Тени чёрного пламени - Колентьев Алексей Сергеевич

Григорьев ушел на следующий день после этого разговора. Ушел с караваном, который как раз охраняли эти двое бойцов, иссохшие тела которых я сейчас нашел у ворот. Опять же в угаре событий я так и не вспомнил о том, добрался ли Григорьев до Кордона или нет. Помню, как на прощание мы обменялись личным оружием. Я отдал ему своего «германца» UCP [13], а он подарил мне своего «грача», почти такого же, как тот, который разрезало паутиной в тот злосчастный день. У КПП мы расстались, крепко обнялись на прощание, а через два часа я уже шел к точке, где разбилась итальянская вертушка с гуманитарным грузом. Тогда нам удалось спасти обоих пилотов и троих еле живых журналюг с российского ТВ. Сопровождавшие груз трое врачей из какого-то онкологического центра не выжили. Эпизод с Кротом отошел на второй план, сейчас я даже не смогу точно припомнить, что еще, кроме вечного движения, занимало меня тогда.

– Эй, Солдат! Аллея за пакгаузами, северо-восток. Иди к нам, тут кое-что по твоей части.

Это был Стах. Голос охранника ничего, кроме обычного в таких случаях напряжения, не выражал, поэтому я сначала спрятал жетоны бойцов в нагрудный карман разгрузки и только потом вышел из сторожки. Снова зайдя в ворота, свернул в аллею из высоких, засохших теперь тополей и, пройдя почти до конца, увидел стоящих возле открытого канализационного люка обозников. Гуревич, стоя на четвереньках, пристально смотрел в жерло колодца, а Стах озирался по сторонам. Завидев меня, охранник хлопнул сержанта по плечу, отчего тот, заметно вздрогнув, отпрянул. Бурча что-то неразборчивое, альфовец поднялся на ноги и показал мне на раскрытой ладони «эфку» и моток почерневшей от непогоды медной проволоки.

– С тропинки снял. Давно стоит, там все в пыли было.

Я принял гранату и, осмотрев, увидел красную полоску, нанесенную на корпус запала. Все правильно, это специальный для растяжек. Дело в том, что за то время, пока сработает штатный запал, проходит три-четыре секунды, и любой, кто зацепит подлянку, вполне может выжить. Поэтому запал для растяжки вымачивается в керосине, тогда время срабатывания сокращается и подрыв происходит мгновенно. Я выкрутил запал и вернул части гранаты Гуревичу.

– Эта «фенька» тут лежит полгода реального времени или около того. В здании, скорее всего, найдем еще три таких. В вестибюле и на лестницах, ведущих на этаж.

Обозники переглянулись, точное время и прочие детали всегда так действуют на людей, даже бывалых.

Стах невольно потянулся к затылку, чтобы почесать его, но, вовремя отдернув руку, спросил:

– А откуда такая точность, Солдат?

– Эти двое жмуров у ворот оба из конвойного взвода. Лейтенант Никольский и ефрейтор Баранов. Последнего не знал, но лейтенант вел караван примерно через два месяца после Исхода.

Гуревич встрепенулся, видимо, он каким-то боком был причастен к этой операции, потому что, забыв об изумлении, невольно сделав пару шагов в сторону ворот, вдруг замер на месте:

– Помню… Тогда маршрут еще только прокладывали, погибло человек десять. Из удачного поиска вернулся как раз Никольский, я тогда только в отряд пришел, в новичках на КПП стоял сутками напролет.

Еще один фрагмент мозаики встал на место. Выходит, Крот пошел не просто со знающим проводником, его караван вел ас. Но все еще оставалась последняя надежда на то, что конвойщик просто вел другую группу в расположение отряда и Иван сейчас на своем отвоеванном заводе, крутит петарды.

– Никольский этот маршрут открыл?

– Да, был одним из первых, кто пять раз провел обозы без потерь и в рекордные сроки. Наверное, вы правы, на этот раз не удалось. Что могло случиться?

