Их крики — ложь.
Их крик никогда не сравнится с воплем тёти Марины, когда на соседней улице её мужу осколком разорвало шею. Лёжа на раскалённом асфальте, мужчина еще долго сжимал руку жены, пока та вопила на всю округу. Ему никто не помог. Ему уже никто не смог бы помочь. Тётя Марина еще долго сжимала его остывшую ладонь, потому что скорую никто не вызвал.
Крик безысходности имеет особый тембр. Уникальный. Прикрыв глаза вы даже не поймёте, что его выдавил из лёгких человек. Да вы и сами не сможете издать столь жуткий крик до тех пор, пока в ваши органы не вцепится животный страх. Я мечтал услышать знакомый тембр, ежедневно пролистывая тысячи коротких роликов. Я хотел оживить в себе те ощущения, что призывали мой внутренний инстинкт к жизни. Адреналин выбрасывался сумасшедшими порциями, а химия в мозгу рождала новые элементы, которые вам даже и не снились.
Но всё безрезультатно.
Мне приходиться затянуть пластиковый хомут потуже, положить электронку на пол и ухватиться за набухший дрын.
Я уже был готов залить унитаз горячей молофьей, когда в дверь позвонили. Раздался мерзкий звонок, от которого у меня упало.
— Дома никого нет! — закричал я, пытаясь еще туже затянуть хомут. — Уходите!
Я никого не ждал. А кому надо — могут домой попасть при помощи ключей. Я десять часов ждал этого момента, и не собирался отступать от намеченной цели из-за кого-то, кто сейчас стоял за дверью.
Вспыхнувшая злость стиснула мои губы. Я хотел сделать звук на смартфоне еще громче, но он уже и так был выставлен на полную. Блять! Я принялся усердно наяривать, но от моего пыхтения лишь содрогался воздух. Давай-давай-же! Сука! Давай! Фальшивые крики в полной мере уже были не способны довести меня до точки извержения, от чего я был готов разбить телефон о стену. Я зарычал. Замахнулся.
Но, раздался очередной звонок в дверь. Затем стали громко колотить в дверь. Пришлось надеть трусы и домашние хлопковые шорты, но, оставив блестящий от пота торс голым и, до конца неудовлетворённым, я покинул туалет. В коридоре я продолжал выслушивать глухие удары, вызывавшие во мне лёгкую тревогу. Я нашёптывал сухими губами, чтобы они прекратили. Чтобы они угомонились и не касались моей двери! Но они продолжали.
Долбили и долбили.
Стучали в дверь и названивали в мерзкий звонок.
Меня мало чем можно удивить, но открыв дверь, я обомлел от удивления. В душном коридоре, у порога моей квартиры стояла девчонка. Невысокая и пухлая. В плотно облегающей джинсовой жилетке, обшитой яркими нашивками аниме персонажей. Девке на вид лет двадцать, а в голове видимо еще блуждает десятилетняя девочка в поисках бассейна с орбизами. Эта тучная девчонка с прямыми чёрными волосами до плеч, пухлыми губами и круглым носом — та самая лисичка с комикона. Пиздец… Она нашла меня…
Только один человек мог ей сболтнуть, где меня найти.
Завидев меня, она удивилась не меньше моего. Её голова на тучной шее дёрнулась, когда я открыл дверь и уставился в её быстро набухающие глаза.
— Ты живой? — промямлила она с каким-то отвращением на губах.
— Как видишь.
— Но твоя мама сказала…
— Она мне не мать.
— Слушай, — сказала она, заправляя чёлку за ухо; на мочке висела серёжка в виде головы единорога, разукрашенного всеми цветами радуги, — мне глубоко посрать на ваши отношения с матерью…
— И зачем ты тогда приходила? — я продолжал стоять у двери, щеголяя перед девчонкой блестящим торсом.
— Хотела обрадовать твою мать. Не каждый день узнаешь, что скоро ты станешь бабкой.
— И что она тебе ответила?
— Что ты умер.
Я опустил глаза на её пузо, огромное, но не из-за развивающегося там плода.
— И какой месяц? — спросил я.
— Я не беременна.
— И зачем ты снова сюда пришла?
— Может, ты меня впустишь, — заныла она, заливаясь потом в душном коридоре.
