воспринимаю упоминания о ее смерти. В конце концов, это произошло шесть лет назад – у меня было время смириться, – отвечаю как можно ровнее.
Если он ждет слез или чего-то подобного – то это не ко мне. Думаю, Аша уже свое выплакала, а я… Ко мне Сати отношения не имеет. Хоть я и благодарна ей за то, что она косвенным образом повлияла на мою жизнь – родила это тело, короче!..
Но обстоятельства ее смерти меня, безусловно, интересуют. И, чую я, смотритель о них осведомлен, как никто другой.
Естественно, делиться подробностями в первые минуты знакомства он не будет – так что и продавливать сейчас эту тему не вижу смысла.
– Что вы предпочтете осмотреть первым? Саму усыпальницу, сад или могилу вашей матушки? – интересуется смотритель, явно взбодрившийся после моих мудрых дочерних речей. – И на сколько дней планируете остаться?
– Думаю, недельки хватит… – протягиваю, осматриваясь. Сатиш советовал залечь на дно на половину месяца, с учетом шести дней на дорогу – недели в запретных землях будет достаточно. – И, пожалуй, давайте начнем с семейной усыпальницы!
– О! Это великий исторический памятник! – расцветает смотритель.
Блин, мне б хоть его имя узнать. А то уже как-то неловко…
– Прямо-таки великий? – улыбаюсь вежливо.
– Захоронения пятисотлетней давности – редкость даже для центрального округа. А в вашей родовой усыпальнице есть захоронения, которым уже минимум тысяча лет! – Глаза смотрителя начинают гореть.
– Как решали вопрос с местом? – интересуюсь с практической точки зрения.
– В родовой усыпальнице захоронены только женщины вашего рода, – подходя к семейному склепу, отвечает смотритель.
– И все равно… за тысячу лет их должно было быть…
И замолкаю, входя внутрь.
Это помещение со стороны казалось довольно небольшим, и я логично сомневалась во внутренних просторах. Однако захоронение в случае семьи Гаварр было нестандартным: гробницы предков Аши узкие и располагаются вертикально вдоль стен в два яруса, создавая довольно странную атмосферу внутри… я бы даже сказала, что воздух здесь насыщенный.
Вот только насыщенный – чем?..
Гнилью тут точно не пахнет, спертостью тоже; похоже, тела всех этих женщин уже давно иссохли…
– В этой усыпальнице тридцать могил, и самые древние гробницы расположены на первом ярусе. Вы даже можете рассмотреть некоторые сохранившиеся записи на камне! Но прочитать посмертные слова целиком, увы, уже не получится, – продолжает свою экскурсию смотритель.
– Они истерлись? – Я подхожу к одной из центральных гробниц.
– Ничто не вечно на этой земле, – отвечает смотритель, кланяясь каждой из сторон света внутри усыпальницы.
Ой… наверное, и мне стоит? Но я не хочу допустить ошибки во время незнакомого мне ритуального поклона, потому лучше воздержусь.
Не знаю, насколько странно это выглядит со стороны, но смотритель не косится на меня с негодованием на челе, потому спокойно выдыхаем и идем дальше.
– Где тут моя бабушка?
– Здесь, – заметно тише произносит смотритель, указывая на гробницу на втором ярусе.
И мне не нужно присматриваться, чтобы заметить вложенные в небольшое углубление в кладке свежие цветы… теперь я присматриваюсь к смотрителю.
– Давно вы здесь служите? – уточняю, останавливаясь напротив гробницы и кладя ладонь на холодный камень.
Внутрь тела вдруг начинает течь тонкая струйка ощутимо свежей энергии. Прямо-таки бодрящей!
Что это еще за фокусы?!
– Пятьдесят лет, – звучит ответ.
– Сколько? – Пораженная, поворачиваюсь к нему: – А вам…
– Мне пятьдесят девять. И я был влюблен в вашу бабушку с девяти лет… тогда и пришел работать в усыпальницу – чтобы видеть ее дважды в год во время традиционных визитов, – мягко улыбается смотритель.
– Как вас зовут?
– Васу́, моя госпожа, – склоняет голову смотритель.
– Вы влюбились во взрослую замужнюю женщину, Васу? И пришли служить в ее родовую усыпальницу, чтобы видеть хоть изредка? – пораженно уточняю.
– В тот год ей исполнилось девятнадцать, и она еще не была замужем. На следующий год она приехала уже в положении. Мы много разговаривали с ней… можно сказать, что я разговаривал с ней всю свою жизнь. Ваша бабушка была невероятной женщиной, – опускает глаза Васу.
– Вы так и про маму говорили, – напоминаю, чуть нахмурившись.
– Я так и про вас буду говорить, когда ваша дочь придет навестить вас.
– Полагаете, что переживете меня? – сосредоточенно смотрю на него.
– Полагаю, что моя преданность роду Гаварр не пройдет и в загробном мире, – спокойно улыбается Васу.
Киваю, принимая его ответ. Он не показался мне неискренним.
– Почему мама захоронена не здесь? – спрашиваю через некоторое время, когда мое тело уже пресытилось энергией, сочившейся из гробницы.
– Она… она пожелала, чтобы на ее могиле росла трава, – отвечает Васу, чуть запнувшись. – Ей претили стены усыпальницы, она хотела свободы.
Хотела свободы, значит?..
– Проводите меня к ней, – прошу ровным голосом.
Дорожка из семейного склепа ведет мимо сада, расхваленного Васу еще в начале нашего знакомства. Но я не нахожу в себе сил любоваться зеленью. Я не нахожу в себе сил даже следить за поведением Камы, беззвучно следующего за мной и стойко игнорирующего заинтересованные взгляды смотрителя усыпальницы.
Все, о чем я могу думать, это… как женщина, обладавшая столь сильным желанием жить без ограничений, смогла вытерпеть десять лет взаперти с Сандаром, очевидно винившим ее в вынужденной измене и рождении чужого ребенка? А потом еще год – в семейной усыпальнице?
И лишь на самом краю территории, выделенной для рода Гаварр, у самой живой изгороди я нахожу ответ…
– Что? – выдыхаю, не сумев сдержать реакцию внутри.
