Тысячелетний воин Ярополк (СИ) - Осипов Игорь

– Ну что ещё? – со вздохом спросил я и обернулся, а потом увидел, как пачка сигарет выскочила из кармана того парня и пронеслась по воздуху, чуть не задев носа его жены.

Цепкие пальцы богини поймали её на лету, и я снова выругался.

– Иди, – повелела богиня.

Кажется, ей начинает нравиться эта жизнь.

– Назову тебя Горесла́вой.

– Сияющая во славе? Хорошее имя, – произнесла она, отхлебнув пива, а потом закашлялась, когда я подбросил её на плече, перехватывая поудобнее.

По спине побежала струйка пролитого хмельного напитка.

– Нет. От слова «горе», сестрёнка, – усмехнулся я, а потом выругался.

Перед дверью в гараж Вась Вася опять лежал трупик. На этот раз здоровая крыса. Но в отличие от обычного грызуна на ней была простейшая безрукавка, сделанная из старого холщового мешка, а щиколотки имели подхваченные бечёвкой обмотки, словно громадный серый пасюк, имевший размер годовалого ребёнка, притворялся человеком. У крысы была сломана шея.

Я поддел ногой труп и огляделся по сторонам. Никого не заметно, а меж тем труп протащили прямо за нашими спинами. Кто бы это ни был, он очень ловкий и почти бесшумный. Скрипнув зубами, я зашёл внутрь и прикрыл дверь, оставив почти незаметную щёлочку, а потом посадил голую деву на диван.

– Так, сестрёнка, хорошие одежда и обувь, новенькое чародейское зеркальце от мастера Афони и все твои хотения, даже сигареты, стоят больших денег. У меня столько нет, а чтоб их получить, нужно очень много охотиться. Я не этот… – я поморщился, вспоминая чудное слово, – не топ хантер, что б в золоте купаться.

– Топ ха́нтер? Что это? – переспросила лесная дева, слегка нахмурившись.

– Я старюсь новыми словами говорить, к новому миру привыкнуть быстрее. А топ ха́нтер – это лучший охотник в округе, овеянный славой.

– Понятно. А зачем покупать? Я же богиня, что понравилось, просто взять. Пусть жертва будет.

– Нет, ничего мы просто брать не будем, – ответил я, тяжело засопев.

С этой станется убить ради яркого сарафанчика. Глаз да глаз нужен.

– Значит, будем охотиться. Прямо сейчас пойдём, – подскочила с дивана нагая богиня.

– Да какая охота? Я после похода за мясом едва на ногах стою. Живого места нет, как на птице, что в оконце без передыху билась. И тебя одеть надо, а женской одежды нет.

– Я лечить тебя буду, – невозмутимо ответила лесная дева.

– Лечить? – скривился я, а глядя на широко улыбающуюся богиню, потрогал сперва полностью зажившую грудь, а потом плечо, где раньше был здоровенный синяк.

В повисшей тишине стал слышен шорох, и раздавался он снаружи, словно кто-то подслушивал через щёлочку. Я приложил палец к губам, призывая богиню молчать, медленно взял с дивана до сих пор испачканный в крови мусорного монстра меч и бесшумно подкрался к двери, стараясь не наступить в лужу, набежавшую на полу из пробитой бадьи-кулера.

Шорох продолжался, и даже слышалось частое дыхание. Изготовив меч для удара, я со всей силы пнул дверь. Та распахнулась, а к противоположной стене коридора отлетело нечто, громко мякнув.

– Охотники! – прокричал я и сделал несколько шагов вперёд, а потом плюнул на пол.

На бетоне лежала и смотрела на меня, прижав уши, большая рысь, одетая в рваную футболку, подпоясанную обычной бельевой верёвкой. А на шее рыси на шнурке от ботинок висел мой нож.

– У́ти какая прелесть, – раздалось за моей спиной. – Я же говорила, что лесные твари тянутся к тебе. Давай её себе оставим.

– Давай я буду решать, что делать! – вырвалось у меня, а когда повернулся, то на полу лежала уже не кошка, а испуганная девочка, потирающая ушибленный лоб, на котором проявилась большая шишка.

– Я же богиня. Что хочу, то и делаю, – с нотками обиды ответила лесная дева.

– Нихрена́ не знаю! Я здесь князь! – огрызнулся, подхватил девочку за руку и поднял над землёй.

При этом из небольшого мешочка, привязанного к поясу, на пол с глухим стуком упала большая гайка. Такая же, как та, которой швыряли в мусорного монстра и пришибли анчу́тку. В голове начали роиться мысли, пытаясь связать всё положение вещей воедино и продумать будущее. Эти мысли оборвал визгливый крик, раздавшийся со стороны.