Меня забавляло видеть, как на её гладком лбу выступают капли пота. Чёлка уже слиплась, и несколько прядей облепили лицо. Подбородок чуть дрожал, глаза нервно скакали по моему каменному лицу. Она прижимала руки к телу, явно опасаясь засветить пятна пота, медленно расползающиеся по серой майке с длинным рукавом в области подмышек. Но от моих глаз ничего не скроешь. И даже не получиться замаскировать кисловатый запах, появившийся в воздухе благодаря спариванию дешёвого парфюма и юношеского пота. Отборная смесь, способная свалить слона.
— Я еще раз спрашиваю: зачем ты сюда пришла?
— Порадовать твою мать.
— В каком смысле? — спросил я, чуть усмехнувшись.
Её лицо искривилось, словно объятое гневом или сильной обидой. Брови нахмурились, скрыв наполовину глаза. Она втянула побольше воздуха через ноздри и выпалила на весь подъезд:
— Сказать ей, что она НЕ станет бабкой! Сказать ей, что её сын не станет отцом! ЧТО В ЕГО СПЕРМЕ ВСЕ СПЕРМАТОЗОИДЫ ДОХЛЫЕ!
Больная сука!
— Я не её сын!
Она не знала, что сказать. Скорее всего, она репетировала речь, уж слишком хорошо у неё получилось высказаться с учётом зримого волнения, сотрясающим её тело рывками частых вздохов. Девчонка готова разрыдаться. Но она справляется с волнением. Её пухлая ладонь утопает в кармане короткой юбки, скрывающей широкую утяжку чёрных чулок.
Она достаёт пачку сигарет. Вытаскивает сигарету, которая быстро пристраивается между её пухлых губ.
— Потеряла, — не размыкая губ пробубнила она, руками ощупывая своё тело.
— Что ты там потеряла?
Я заинтересовался лишь по одной причине: сейчас я был не против выкурить настоящую сигарету, лишь представив в своём зеве вкус горячего никотина, вызванный тлением сухой травы, а не кислой жижи со вкусом лесных ягод.
Она промолчала, продолжая запускать ладонь во все карманы своей жилетки.
— Ладно, — не выдержал я. — Заходи.
Я отошёл и распахнул дверь шире, чтобы она точно смогла поместиться в дверном проёме.
Она вынула сигарету изо рта и одарила меня тёплым взглядом. Улыбка не заставила себя долго ждать.
— Спасибо! — сказала она, и ноги в клетчатых чулках перешагнули порог моей квартиры.
Только сейчас я увидел кардинальные изменения, которых не замечал в упор. Кожа на ногах была украшена дюжиной мелких татуировок, среди которых можно было различить разноцветное сердце, чёрно-белую рожу Микки-Мауса, остроконечную звезду, Спанч-Боба, ухмыляющееся лицо Наруто, четыре туза, две розы, одну огромную сиську с красным соском, Джоконду с улыбкой до ушей, пистолет с дымящимся дулом, огромный талмуд с надписью на обложке «Дерьмо».
Я был разочарован. Её ноги стали стенами заброшенного туннеля для новичков граффити. Какой-то начинающий тату мастер вместо свиной туши выбрал её для набивания руки.
— Нравится?
Я не сразу её услышал. Я продолжал пялиться на её ноги и представлять, как можно было острым ножом для резки линолеума аккуратно срезать всё это уродство. Конечно, останутся шрамы, но они куда лучше, чем это блядство.
Насмотревшись, я поднял глаза. Сигарета вновь в её губах. Она убирает с лица слипшиеся волосы, осматривает коридор. Замечает облезлые обои, потрескавшийся потолок и протёртый до дыр линолеум под нашими ногами.
— Нравится? — спрашиваю я.
— Прикурить найдётся?
Я ушёл в кухню, взял зажигалку со стола и вернулся к ней. Она поделилась сигаретой, мы закурили. Пепел сыпался на пол и мне было плевать, как и ей. Она даже не спросила, просто стряхнула и сказала:
— После того дня я искала тебя. Даже не знаю, почему. Я была в бешенстве! Я была зла на тебя! Я хотела вспороть себе вены!
— Ты молода, — сказал я, стряхнув пепел. — Сама не знаешь, чего хочешь.
— Считаешь меня глупой девкой?
— Да.
Её настроение менялось как музыка у таксиста. Женское лицо вдруг исказилось злобой с тенью страдания. Но не увидав моей реакции, её кожа вытянулась, губы поджались. Она затянулась, запрокинув голову и закатив глаза.
— Я. Знаю. Чего. Я. Хочу! — прорычала она в потолок.
— И чего же?
