"Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Войтенко Алекс

Он встретился своим взглядом с моими глазами и остановился на полуслове. Яулыбался.

— Слушай, Саша! — Высоцкий снова оглянулся на Кутикова. — Ну, это просто невозможно! Я сейчас просто заплачу! Он говорит о съемке кино, как о простом концерте.

— Ты, Владимир Семёнович, видел, как мы снимаем кино? Тфу, млять! Как мы снимаем концерты? Какие у нас видеокамеры? И как мы потом монтируем видеоряд?

— Это не то кино. Другой жанр. Могу не справиться. Я попробовал, когда Слава Говорухин уезжал, поснимать «Место встречи». Эпизод когда «Векшина» убили… Ну, ты знаешь… Так артисты чуть не разбежались. Ха-ха…

Высоцкий говорил, вроде смеясь, но лицо его было напряжено и на лбу собрались глубокие складки.

— Вот ведь озадачил меня, паршивец, — дёрнул головой Высоцкий. — Это ведь! Снять если такой фильм, так и, считай, жизнь не зря прожил.

— Ты, Владимир Семёнович, и так жизнь не зря прожил, — хмыкнув, сказал я. — И хотелось бы, чтобы ты и «Разина» снял и ещё что-нибудь, такое же стоящее. А когда ты будешь снимать кино про Разина, мы будем снимать кино, как ты снимаешь кино про Разина. И наше кино, я тебя уверяю, будет котироваться не хуже твоего. Хе-хе!

Высоцкий взглянул на меня несколько снизу вверх и, вроде как, исподлобья и искоса с прищуром. Колоритно так взглянул…

— Вот такой взгляд должен быть у Разина, — подумал я. — С недоверием и надеждой.

— Кхэм! — кашлянул он. — Не могу отказаться от такого предложения. Тогда там и оборудование присмотрим. Кхе-кхе… В Париже.

А я подумал, что место на бывшем танковом полигоне как раз на киностудию. Да и места для батальных сцен предостаточно. Наши с Высоцким взгляды снова встретились и я понял, что и он подумал про те земли, но опередил его я.

— Там, где фабрику грамзаписи ставим, там и киностудию построим, и снимать будем. Там какую хочешь площадку для съёмок можно найти. И речка тебе, и лес, и чисто поле. Крепость построить можно.

Высоцкий всё больше и больше расплывался в мечтательной улыбке.

— И снимать надо полноценный западный формат, — задумчиво сказал я. — И диалоги адаптировать сразу под английский язык. Можно, кстати, и кого-нибудь из зарубежных артистов пригласить. Керка Дугласа, например. Он всё равно уже не снимается.

— Хм! А оно нам надо? Ведь он, наверное, дорого стоит⁈ Слышал, что за Спартака Керку заплатили полмиллиона долларов.

Я пожал плечами.

— Наверное, вы правы, Владимир Семёнович. Вам решать.

— Да, как же мне-то? Если ты говоришь — под западный стандарт… А я не знаю, как это, «под западный стандарт».

— Ничего, — махнул я рукой. — Марина ваша знает. Я подскажу.

— Ты что-то знаешь про то, как за рубежом снимают кино?

— Знаю немного, — поморщился я и почти не соврал. — Ходил на курсы. Летом, когда студенты уходят на каникулы, некоторые творческие вузы Франции организуют школы и резиденции. Это интенсивные курсы, где участники со всего света в течение одного-двух месяцев слушают лекции и отрабатывают практические навыки, встречаются с мэтрами своего дела и с нуля создают собственные проекты. Эти программы поддерживает министерство Европы и иностранных дел Франции: вуз организует учебный процесс, а министерство предоставляет стипендии, которые покрывают стоимость обучения, дороги и аренды жилья.

— Мне Марина что-то рассказывала про эти школы. Она говорила, что такие программы организуют для режиссеров, художников, саунд-артистов и представителей других творческих профессий — в зависимости от того, какие вузы участвуют в конкретном сезоне.

Я, действительно, посещал эти курсы в Высшей национальной школе аудиовизуальных искусств «La Femis», когда погрузился в живопись, но это было в том мире. И они мне не понравились, так как сильно отличались от того, чему меня учили в Японии. А поэтому я перевёлся на писательский курс, где и получил представление о том, как правильно, по меркам запада, писать сценарии. Тогда я, на старости лет, тоже пытался писать книжки. Да-а-а… Как давно это было…

— Так, ты, вроде не иностранец, для Парижу-то, — удивился Высоцкий.

