— Расскажешь по пути, здесь стоять нельзя. Да и пожрать бы! Менты, как ты понимаешь, не хлебосольничали.
Она запустила мотор и тронулась.
— У меня токарь сидел, жаловался на колики в животе. Тут бу-м-м, прямо во время приёма в окно влетает твой пакет. Хватаю пакет, приоткрываю, в нём сто-о-олько денег!
— 25 тысяч. Заставил урода при мне пересчитать. Ты проверила купюры?
— Только одну. Извинилась перед больным, выпроводила его, сунула четвертную под ультрафиолет, никаких там скрытых знаков нет. Спрятала в венткамере. Сняла твой козырёк с карниза. Смотрю — тебя увозят. Я — домой, Машка в панике, Мариночка — в слёзы…
— Последнее — лишнее. Но всё хорошо, что хорошо кончилось.
— С этим козырьком на подоконнике… Ты здорово придумал!
— Иначе как бы закинул в твоё окно? Здорово, что куривший внизу опер не поднял голову вверх и не видел бросок, пока пытавшийся мне всучить эти деньги не высунулся из окна. Так хотелось его выпихнуть и подержать за щиколотки!
— Серёжа, не надо! И так мы чужие деньги присвоили.
— Ничего. Эти бандиты в погонах столько натырили, что с лёгкостью отдадут. И Сурен поднялся!
Рассказал ей про служебную «волгу».
— Вот жук! Мне не сказал.
— Правильно сделал. Ты вроде как не при делах. Он тоже.
— Серёжа! У меня до сих пор руки дрожат.
Мы отъехали от Петровки и оживлённого центра, Валя приняла к тротуару, включив аварийку. Без слов обняла и прижалась, стараясь не трогать разбитый торец.
— Я — соучастница преступления! Но для тебя готова на всё.
— Даже на бьюти-сейшн с дамочками из ЦК?
— Только в компании с Машкой. Серёжа, а если бы всплыло… Сколько полагается?
— Открытое похищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах, до пятнадцати или высшая мера, меня сегодня в ГУВД просветили. Не бойся, ты шла бы соучастницей. 12 — максимум, вышла бы по УДО…
— Брунов! Вот сейчас как врежу! Прямо в челюсть! Не посмотрю, что и так битый!
— Я тоже не смотрю на свою битость.
И поцеловал в губы.
— Вкус крови!
— Ты думала — томатный соус? Едем домой! Мужик, заработавший 25 штук, пусть даже ценой стресса и разбитой рожи, достоин ужина.
Машка не удостоилась информации о добыче, ей достаточно знать, что всё хорошо.
В реальности — не совсем. Через час позвонил полковник из УКГБ, предупредил, что за решёткой находится далеко не полный список фигурантов цепочки. На свободе остались сильно на меня обиженные. Рекомендовал соблюдать осторожность и пообещал подробности на воскресной тренировке.
Мне очень хотелось узнать, как сработал механизм «алярм!», включённый Марианной Витальевной при задержании, кто конкретно подсуетился спустить на ментов ответственного товарища Сергеева из ЦК КПСС, в присутствии которого даже начальник ГУВД писал горячим. А кто лишь примажется к успеху операции «Спасение рядового Райана» и будет от Райана, конкретно — меня, демонстративно ждать благодарности.
Как хорошо было дома, даже в съемной квартире! Мариночка что-то лепечет, Машка, прогулявшая из-за алярма институт, хлопочет на кухне, Валя в очередной раз смазывает мне ваткой боевые отметины на фасаде, благодать!
— Можешь проигнорировать понедельник? С таким портретом на работу…
Я взял врачевательницу за нежные ручки.
— Хочешь устроить 5 дней выходных? Вторник — 1 мая!
В советское время и 2 мая объявлялось праздничным днём.
— Не возражала бы. Ты как Генеральный подпишешь мне отгул за свой счёт. Идёт?
— Нет. Даже в качестве премии за правильное поведение сегодня… соучастница. Не возражай. Я точно должен показаться перед трудовым коллективом как жертва милицейского произвола, доказавший свою непричастность. Главное, мне надо подписать злосчастный акт ревизии, — не сдержал ухмылки. — Севастьянов же его не подпишет. Кассету с записью достать и с утра отдать в прокуратуру, в понедельник четвёрке архаровцев избирается мера пресечения, надеюсь — арест всем четверым. И ты забыла главное — вытащить твою закладку из венткамеры.
