(Если вы не поняли, это была моя роковая ошибка — не стоит на первом свидании садиться напротив девушки, всегда следует садиться сбоку, либо, если того позволяет расположение столика — рядом.)
— А?… Да, обожаю, да, — соврал я.
— Часто сюда ходишь?
— Нет, ни разу не был.
— Погоди… Но это единственный итальянский ресторан в ученическом городке, ты где был, «У Батюшки Марио»? Или в «Пицца-Дрицца»?
— Не-не, я был… какая же это была планета… Кажется, Тюмень, орбитальная около планеты, или, может, Орск, там купол. Ещё очень давно, в детстве, на планете, папа возил в зону национальных автономий, у нас там такой большой континент, сто миллионов человек живёт со всего Сектора. И кафешки разные…
Я знал, что это подействует. В её глазах зажглась искра интереса — такая, видимо, случается у девушки из купольной деревни, внезапно разглядевшем в невзрачном однокуре вероятного принца на белом коне.
— Ты… был так далеко⁈ На границе с Бессарабией? Это ж… почти полгода отсюда ехать!
— Ну, если по прямой, по бездорожью, то можно и за месяца два. Мой папа — пилот… эм, грузовика, и он брал меня в рейсы.
— Я забыла, ты говорил, что откуда-то с юга? Из Союза?
— Челябинск. Республика Свободный Независимый Челябинск.
Она немного насторожилась.
— Ого… Коммунисты! Ты коммунист?
— Ди… диссидент, — снова соврал я. — Моя мама рассталась с отцом и живёт, то есть мы живём теперь на Таймыре.
Моя мама действительно рассталась с отцом, но жила не на соседнем Таймыре, а где-то в приграничном кластере Суздальской Империи, в девяти месяцах лёту. Я постарался перевести тему, чтобы не расколоться на незнании Таймыра, на котором я был всего один раз, и то — проездом.
— … Но папаша периодически возит меня в рейсы, он сейчас получил патент на торговлю с третьими странами, — это было весьма близко к истине.
— Так интересно! Почему ты раньше не рассказывал? Где ты ещё был? Я каталась всего два раза… на курорты. В Иерусалим и на Ладогу, это Суздальская Империя. Так долго добирались, целых две недели! Ты был в Империи?
— Раз пять, папаша очень их не очень любит.
Я начал перечислять планеты, на которых — а, вернее, на орбите которых я был. Признаться, кое-где я привирал. Потому как случаев, когда я спускался на поверхность с орбиталок, к пыльным докам которых был пришвартован наш гипотраулер, было раз в пять меньше, чем случаев, когда я оставался сторожить транспорт и так и не вылезал не то что со станции — из кресла у туннелизатора.
Принесли пиццу, и Дина начала аппетитно вгрызаться в сочные горячие корочки, угумкая и пялясь на меня. Я осмелел. Конечно, не все истории можно было рассказывать, и я, как порядочный комсомолец, выполнял завет товарища Председателя «Не болтать!» Но всё же, упомянув планету Златоуст — полуобитаемую «кочевую» соседку Челябинска, я рискнул рассказать байку о своём двоюродном дедушке.
Святой партбилет, какая же глупость! Нет ничего более скучного, чем на первом свидании пытаться раскрыть свою обширную генеалогию.
* * *
— Моего двоюродного прадедушку назвали Влипп-Четыре-Восклицательный. Тогда ещё Челябинская республика была молодая, не приняла Московский Протокол и являлась, по сути…
— Пиратской, — подсказала Дина. — Террористическим коммунистическим государством. Там же конфедерация распалась, и… Погоди, как… как звали?
— Влипп-Четыре-Восклицательный, — я набрал на ученическом терминале «Влипп4!» и показал. — Такое имя. А мой прапрадед, Арчибальд Варламович, был граф и родился ещё во времена Конфедерации, получается, почти два с лишним века назад. И Влипп-Четыре-Восклицательный был его самым младшим сыном. А мой прадедушка — предпоследним. Арчибальд велел дать ему такое имя буквально на смертном одре. Дескать, иначе не получите наследство. А какое наследство? Тогда уже всё наследство национализировали…
— Арчибальд — какое красивое имя, — вставила Дина. — Я очень люблю красивые редкие имена.
