Невыносимо!
— Муж мой, ты всегда знал, что делаешь… — Кристина была бледна, но сосредоточена и готова ко всему, — Сейчас, надеюсь, тоже знаешь?
— Да, милая. Слухи нас сегодня никуда не приведут, а вот побитый пёс, нуждающийся в хозяйке — наоборот. Сюда уже едет Пиата на мотоцикле.
— Другого выбора не было?
— Нет.
Метода Клаудхеймов представляла из себя управление кровью. Мой оппонент умел создавать из неё шипы, клинки и прочую опасную гадость, причем, создавать быстро и в очень неприятных формах. Возможно, моя молния могла бы его опередить, но не уверен. Реши я напасть на него до объявления дуэли — меня бы точно ждала тюрьма и смерть в ней.
У меня мой длинный меч, принесенный Мао Ханом из машины, у сэра Генри шпага. Даже не шпага, самая натуральная спата, длинная, гибкая и хищная. Очень опасное оружие, такое же, как и его Лимит. А еще оно позволяет быстрым глубоким выпадом пробить горло противнику, если битва происходит с использованием гримуаров. Не наш случай, но всё равно, полезные сведения.
Стандартные вопросы о примирении, на которые идут стандартные отказы. Стандартное повторение условий схватки — чистая сталь, только оружие. Самый редкий вид дуэли, а я на подобной уже второй раз. И, вроде бы, первым тоже был бретёр? Не помню.
Сэр Генри расслаблен, слегка улыбается, а я, наоборот, хмур и излишне напряжен. Всё-таки, танцы со смертью — это не моё. Бить первым, внезапно, бить насмерть, стрелять на опережение, вот чему меня учил лорд Алистер Эмберхарт. Инициатива правит балом, всегда, как я только что блестяще доказал это на приёме. Но теперь её нет. Будем выкручиваться.
Бой.
Мы начинаем танцы. Я гораздо выше своего оппонента, и силы запястий хватает использовать более короткий меч также, как и он использует спату, так что с самого начала складывается паритет. Клаудхейм маневрирует, пытаясь угадать момент для уверенного выпада, а я постоянно сдвигаюсь в бок, угрожая сократить дистанцию, и одновременно готов резким и хлестким ударом сбить спату в сторону. Это представляет серьезную опасность для сэра Генри, поэтому он осторожничает.
Мы двигались по кругу. Его резкий подскок и мой далекий отшаг, тут же делающий ситуацию для бретёра чрезвычайно опасной. Подскок… отшаг. Два его выпада издалека, оставляющие на моей щеке две царапины. В ответ я оставляю зарубку на гарде его спаты. Моя отмашка опаснее. Подскок и отшаг. Битва ума, тела, воли. Битва рассудка, не дающего ни ему, ни мне ударить смертоносной магией. Острие спаты мелькает как змеиное жало, но это пустые пробы. Даже совершенно неопытным зрителям понятно, что всё решится за один удар.
Всё и решается. Сэр Генри Клаудхейм очень и очень опытный дуэлянт, не раз и не два ставивший свою жизнь на кон, но невозможно быть универсальным бойцом. Каким бы профессионалом ты не был в этом мире, количество дуэлей, которые ты можешь провести на обычном оружии и без магии… будет мизерным. Левая рука в бою отчаянно хочет ощутить вес чернокниги, раскрыть её, создать такой надежный, такой нужный Щит.
А я? А вот у меня всё наоборот. В мире Алистера Эмберхарта гримуаров не было.
Он, уже выполняя подскок, поздно замечает, как я проворачиваю рукоять меча в ладони так, что его лезвие может нанести удар под совершенно другим углом. Может, и наносит. Да, такой маневр стоит мне того, что кончик спаты ныряет под кожу и скользит вдоль рёбер, но эта вспышка боли полная ерунда по сравнению с двумя пальцами Клаудхейма, падающими на траву под крики зрителей. Более того, он даже не может удержать спату, отскакивает в сторону без неё. Оружие, выскользнув из раны у меня в боку, падает к его пальцам, вниз.
Кровь тонкими струйками брызжет из искалеченной руки сэра Генри, он опускает взгляд на рану, а когда, спохватившись, вскидывает голову, то уже слишком поздно — подшагнув, я наношу удар. Злой, сильный и ровный, он отсекает голову англиканина. Позерство, но так гораздо лучше, чем то, на что мы договаривались.
Крики в толпе, шум падающих в обмороки тел, сдержанные ругательства тех, кому забрызгало обувь. Я, вытирающий платком лезвие своего меча и идущий по направлению к бледному как мел князю Крутову.
«Если судьбе будет угодно, чтобы вы оказались сильнее в таком экзотическом виде схватки, то я вас предупреждаю, что буду следовать условиям заключенного с Крутовым договора до самого конца. Прибегну к Методе. Если вы выживете, то безусловно сможете воспользоваться моим бесчестьем, оно тяжким пятном ляжет на совесть князя. Я вас предупредил. В крайнем случае — я пойду и на бесчестные меры. Это есть в договоре, прописано и заверено»
Спасибо за предупреждение, Локвидский Мясник, но мне что-то не захотелось проверять, что там может твоя Метода. Это у тебя, неоперабельного, больше никаких дел в этом мире не осталось, а вот у меня совсем наоборот.
— Я жду извинений, — стою я перед своим врагом, миролюбиво удерживая меч пальцами за лезвие, — Прошу вас, князь, не стесняйтесь.
— Извинения? — почти хрипит еле держащий себя в руках Крутов, — Изволь… извольте! Я извинюсь! Так полагается же, правильно? Итак… ваше… сиятельство! За что мне следует извиниться?!!
— За хамство, разумеется, — пожимаю я плечами, оглядываясь на жадно пожирающее нас взглядами общество, — Вы же первым ко мне сегодня обратились! И сделали это максимально грубо!
Под звуки тотального охренения (большинство же среди собравшихся не знали, с чего разразилось такое!) униженный, опозоренный и проигравший князь, притащивший знаменитого бретёра из другого уголка мира, был вынужден еще и извиняться. За грубость. Когда мы, согласно традиции, пожимали руки в знак примирения, мне показалось, что его сейчас разобьет сердечный приступ, но нет, Андрей Михаилович нашёл в себе силы сесть в мобиль и уехать. Мы сразу же последовали его примеру.
— Расскажи! — потребовала жена, закончив заниматься дыркой на боку и царапинами на лице, — Зачем?!!
— Всё просто. Никто ничего не знает о императрице. Она где-то здесь, но даже сын не знает, где, — начал объяснять я, — Крутов находится в отчаянном положении, с причем давно, года уже, эдак, три. Выживает исключительно на подачки самой императрицы, являясь её преданным слугой, та специально держала его на крючке. Натравила на нас. Наверное, в надежде, что я прикончу его, а император, вынужденный следовать своему слову, казнит меня. В общем, он подготовил яды, подговорил слуг, выписал этого сэра Генри на большой заем, вложенный в авансовый платёж. Ждал, где я появлюсь. Только вот он не знал, что Клаудхейм угасает. Парень пропустил полгода назад очень мерзкий тычок в печень, там пошли осложнения. Он находился в двух шагах от больничной койки, говорил, что загаром замаскировал желтизну кожи.
— И что? О чем вы с ним договорились?
— О оружии, естественно, — пожал я плечами, — Схватка должна была происходить на револьверах и гримуарах, а у него книга, в отличие от моей, насквозь боевая. Клаудхейм предупредил меня о планах князя, позволил выбрать форму схватки, составить план…
— А взамен?
— Первая половина цены за все это была в том, что я заставлю Крутова именно выпустить бретёра, выполнить заключенный между ними контракт. Деньги, полученные за этот бой, дадут сестре сэра Генри возможность прожить безбедно до смерти. Вторая — в публичном унижении князя. У бретёра не было времени мне рассказывать всю историю, но его на это дело рекрутировали отнюдь не добровольно, чем-то вынудили. Чем-то очень грязным. Мясник понимал, что не успеет, да и не сможет добраться до своего обидчика, а также подозревал, что Крутов вполне может его самого заказать после того, как тот убьет меня.
— … или пытать, чтобы отнять деньги назад, — лицо моей жены, узнавшей подробности, начало разглаживаться, — Но всё равно, то, что ты устроил…
— Ну, это…
У меня зазвонил разговорник. Достав его, я увидел номер вызывающего абонента, вздохнул, а затем, приложив магический аппарат к уху, бодро и верноподданически заявил:
