Газлайтер. Том 34 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

— Мать выводка, ты вместе с Грандбомжом подождёшь в машине, — велю я, прежде чем выйти. — Держи связь, скоро можешь понадобиться.

— Мазака, ессс! — Змейка серьёзно прикладывает верхнюю правую когтистую руку к голове, нижнюю правую — к груди.

Вместе с Гепарой и Леной прохожу сквозь каменную арку. Храм сразу поражает: резные колонны уходят вверх, словно бесконечные, в воздухе витает густой аромат благовоний, а где-то под расписными сводами тихо звенят колокольчики. И поверх этого накатывает ощутимый всплеск Астрала — словно невидимая волна прошла сквозь пространство и задела нервы. Я чувствую это мгновенно, и Гепара рядом напрягается. Жрецы замечают нашу реакцию и тут же начинают шептаться, переглядываться, суетиться. Даже без сканирования видно — телепатов среди них немало.

— Здравствуйте, паломники, — не успеваем дойти до стойки, как перед нами возникает лысый жрец в кимоно, усыпанном вышитыми золотыми хризантемами. Такой узор дозволено носить лишь самому настоятелю Вечерней Хризантемы. — Вы не обычные посетители, и потому позвольте избавить вас от дежурных процедур.

— Благодарю, настоятель. Король Данила, — произношу я свой истинный титул намеренно, подчёркнуто, отбрасывая «дайме» и прочие местные приставки. Хватит играть в чужие церемонии: я не подданный Японии и уж тем более не обязан соблюдать их феодальные условности, когда сам Император заинтересован в моей помощи. Разве что лёгкий кивок оставляю — дань уважения лично настоятелю. — А это моя жена, королева Елена, и моя избранница Гепара.

Обе девушки синхронно кланяются, как того требует этикет.

— Ваше присутствие — честь для нашего храма, Ваше Величество, — настоятель отвечает поклоном. — Ваш партнер по причащению уже ждёт вас.

— Как понимаю, нам понадобится услуга жреца?

— Верно. Я сам вас причащу, — спокойно кивает он. — Ваши спутницы могут подождать здесь?

— Да, — соглашаюсь я и бросаю взгляд на спутниц. Девушки послушно уходят в сторону центрального зала, направляясь к алтарю.

Тем временем настоятель ведёт меня в небольшую комнату. У противоположно стены водяной бассейн мерцает мягким светом, над поверхностью клубится лёгкий пар, словно сама вода дышит. На скамье уже ждёт Хаято. Завидев меня, он резко вскакивает, глаза расширяются — удивление прячет плохо.

— Дайме Данила… Настоятель лично с вами прошёл?

— Да, — спокойно подтверждает настоятель. — Я сам буду вас причащать.

Хаято натягивает улыбку, явно пытаясь спрятать напряжение за показной бравадой:

— Что ж… это огромная честь. Позвольте поинтересоваться, чем она вызвана?

— Король Данила важен для Японии. Так сказал сам Император, — невозмутимо огорошивает Хаято настоятель. У чиновника тут же исчезает краска с лица, правый глаз дергается. Ну да, он устроил западню, а теперь боится, что ему влетит по полной.

— Приступим к церемонии, если позволите, настоятель, — бросаю я, будто между делом. Очень уж интересно, что именно подстроил Хаято. Хотя мне и так уже многое ясно… Кессонный потолок красивый, но держится на деревянных балках. Если рядом засел друид, ему достаточно подгнить дерево — и потом, когда на меня обвалятся каменные плиты, всё можно будет списать на старую конструкцию. Потому я ставлю на потолок.

— Конечно, — монах указывает нам на скамью и достаёт чашу из специального слота в борте бассейна.

Мы с Хаято, усевшись, по очереди принимаем из его рук чаши с водой. Хотя это вовсе не вода. Настоящее зелье, вытягивающее силы. Жидкость холодная, чуть вязкая. Стоит ей коснуться моих губ — и я сразу ощущаю, как поток тянет энергию из источника. Неприятное чувство: будто по жилам уходит не кровь, а сама жизнь. Жора протестующе квакает. Я сознательно не сопротивляюсь, удерживаю лишь маленький резерв — ровно столько, чтобы хватило на доспех и связь с жёнами. Всё остальное позволяю вытянуть, играя по правилам ритуала. Хаято наверняка подстраховался: где-то спрятан сканер, который заметил бы, если я останусь при полной силе.