— Так, мне и стипендия была не нужна и место нашлось. Туда ограниченное количество желающих принимают. Ограниченный бюджет.

— Понятно. И какие ты курсы посетил?

— Художественные, сценарные и режиссёрские. Я тогда хотел научиться снимать концерты, — немного приврал я.

— И ты считаешь, хм, что у нас сценарии пишут и фильмы снимают неправильно? — спросил, криво ухмыляясь, Высоцкий.

— Ну, почему? Для России — очень даже хорошо. А для того, чтобы смотрели за рубежом, формат надо изменить. И, если коротко, то — да. Считаю. По крайней мере, те сценарии, которые я читал, мне кажутся не сценариями, а обычными художественными произведениями. Краткими переложениями романов.

— А какие сценарии ты читал? — удивился Высоцкий.

Я дёрнул плечами.

— Да, хотя бы, того же Разина. Он же публиковался.

— А-а-а… Так это литературный сценарий, — рассмеялся. — Кинематографический — он совсем другой. Эх ты, Пьерушка. А ещё курсы оканчивал… В самом городе Парижу… Хе-хе-хе…

Высоцкий расслабился, и на его лице проявилось снисхождение. Он не терпел, когда ему перечили, доминировали в чём-то или пытались поучать. Вот потому я и «подставился».

— И всё равно. Слишком много в том сценарии пустых фраз, размытых образов, не передающих окружающую историческую атмосферу. Хотя… Давно читал, может чего и не понял.

— Какая же там атмосфера была? — снисходительно, но как-то сразу подобравшись, спросил Высоцкий.

Я посмотрел на него и снова дёрнул плечами.

— Польская аристократия в Руси в семнадцатом веке включала в себя представителей различных крупных дворянских семей, например Чарторыйских, Сангушко, Сапег, Вишневецких, Заславских, Збараских и семьи Острожских. Они потребовали царя закабалить всех крестьян, прикрепив их к земле, и отменить «Юрьев день», когда крестьянам можно было переходить с места на место. Вольных крестьян не стало. Вот эту волю хотел дать народу Разин, а не свергнуть царя. Крестьян тогда ещё не продавали, как скот за деньги, но уже меняли на другие полезные вещи. Нет в сценарии о Разине этого. Нет сути конфликта с властью. Вроде как у него одни бояре и воеводы-взяточники виноваты, а царь-душка. И другого царя Алексея-Алексеевича ставить на трон шёл. Так чем другой царь лучше первого? Не сказано.

— Ну, ты задвинул! — Высоцкий почесал в затылке. — Конфликт с властью, говоришь? Кхе-кхе… От того и не разрешили Шукшину снимать кино, что побоялись разбудить народный бунт. Конфликт с властью, кхе-кхе…

— С ханской дочкой тоже… Штамп же! — хмыкнул я. — Свалено всё в кучу, честное слово, а подноготная казачества не раскрыта. Да там ничего не раскрыто. Грабитель, разбойник и пират Степан Разин. И не он один. И до него были разбойники, и после него. Ведь власти на него ополчились, когда Разин ограбил струги царские и митрополичьи. И до него на Москву ходили пограбить города и веси. И не жалели ведь никого. Ни крестьян, ни горожан, ни жён, ни детей. А до этого смута на Руси была. Смута! Потом Поляки Москву захватили. В шестьсот тринадцатом году поляков «выгнали» из Москвы, но на самом деле, допустили шляхту до кормушки. И продолжился грабёж России. Оттого народ стал то там, то сям бунтовать. С семнадцатого года по Столбовскому договору выплачивали шведам двадцать тысяч рублей и снабжали хлебом. В связи с чем подняли налоги и иные поборы. От того возникли первые бунты. В сорок шестом — соляной бунт, сожгли Москву, в шестьсот сорок девятом году соборным уложением закрепостили крестьян, и началось их бегство на юг. Вот эти-то крестьяне и стали основной силой армии Степана Разина. Крестьяне и на Дону оставались голытьбой. Им просто не куда было податься. И они считали, что царь их продал полякам. Вот такое было времечко, Владимир Семёнович, о котором ты кино снимать хочешь.

Высоцкий долго смотрел на меня ошалелыми глазами, потом потряс головой, словно сбрасывая морок, и провёл руками по лицу, словно умываясь.