– Извращенец! Маньяк! Сейчас полицию вызову!

Я поднял взор на скандальную жену соседа, а потом вытянул в её сторону меч.

– Язык вырву, тварь! Пошла к чёрту!

Женщина вскрикнула и быстро убежала, а я занёс девочку-рысь в гараж и бросил на диван, отчего она ойкнула.

– Что-то много сестрёнок у меня получается, – вырвалось у меня. – Тебе-то что надо?

– Паси́ба казать, – испуганно блестя оранжевыми глазами, ответила оборо́тинка, а потом широко улыбнулась. – А мо́на я десь жить буду?

– И какая мне от тебя польза? – начал закипать я, пристально глядя на девочку. – И кто ты вообще такая?

– Мурка я. Вот, – быстро ответила юная гостья и сняла пояс, который на поверку оказался простенькой самодельной пращей.

Я не успел ничего сказать, как эта маля́вка-рыся́вка быстро вложила гайку в пращу, разок крутанула и выпустила из петли. Тяжёлая железка с треском выбила боковое окно на машине.

– Так! – закричал я и выставил вперёд руку с указательным пальцем, задохнувшись от возмущения. – Отработаешь! И ты тоже!

– Конечно, мой любимый братик, – отозвалась свежеиспечённая Горесла́ва, а следом ей поддакнула Мурка.

– Да!

Глава 15. Судьба отряда

– Фа! Гадость!

Гоблин Снот откинул в сторону полиэтиленовый пакет, наполненный остатками тухлой рыбы. Пусть те, кто говорят, что такому, как Снот, тухлятина вкуснее пудинга, сами попробуют съесть эту шевелящуюся от червей и нестерпимо воняющую тушку. Снот был привередливый гоблин, он ни за что не станет жрать такое.

Зеленокожий был одет в простую рубаху с оторванным по причине большеватого размера низом и подхваченную вместо пояса обрывком телефонного провода, и простые шорты, достающие ему до щиколоток. На шее висел шнурок с медной бляшкой-амулетом, на котором нацарапано кельтскими рунами слово «Удача». Гоблин придирчиво копался в мусоре.

– О, люми́нька, – произнёс он, доставая палкой из кучи банку от пива.

А следом ещё несколько таких же. На эту добычу можно уже купить горсть риса или овса. Не мясо, но от голода не подохнешь.

– Снот! – раздался голос верзилы Бу́тчера, и гоблин быстро смял банки, а потом сунул их в полиэтиленовый мешок. – Снот! Где ты есть, трусливая падаль?!

– Я не падаль. И я не трус, – пробормотал он, а потом со вздохом подхватил своё простенькое копьё и вышел из-за угла заброшенного дома, который люди уже давно хотели снести, но никак не успевали, занятые своими проблемами.

– А, вот ты где! Беги быстрее, Скаль зовёт тебя!

– Уа́й? Зачем?

– Не знаю. Наверное, бить будет, – усмехнулся Бу́тчер, а когда искатель с угрюмым видом проходил мимо, ухватил за ручку пакета. – Что там?

– Моё! – огрызнулся Снот.

– Я спрашиваю, что там?

– Банки.

Бу́тчер скривился, прикидывая, нужно ли ему отбирать добычу у мелкого и непутёвого сородича, или не стоит тратить время, а потом хмыкнул и выпустил из рук пакет.

Снот шмыгнул носом и направился к дальнему деревянному бараку, тоже подлежащему сносу, но всё ещё способному укрыть от непогоды два десятка зеленокожих и лопоухих гоблинов. Желания идти к Ска́лю не было никакого, тот имел скверный и склочный характер, был жаден и вдобавок жил по принципу «гноби́ других, чтобы не загноби́ли тебя, и получай от этого удовольствие». Но при этом был самым сильным в племени, отбирая почти всё, что могли найти его подданные, и почти все женщины принадлежали ему. Лишь приближённые имели жён, а остальные охотники и собиратели только косо глядели на них с завистью.

После того, как они прибыли в этот далёкий от родины город, бежав от расправы мстительных соседей, вождь поселился на верхнем этаже, запираясь на ночь из опасений бунта. И даже днём на дверях в его покои висело множество колокольчиков, сообщающих о прибытии гостей и рабов. Да, у вождя были рабы из числа таких же гоблинов. Снот лишь чудом избежал участи к ним присоединиться, откупившись найденным на помойке целым и даже цветным телевизором с пузатым стеклянным экраном, и доказав таким образом, что он удачливый искатель.