— А где её хранить? — шепнула на ухо. — Может, вторую часть кооператива внесём?
— Во-первых, так много не надо. Во-вторых, пока эта история не покрылась плесенью, не делаем тут никаких крупных трат. Лучше погасить кооператив в Минске, московские вряд ли заметят.
Вообще, учитывая наследство Марины, причитающееся Мариночке, вопрос хранения многих десятков тысяч рублей, чьё происхождение никак не могу объяснить, стал остро. Памятуя распад СССР и девальвацию рубля, имело смысл поменять рубли на валюту или золото, но здешний рубль крепок и экономика на ладан не дышит, не сравнить с той. Инфляция доллара тоже значительная, если брать рубли от хрущёвской реформы до «перестройки» и сравнить, то баксы больше просели за четверть века в покупательной способности по сравнению с рублями. Не знаю…
Но, конечно, гораздо приятнее думать, что делать с деньгами, когда их много, чем считать каждую копейку, лишь бы не помереть с голодухи.
Суббота протекла в некоторой расслабленности после стрессов. Много звонили с работы, спрашивали — ну как?
В воскресенье от товарища полковника никакой конкретики я не узнал. Сплошной туман: предположительно, некая вражеская разведка использовала (или могла использовать) советских расхитителей для шпионажа, поймав их на компре и шантажируя… Всё это непонятно, но здорово, и хрен знает какие неприятности сулит в будущем. Одно приятно: гэбешники хором прониклись братскими чувствами к страдальцу, получившему по роже стараниями ментов и добившемуся их задержания.
После тренировки наступила семейная идиллия. Оставив меня ответственным за Мариночку, дамы поехали на курс вождения, в этот раз — на «москвиче», «копейка» осталась на заводе. Уверен, у Вали получится лучше обучать курсанта её же пола, они разговаривают между собой на каком-то птичьем языке. Валентина командует Маше: плавно нажми ту штучку, а эту штучку переключи, и сестра моментально врубается, о какой именно «штучке» идёт речь.
На том же «москвиче» приехали в понедельник на работу. Понятно, что действия Вали в чрезвычайной пятничной обстановке приоткрыли тайну наших с ней отношений, уронив в пол мою привлекательность в качестве вдовца-одиночки для местных незамужних, но — плевать. Побои испортили имидж ещё больше.
На утренней 5-минутке в 8−00 я объявил руководящим сотрудникам АЗЛК, что по причине некондиционной внешности лишён счастья представить праздничную колонну на Первомае, отчего людей мимо Кремля проведёт мой первый зам. Расспрашивали о подробностях, сочувствовали.
Когда все вышли, ввалился Сурен.
— Сергей Борисович джан! Вай, какие негодяи… — понизил голос. — Что с 5 тысячами делать?
— Пока храни и не трать. Ждём, чтоб дело отправилось в суд. Следователь прокуратуры прекрасно понимает, что ты присвоил деньги, подброшенные ментами.
— Зачем говорите «присвоил»? Я вот принёс. Вы же, дорогой мой начальник, и старались больше, и пострадали.
— Сурен! Давай так. Держи у себя, не расходуй. Как история закончится, делим по-братски.
— Пополам! Спасибо, Сергей Борисович! В семье пригодятся. А помните, как козлы-мусора зеньки вылупили, когда я сказал «мои, отвали»!
Его распирало.
— Только никому ни слова! Ни семье, ни маме, ни лучшему другу!
— Могила.
— Тогда лови поручение. Вот тебе кассета с записью, как Щеглов, идиот, уговаривал меня взять деньги, которые сам потом спёр. Отвези в прокуратуру. Будут тебя про 5 тысяч спрашивать…
— Поклянусь, что 6 лет от жены прятал, нычку копил. С того дня, как эта «волга» появилась.
— Смотри…
Бухгалтерия сообщила, что поступившей выручки хватит, чтоб перед 9 мая людям с зарплатой премию выдать — по 10% от оклада на нос. И план по поставке машин выполнен, и баланс неплохой вырисовывается.
Конечно, денег у предприятия мало. Надо формировать целевые фонды, включая амортизационный. Но люди — важнее. Ничто так не укрепляет веру в начальство, как долгожданная премия, пусть в символическом 10%-ном размере.