Вопрос не праздный, пожалуй, я и сам хотел бы знать точный ответ. Следы указывали на ментальное воздействие, довольно длительное по времени. Бойцы некоторое время стреляли в разные стороны, пока лейтенант не задел Баранова случайной очередью. Я осмотрел колодец, даже заглянул внутрь, подсветив фонарем. Но все, что там было видно, это абсолютная, непроницаемая чернота. В «белом шуме» такое постоянно случается: где-то просто нет совершенно ничего. Мозгоед вполне мог появиться из этого колодца, но тогда бы сработала растяжка. Убить, может, и не убила бы, но подать сигнал, сориентировать часовых это вполне может. Контроль у этих существ напрямую завязан на визуальный контакт с жертвой, проще говоря, для порабощения им нужно видеть цель. Я осмотрел все вокруг, но никаких следов второго разрыва не заметил. Так тоже бывает: растяжек ставится две, на случай, если одна из них не сработает. Но вокруг все было чисто. Следы, даже если они и были раньше, то сейчас кругом царила только белесая пыль, которая покрывала все тонким слоем. Стах и Гуревич ждали чуть поодаль, внимательно следя за моими передвижениями.

Чтобы подытожить все обнаруженное, я сказал:

– Похоже на воздействие мозгоеда. На парней навели сильный морок, их корежило примерно минут двадцать. Но вряд ли он пришел из портала в аллее. Видите, тут крышка колодца нарочно сдвинута, чтобы инициировать подрыв, если кто-то хоть слегка ее заденет. Был бы взрыв, он точно бы оставил следы. А их просто нет. Что бы ни убило этих людей, оно пришло не отсюда.

Гуревич решительно глянул на экран своего ПДА и на все еще стоящие под дождем у ворот повозки.

Альфовец решительно клацнул рычагом затвора своего ручняка и спросил:

– Отлично, значит, он… или они могут быть в основном здании?

Я мельком глянул на целехонькие окна фасада и рискнул высказать вполне логичное предположение:

– Один разрыв в помещении или на лестнице, и стеклам хана. Внутри ничего не взорвалось, значит, мы найдем растяжки целыми. Мозгоеды хитрые, но ума у них не так много. Мимо грамотно поставленной подлянки им не пройти. Это вообще могло быть что угодно, мы в «белом шуме», тут нет ничего закономерного и одинакового.

И тут в разговор вклинился Стах, который все это время почти приплясывал от нетерпения. Известие о том, что мозгоед тут не при делах, его заметно приободрило.

– Тогда чего народ под дождем мочить? Пускай заходят во двор, а мы пока по этажам пробежимся, а?

Гуревич обреченно махнул рукой и, вызвав Семена, пояснил ситуацию. Вскоре обоз начал втягиваться в ворота, повозки расположились на заднем дворе возле гаражных боксов. А мы втроем с соответствующими предосторожностями вошли в гулкую пустоту вестибюля главного здания комплекса. И снова нас встретила только гулкая тишина да выщербленные временем барельефы на стенах в стиле позднего соцреализма. Из просторного холла на второй этаж вели две лестницы в противоположных концах зала, а прямо напротив входных дверей зияли пустотами провалов две лифтовые шахты. Самих лифтов давно уже не было, о чем свидетельствовали кучи разного хлама, заполнявшие шахты почти на метр в высоту. За лестницами размещался ряд дверей с потускневшими от времени табличками, но внутри ничего подозрительного мы не нашли. Обычная казенная мебель, старые бумаги в папках и рулонах, наградные треугольники вымпелов на стенах. Полное запустение и разруха. Складывалось такое впечатление, что люди не уходили отсюда в спешке, просто окончился очередной рабочий день, служащие завершили все свои дела, закрыли кабинеты на ключ и… больше сюда никогда не вернулись.

Когда мы осмотрели шесть комнат в холле, Гуревич нашел в одной из них план пожарной эвакуации здания. Согласно ему, второй этаж отдан под различные исследовательские лаборатории, на третьем находился актовый зал и кабинеты администрации. На четвертом уровне все было точно так же: кабинеты, служебные помещения персонала и еще какие-то непонятные закутки и отделы, а также выход на крышу. Мы решили не разделяться и прочесать все, начиная с первого этажа и до самой крыши. Это займет какое-то время, хотя лично я бы двинул отсюда уже через полчаса короткой передышки. Но все же раненым и лошадям нужен отдых после сложного перехода по железной дороге, значит, более длительный привал был необходим. Альфовец пошел вперед, и вскоре после того, как мы миновали два пролета, отделявших нас от второго уровня, дал сигнал остановиться, а потом жестом позвал меня: