— Ты, тётка, со мной так не шуткуй, — чуть склонил голову Тимон, угрожающе ощерившись. Да уж, если бы я не был знаком и не водил дружбу с этим громилой, наверняка обделался бы при виде хищно обнажившихся клыков, замаячивших перед самым носом. — Я ведь не только по-хорошему спрашивать умею.
Однако сильной реакции на перемену в обращении я в настроении ушлой старухи не заметил. Так, напряглась маленько, но всплеска страха при виде Тимоноской пилорамы Жихариха не продемонстрировала. Кремень старушка.
— Будь мой благоверный дома, — брезгливо поморщилась она, — ты, милок, сейчас враз зубами-то оскуднел бы. Ты поди думаешь, посколь за бедную гному нынче никто не вступится, можно её безнаказанно к ногтю прижать? Что ж, на думы любые воля твоя. Но только по-плохому не обломится тебе, милок, ничего, — голос бабки стал вдруг похож на шипение змеи, которой неуклюжий прохожий наступил на хвост. — Мой век и без того ужо к концу близится. А вот твоё бытиё апосля ещё неведомо чем обернётся. Мы тут в богов ваших орочьих не верим, но вот от кары вселенской ещё никто не убёг. Аукнется зло-то, и к тебе когда-нить возвернувшись.
Не сильно это походило на угрозу, но мне всё равно как-то вдруг неуютно стало и стыдливо. Наверное, и Тимону тоже.
— Ладно-ладно, почтенная, — вновь резко сменив тон, пошёл на попятную мой товарищ, — вижу, не из страшливых ты и вины за собой не признаёшь. Ну так не за страх, а за совесть поведай нам что-нибудь. Тебе ж самой война поперёк горла. Могла бы и помочь нам малёхо, чтоб поменьше вреда случилось от бомбёжек эльфовых.
— А что совесть? — Жихариха тоже перестала ершиться и заговорила обычным голосом. — Совесть, милок, у каждого своя, как и правда. И моей правдой войну не остановить. Она ведь не в бомбёжках да не в пострелах пушечных. Не с них она начинается, не ими и кончается.
— Это как же понимать? — заинтересовался я, по примеру Тимона примостив зад на подоконник.
— А так и понимай, — повернулась ко мне Жихариха. — Война — она ж не от оружия, а от погибели. Вот когда лишат жизни первого Митруилку или какого-нибудь Жбанька, враз найдётся брат кровный али побратим, жаждущий отомстить за того Жбанька или Митруилку. Вот тогда она по-настоящему и начнётся, война-то, — бабка опустила взгляд и принялась изучать сложенные на коленях собственные руки, словно и не видала их никогда до этого. — Война — это когда месть идёт за местью. Одна кровь льётся поверх другой. И не важно ужо, кто вперёд-то начал. Кому теперича есть дело, отчего Митруилка в дом ко Жбаньку со злом наведался?
Вскинув голову, Жихариха вопрошающе глянула на меня, но ответа дожидаться не стала. Сама выдохнула, удручённо махнув рукой:
— Да никому. Никто ужо из Митруилковых братов не спросит, почто тот пошёл убивать Жбанька и почто тот насмерть встал супротив. Да и Жбаньковы браты готовы забыть, что ещё вчера трапезничали за одним столом с Митруилкой, называя его своим другом. И никому не интересно, кто подстрекал Жбанька повздорить с бывшим другом, да на руку кому сделать друзей кровными врагами. Месть застит умы, взжигая кровь и взывая к справедливости. А ведь оная и не справедливость вовсе, а лишь подлая жажда крови, что укрылась за громкими речами да якобы высокими помыслами.
Вот уж не ожидал от торговки рыбой такой глубины мысли. Удивила меня Жихариха и запутала. Никак не укладывалась она в какой-то понятный мне образ. И не просчитывалась пока никак.
— Ну так тебе-то, — развёл руками орк, — разве не хочется дом свой сохранить и Жихаря поскорее домой вернуть?
— А ты-то, милок, тут при чём? — удивлённо вскинула брови тётка Власта. — Ежели бы не твой сраный каганат, может, и не пошла она, война-то. А коли пошла бы, так скорее бы и кончилась без тебя да вот этих вот, — бабка указала на ввалившихся в дом с улицы орков нашей охраны. — Ну и с чего мне тебе да другим оглоедам зубастым помогать?
— В смысле, каганат виноват?! — выпучил глаза Тимон, да и я малость опешил.