Хаято тоже пьёт. Но видно, что он не умеет держать баланс. Его исток пустеет до самого дна. Он буквально оседает на скамейку, бледный, как мел. Дыхание тяжёлое, сбивчивое, глаза бегают. Он пытается сохранить лицо, но злобно косится на меня.

— Разговаривайте, — негромко говорит настоятель, склоняясь в прощальном поклоне. После чего разворачивается и выходит, запирая дверь. В комнате остаёмся только мы с Хаято, да клубящийся пар над бассейном и редкие капли, стекающие по камню. Звукоизоляция здесь хорошая, а подслушивать монахи не имеют право.

Мы молча смотрим друг на друга. Хаято дерганно отодвигается дальше, на противоположный край скамьи. Потом и вовсе уставляется в потолок. Я мог бы просканировать потайные ходы в стенах, которые заранее заметил, проверить, нет ли там незваных гостей. Но стоит ли тратить силы? Об этом уже позаботится моя вызванная подруга.

— Не будем разговаривать, что ли? — спрашиваю я, глядя на побледневшего Хаято. — Ведь в этом смысл ритуала: отдать силы и говорить на равных.

— Ты унизил меня, Филинов, — скрежещет он зубами. — А это никому не позволено.

— Звучит как угроза, а не как извинение, — усмехаюсь я.

— Я не прощу тебе, жалкий, грёбаный гайдзин… — он скатывается с края скамьи, почти сползает, потом начинает ползти по полу к противоположной стене. Оборачивается уже с триумфальной улыбкой и шипит: — Хороший гайдзин — мёртвый гайдзин! — и эта обессиленная гнида продолжает пялиться на потолок над скамейкой, уже не скрываясь. Но ячейки-кессоны не валятся мне на голову, к его сожалению.

— Бывают же кретины, — качаю головой.

Раздаётся глухой щелчок. Каменная стена сбоку поддаётся и медленно открывается потайная дверь. Хаято резко бледнеет ещё больше, в глазах мелькает животный страх, когда из чёрного проёма выкатываются семь отсечённых голов и останавливаются у его распростёртого тела.

Следом в проёме возникает четырёхрукая фигура.

— Херасе пррришел, фака! — улыбается она во весь клыкастый рот.

Хаято, хрипя от ужаса, забивается в угол, судорожно пытаясь забаррикадироваться от Змейки отсечёнными головами своих гвардейцев. Глядя на это, я громко ржу, не сдерживаясь.

— Ты, конечно, молодец, что велел своим людям прийти в потайное помещение после того, как я опустошу источник и не смогу засечь диверсантов, — хмыкаю, — да только неужели ты думал, что я хоть на секунду поверю такой лицемерной сволочи? Конечно, я подстраховался, и в стене на всякий пожарный сидела моя Горгона.

— Я — Горрргона мазаки, андестенд? — Змейка уже оглаживает когтями скальп трясущегося слабого Хаято, примеряясь для ровного отсечения. Правда, убивать мы его сами не будем, но мерки снять не помешает. Мерзота он редкостная, а ещё мне пришлось из-за него на Сэцубуне думать не о закусках, которыми шиковал стол, а о спрятанных подставах.

— Ну что, Хаято-ками, — я поднимаюсь и наклоняюсь над бортом. — Ты хотел со мной разговора по душам. Давай поговорим.

И, вытянув из источника обратно свою энергию к радостному кваканию Жоры, с ухмылкой оборачиваюсь к высшему чиновнику Японской Империи. Разговор и правда предстоит веселый.

Храм Вечерней Хризантемы, Япония

— Вы поговорили, Хаято-ками и Ваше Величество? — настоятель возвращается в комнату очищения и сразу замирает на пороге. Его взгляд упирается в по-настоящему жуткую картину: Хаято сидит на полу, весь бледный до синевы, кимоно промокшее насквозь — он обмочился и, схватив колени, трясётся, как умалишённый. Всё его тело трясёт крупной дрожью, седина проступила резкой полосой, словно он постарел за пару часов разговора. Глаза пустые, без блеска, мёртвые, и от него исходит тяжёлый запах пота, мочи и животного страха.

— Да мы поговорили, очень хорошо поговорили, — спокойно улыбается король-телепат, сидящий на скамье в отличие от Хаято. Он выглядит бодрым и даже весёлым, хотя лёгкая бледность лица всё же выдаёт опустошение источника.