Заодно я понял, почему мои урожаи "будущей" пшеницы в Уругвае не возбудили ни крестьян, ни местную "прогрессивную интеллигенцию": рису все равно больше получается. Но мне пшеница тут была нужна на семена, дома сеять — и потихоньку поле "семенной станции" выросло до ста двадцати тысяч гектаров. Однако засевалось лишь двадцать тысяч — больше лично мне семян не требовалось, да и многопольную систему смысл имело употреблять — так что большая часть земли засеивалась травой. Ну а на травку, чтобы она не пропадала, были выпущены коровы — американские и датские. Навоз — это удобрение (хотя я и не понимаю, чем улучшается земля, удобренная переработанной, но выросшей тут же, травой). Однако попутно коровы дают много молока — и молоко это доилось, а затем — чтобы не выливать — сушилось. А сушильные колонны как раз соломой и отапливались: за рубль, в пересчете, соломы местные крестьяне привозили тонн восемь.
Камилла что-то пробурчала насчет "низкого КПД паровых машин" (которые вращали вакуумные насосы молокосушилок), и на этом все вроде закончилось — но в конце января я неожиданно увидел в Пуэбло Электрико — небольшом поселке у "нижней" электростанции — несколько тяжелых нижегородских грузовиков, а спустя полчаса — с удивлением выяснил, что теперь я еще являюсь и владельцем "Empresa química de la República Oriental". Ну не совсем владельцем: мне принадлежало пятьдесят процентов плюс одна акция "Химической компании Восточной республики". По десять процентов акций досталось сеньору Луису Бетлье, директору завода (по совместительству — двоюродному племяннику президента) и сеньоре Марии Эстер Идиарте Борде — дочери предыдущего президента-колорада. Семейство Борда владело весьма значительными поместьями, где выращивалось процентов двенадцать уругвайского риса, так что совладелица компании гарантировала большую часть нужного для производства сырья. Остальные акции Камилла оставила за собой — в качестве "платы за идею".
А от меня требовалось срочно доработать тракторные моторы так, чтобы они смогли работать на продукции фабрики: жуткой смеси спирта с разнообразными отравами. Камилла притащила из России "ремкомплекты" с завода по производству соляной кислоты и с гидролизной фабрики, а у американцев заказала оборудование и материалы для пиролиза получающегося лигнина — и все это через полгода должно будет производить тонн по двадцать в сутки дешевого моторного топлива. В общем-то, ничего нового (кроме сырья). Однако, если учесть нарастающие проблемы с бензином (и в России его уже маловато становилось), решение получилось интересное…
По дороге домой я ещё раз обсудил технологические детали с женой, и с грустью пришел к выводу, что дома такой подход не прокатит: народ эту гадость всё равно начнет пить, после чего массово переселяться на небеса. Уж лучше заняться более глубокой переработкой нефти, да и насчет "синтетического бензина" из бурого угля стоит дополнительно подумать.
Но — позже, сейчас у меня появилась новая и очень интересная задачка. Нефть из Нигерии пошла если не рекой, то довольно бурным ручейком — и я решил создать в России свою собственную "Стандард Ойл". В принципе, дело нетрудное — если эта нефть почти бесплатно достается, то можно и методы Рокфеллера использовать, причём даже не неся при этом убытков. Но вот отечественная действительность слегка мои планы нарушила. Не то чтобы критично…
После того, как отпускная цена керосина стала ниже, чем себестоимость добычи нефти в Баку, Нобели предпочли выйти из бизнеса: люди они не глупые, быстро поняли, что им выиграть не светит — и всего лишь с легкой досадой продали мне все свои нефтяные активы. Обошлось это богатство не слишком даже и дорого: я предложил начальную цену за минусом естественного износа и амортизации оборудования. В общем, в убыток их не ввёл, но и нажиться сильно не дал.
Но Нобели — люди разумные, а были и совсем иного склада характера. Манташьянц — так тот решил просто рабочим зарплаты снизить, а чтобы не бунтовали — нанял банды дашнаков. Пришлось привлечь к развлечению казаков — за что "братский азербайджанский" и не менее "братский грузинский" народы меня сильно взлюбили: национально-озабоченные бандиты спокойной жизни никому не давали, да и прочие армянские купцы их услугами постоянно не брезговали отжимая бизнес у конкурентов. После того, как дашнаки в России практически закончились, Манташьянц все равно свои нефтяные активы продавать не стал: скважины заглушил, завод остановил и решил ожидать лучших времен.
Ротшильды же решили использовать против меня административный ресурс, пытаясь через правительство протолкнуть закон о пошлинах на ввоз нефти и нефтепродуктов. Однако "банкирам всея планеты" на их место в пищевой цепочке указали сразу и американцы, и англичане: мир вполне мог обойтись и без русской нефти, а потребляемый мною избыток продукта мог — в предлагаемом "французами" раскладе — обрушить нефтяной рынок и в Европе, и в Америке. Так что уже через год нефтяные поля Баку почти целиком стали принадлежать одному человеку. Который, большей частью просто заткнул фонтаны — России столько нефти было просто не нужно.
К тому же, по прежнему никуда не девались транспортные проблемы. Ливеровский — после завершения "высокоскоростной магистрали" от Таганрога до Воронежа — занялся проектированием новой такой же — от Арзамаса до Мурома. Когда я знаменитому железнодорожному строителю обрисовал задачу, он где-то с минуту пыжился изо всех сил, но потом не выдержал и буквально заржал:
— Александр Владимирович, а нынче как инженерам объяснять будете, зачем скоростной двухпутной дорогой соединять два крошечных города?
— Александр Васильевич, дорогой, ну почему крошечных? В Арзамасе, слава богу, уже шестьдесят тысяч жителей, да и в Муроме года через два будет… тысяч двадцать.
— Понятно, как же двух большим городам без такой дороги-то жить? Если серьёзно, то куда дальше пути тянуть будем? Надо ведь в города с верной стороны пути подводить. А в Муроме особенно важно: мост же ставить.
— От Мурома — на Гусь, Коломну, Серпухов и Калугу, а от Арзамаса… от Арзамаса отдельная ветка на Нижний пойдет, а другая — на Сызрань и Уральск. Ну а потом — в Ташкент.
— Это же на сколько лет проект-то вы задумали?
— Надо уложиться в пять лет. Поэтому надо постараться до Уральска добраться за три…
У Ливеровского работы было очень много. Муромский мост для него стал уже вторым через Оку — первый начал строиться в Калуге. С целью связать скоростной дорогой Калугу и Тулу — тоже "сильно загруженный маршрут", но сейчас уже участники проекта не задавали вопроса "зачем это надо". Как только первая дорога дотянулась до Таганрога, количество поездов сразу же увеличилось до десяти пар в сутки, и только низкая пропускная способность порта сдерживала рост перевозок. Но как-то само организовалось "Общество Таганрогского канала", занявшееся углублением фарватера в заливе до пятнадцати футов.
Для этого "Общества" в Ростове были изготовлены три довольно мощных землечерпалки — и то, что заказы на них достались мне, очень радовало: обошёл на "конкурсе" весьма солидного конкурента. Впрочем, после того, как землечерпалки Кузовкина выкопали десятиметровой глубины фарватер в Керчь, реальных конкурентов для них не было. Вот только французский "Наваль" в Николаеве успел крупно нагадить мне в другом месте.
С Гавриловым я как-то не пересекался уже года полтора: он делал своё дело, а я — своё, так что поводов встретиться и поругаться не возникало. Но тут Герасим Данилович, все бросив, примчался в Царицын в очень расстроенных чувствах:
— Александр Владимирович, я просто не понимаю, что нужно делать…
— Герасим Данилович, вроде программа выполняется хорошо. Или вы придумали новую турбину, требующую необычайно дорогих или редких станков?