Последняя фраза меня воодушевила. Для наглядности я даже открыл фото своего прапрадедушки — двухметровый, с бородой до пояса, весь в пирсинге, татуировках и со странным классово-осуждаемым гребнем из волос на голове. За головой виднелся восьмиэтажный особняк — я там был, теперь это один из филиалов музея Терраформации и Революции на Златоусте. Потом показал фото его сына — худой, со слегка косыми глазами и залысиной, в красном галстуке и с вакуумным ведром дефлюцината — космического планктона в руке. Космический конюх, стыдно сказать. Впрочем, на «Молотове» я точно также бегаю с ведром дефлюцината.
— … В общем, вся родня собралась в комнатке вокруг кроватки новорождённого — и давай гадать, что же может значить это имя. Кто-то догадался, что это какой-то символьный пароль. Но от чего? Прапрадед изрядно поколесил по Бессарабии и Дальнему востоку, и искать там какой-то тайник — это всё равно что иголку в стоге сена.
— В чём?
— Не важно. Стали изучать его биографию, и наткнулись на интересный факт — за лет двадцать пять до этого он просидел в тюрьме Владивостока — это самый цивилизованный мир в тех краях — до него от нас почти год плыть. А фотоальбом того времени в его терминале назывался «Влипп». Через третьих знакомых мы запросили во Владивостоке архивы, и выяснилось, что он сидел ни за что-нибудь, а за контрабанду культурных ценностей. Подумали-подумали, и забыли, тем более, что тогда назревала очередная война с Бессарабией, пару родственников репрессировали и отправили в трудовые лагеря…
— У вас же такое постоянно, да? Раскулачивание, если много площади и кораблей имеешь. Нам рассказывали в школе.
— Конечно, нет, — я, было, нахмурился от такого жуткого примера стереотипного мышления, но смягчился и пояснил. — Это в первые годы такое было, а потом построили новые жилые континенты. И каждому семейству и трудовой коммуне, если часовая выработка нормальная, выделили по кораблю, особняку и пяти гектарам земли. И роботов, у нас же они не…
— Пяти… Гектарам? Это сколько⁈ Больше, чем… наша аудитория?
— Ну… Надо считать. Получается, в одну сторону сто метров, в другую — пятьсот. У нас… то есть, у папы с дедушкой корабли большие, ещё и пара флаеров есть, и поэтому стоянка много занимает. Но дом в три этажа уместился, плюс бункер, они там внизу делают… не важно. Соседи все — родня. Дедушке выдали близко к экватору, ещё небольшая банановая плантация и немного инжира, но это муж тёти занимается. Ещё в промышленном центре четыре квартирки в небоскрёбе, ну, на случай, если по делам задержишься. Там другой континент, северное полушарие, далековато.
Я чуть было не рассказал про принтонный бассейн с цехом, где наш дядя с учениками выращивает алюминиевые каркасы мин-ловушек, шагоходов и продуктовых ларьков, но сдержался — это могло сойти за разглашение государственной тайны. Всё же, оборот припринтеров строго регламентировался. Как и про онлайн-магазин дедушки, в котором он распродавал лишнее барахло, списываемое через наш профсоюз Контрабандистов. Тем более, я не рассказал про подземную экспериментальную ксеноферму по разведению местных челябинских боевых инсектоидов-эндемиков. Этот проект у нас недавно отобрали соседи, и бункер очистили, теперь он использовался под склад бананов и гоночную трассу для детских электрокаров — со всей округи ребятня съезжалась покататься.
— А ты… у тебя братья с сёстрами есть?
Настолько непрозрачный вопрос, что я даже не стал юлить и ответил почти напрямую — правда, продолжая врать про то, что живу с матерью.
— Ну, у папы пока других детей нету, двоюродные все мелкие, или разъехались. И если я… откажусь от гражданства Таймыра, пройду проверки НКВД и верну гражданство Челябинска, то на старости могу стать председателем коммуны. Ну, либо, если семья большая — то выдадут новый надел.
— А ты… свозишь меня туда? — вдруг игриво спросила Дина с совершенно нездоровым блеском в глазах и придвинулась поближе.
Глава 14
Мое настоящее имя и немного первого опыта