— Ну дак а как же? — скривила губы старушка. — Гномы с эльфами сколь годков вместе ладили, раздору не имея? И не сосчитаешь. В уста, конечно, не лобызались, но, ежели неприятность какая и выходила, любой вопрос миром решали да дружка за дружку твёрдо стояли. И ежели б твой каган под себя гномий род подмять не мечтал, и дальше б так было. И девка, за коей вы гоняетесь, может, за свою правду так стоит, вредя орде вашей каганатской.
— Так если бы только каганату она вредила, — опередил я Тимона, способного ляпнуть что-нибудь не то. — Она ведь информацию эльфам передаёт, а те бомбят всё подряд, не особо разбирая, кто при этом гибнет, орки или гномы. Да и склады жгут разные, а твой Жихарь потом на фронте голодный и холодный сидит. Мы, почтенная, тоже против войны и гибели. Я, вон, и вовсе медик, а Тимон хозяйственник. Моё дело жизни спасать, и в этом деле я тоже иных помыслов не имею. Это я про поиск шпионки, если что. Нам главное не девку изловить, а налёты вражеской авиации предотвратить.
— Можно подумать, — вздохнула старушка, — они от того летать и бомбить прекратят.
Ну да, в этом с ней сложно было не согласиться.
Глава 13
— Однако, почтенная Власта, — хмуря брови, чуть наклонился я к старухе, — есть ещё один аспект, тобой, увы, не учтённый. Эльфы эльфами и бомбёжки бомбёжками, но только эта твоя Вратка и гномов собственными руками на тот свет не раз отправляла. Кого зарезала, кого в колодце, вон, возле дома утопила. И, думаю, она этими жертвами не обойдётся, ещё и других гномов жизни лишит. Неужто и такое тебя не трогает?
— Колодец она зря осквернила, спорить не стану, — вслед за мной посмурнела Жихариха. — Да токмо насколь верны слова твои про то? Её ли в том вина?
— Не сомневайся, с покойниками я лично общение имел. Можно сказать, всё собственными глазами видел. И с колодцем, и с другими смертями твоя постоялица крепко связана.
— Из видоков, что ли, будешь? — вопросительно подняла брови старушка.
— Как и братец мой сводный, — я указал на Тимона.
— И этот тоже? — с сомнением прищурив левый глаз, пристально вгляделась Жихариха в сидевшего напротив орка. — Тогда ясно, с чего это вдруг медик да хозяйственник за шпионами гоняются. Выходит, по родству способность-то передалась. Отец, что ли, тоже из видоков у вас?
— Только дед, — уверенно выдал Тимон факт из выдуманной комитетом легенды.
— Слыхала я, — кивнула бабка, буравя меня взглядом и будто пытаясь высмотреть сквозь черепушку фрагмент мозга, отвечающий за способности медиума, — что больно уж редки среди орков такие умельцы. А в нашем, мол, народе их и того меньше. Повезло тебе, выходит.
— Можно сказать и так, — пожал я плечами. — А ещё я чувствую настроение собеседников. И твоё тоже.
— Мысли-то, выходит, — прищурилась Жихариха, — еще не читаешь?
— А что, и такое умение возможно? — удивился я.
— Будешь через Непрухин ехать, навести тётку мою двоюродную, — вместо ответа выдала Жихариха. — Бабкой Ведарой её кличут. Травками да корешками она сызмальства промышляет, от матери своей веды переняв. Она тебя нужным отваром-то и угостит, коли привет от меня передашь. Глядишь, и выйдет из тебя путнее чего. Тебе, милок, — перевела она взгляд на орка, — отвар тот не пойдёт. Он только на гномий род действует. Ну, вот, может, ещё на полукровке скажется.
— А откуда ты знаешь, — напрягся вдруг Тимон, — что мы в Непрухино дальше поедем? Откуда информация?
— Слова-то какие заумные, — поморщилась Жихариха и передразнила орка: — «Инфомация». А куда ж вам ещё податься-то? Прибыли вы, я слышала, с севера. На востоке враг к нам подбирается, туда вам путь заказан. А на юг да запад дорога только одна и идёт. К тому ж проходила я как-то мимо этого самого стола, — прихлопнула бабка ладонью по столешнице перед собой, — когда Вратка на нём карту смотрела. Большую да подробную, про все места наши, будто добытчиками-прознатчиками составленную. Вот и видала я, как она, ноготочком-то поведя, на Непрухин путь наметила.
