Штурмуя Лапуту (СИ) - Валин Юрий Павлович

…— Достойно. Хотя и медленно. Главное, завязки стоек не перепутай, шнурки разные, это быструю распаковку облегчает.

— Поняла. Но я без вас, господин пилот, даже не вздумаю в воздух срываться. Разобьюсь.

Укс фыркнул:

— Не прибедняйся. Ты ловкая, соображаешь. Летать не так трудно. Впрочем, некоторые, конечно, бьются. Если пугаются, и научиться не успевают.

— Я, может, и научусь. Это если до дна Бездны планировать удастся. Как думаете, она вообще глубокая?

Немного поговорили о Бездне и теориях ее глубин. Вроде бы еще никто дна не достигал, даже контрабандисты опасались столь низко уходить, по слухам, острова там опасны и крайне невыгодны в торговом смысле, да еще случаются внезапные внесюжетные бури. Вообще тема была любопытна и воровку, вроде бы, действительно интересовала. Или тоже играет? Мелкая шмонда, но хитрая.

Хитрюга потащила упакованный дельтаплан на стартовую площадку — понятно, по частям волокла, разом ухватить распорки и ткань ей были не по силам.

Укс проковылял в глубь рощи. Профессор уже набрала шлем-ведро орехов, но скрывать не стала:

— Я поглядывала, восхищалась. Замечательно манипулирует. Прям чуть не зааплодировала — талант! Станиславский, Марлен Дитрих и Чарли со мной бы согласились — у нас шкала критической оценки схожа. Талант! Как ты ее не сгреб, прямо удивительно.

— Удивительно, как она с аппаратом обращается. А что не сгреб, так это просто. Осознание, что за тобой подглядывают и тщательно конспектируют, слегка отрезвляет.

— Во-первых, это сугубо для науки. Во-вторых, если бы сгреб, я бы тактично сосредоточилась на орехах. Эта ваша следующая стадия малоинтересна. Нет, твоя моральная стойкость искренне восхищает. А глупость — не на шутку озадачивает. Откуда вдруг такая тяга к целибату? На тебя братья святого дона Рэбы вредно влияют? Хотя они насчет этого вопроса не очень фанатичны. Или у тебя так серьезно намечается?

— Я пока не понимаю, — признался Укс. — Вообще не хрена не понимаю. Отчего мы о сексе столько говорим? Давай ты меня провоцировать не будешь?

— Да где тут провокации⁈ Вообще ни разу! Так даже интереснее. Я потом сценарий мелодрамы напишу. «Страсть беглого грешника. Сень секвой». Имена, фамилии, параметры, конечно, изменим. Она — аристократка, международная авантюристка, он — капитан разбившегося авиалайнера. Но общее настроение оставим. Загорелые сиськи, платиновые локоны, щетинистый волевой подбородок — главное не перепутать при сборке кастинга. И кругом кокосы, кокосы, кокосы…

— Трепло. Не забудь главным фокальным персонажем поставить местную обезьянку.

— Вот, влюбился и товарищам грубит…

Еще раз обсудили план на повторное посещение Сант-Гуаноса. Потом еще и еще раз уточняли, уже в присутствии воровки. Та больше помалкивала, хотя на вопросы по деталям хорошо изученного города отвечала, да и сама некоторые уточняющие вопросы задавала. Нет, неглупа, определенно неглупа. Хотя опыта в шпионских делах как у младенца. Развитого, конечно, младенца, уже способного самостоятельно ковылять и соску со стола стащить, но все равно весьма забавна своей наивностью.

…— Сдаст, — уже наедине предупредила Лоуд. — Я не в упрек, оно и понятно. Очень боится. Это тоже не в осуждение — инквизиторы там на редкость неприятные: туповаты и однозначны, как эрзац-смола, так и вгоняют в полное уныние и когнитивный диссонанс. Напрасно ты так нагнетаешь и девушку провоцируешь.

— Теперь я провоцирую? Как ты выражаешься, эксперимент должен быть экспериментом, а не тестом для детсадовского возраста.

— Интересно, и вот когда я так выражалась? — удивилась Профессор.

— Не важно, я просто сократил твою раздутую и пафосную формулировку. Мне нужен однозначный ответ.

— Врешь, Уксик. Тебе нужен положительный ответ. Поскольку иной тебя огорчит и сделает окончательно невыносимым по жизни. Вот же идиотская история, — заворчала напарница. — Был у нас нормальный пилот, но влюбился и спятил.

— Ничего я не влюбился.

— В этом и парадокс. Не влюбился, не сексуалился, даже не пытался с чаровницей объясниться, а лезешь в мышеловку и туда девчонку тянешь. Нельзя так садистски и оголтело подставлять себя и других. Даже для проверки. Она всего лишь человек. Неглупый, даже симпатичный, но человек. Сожгут вас обоих. Падете жертвой категорически непродуманного и антинаучного эксперимента.

— Не сожгут. Собственно, с какой это вдруг стати — сжигаться? До сих пор обходилось.

— До сих пор в твою тупую летучую башку не приходила мысль специально подставляться. Ты всегда был трезв, похвально осторожен, и даже на меня благотворно влиял. Воистину эти ваши «чувства-отношеньки» — они посильнее нэка мозги вышибают.

— Преувеличиваешь.

— Не особо. Но, увы, не вижу способа повлиять. Бесполезно. Сдурел напарник, утерял душевное спокойствие. Остается занести этот факт в журнал вахтено-лабораторных наблюдений. Собственно, этот момент был неизбежен, поскольку ты, извиняюсь за грубую и нелицеприятную прямоту, тоже частично человек. Короче, не удивил. Вот хватило ли у тебя остатков рассудка и мозгов просчитать все точно и конкретно — большой вопрос.

Укс пожал плечами: считал шансы, старался, время было.

Вечером дохромал до знакомой прибрежной секвойи, сел на костыль. Пошаркал пяткой по земле — расписывать расчеты сучком на вытоптанной земле было не особо удобно, но что делать, раз бумаги нет, и не будет. Смотрел на график: вроде бы все правильно, ошибка возможна из-за неточности наблюдений. А откуда точность, когда оптики нет, срок отслеживания линз невелик, все данные предположительные? Надежда на Интуицию, а Логос эту латинскую девицу считает гулящей и ветреной, причем, вполне обоснованно.

Шаги по мягкой земле почти неслышны, ну, если их специально не подчеркивать. Так оно и бывает: стоит задуматься об одной девице, как вторая немедля уже тут как тут. Пилот успел без суеты затереть график.

Вышла из-за ствола — в полутьме фигура кажется еще легче и миниатюрнее, прямо подросток лет пятнадцати. Тинэйджерка фривольная, как сказали бы в Старом мире. Брехня, конечно, иллюзия, игра теней. Из реального только трусишки ленточные на бедрах светлеют.

— Не помешала?

— Нет. Размышлял, но уже покончил с этим глупым развлечением.

Присела — не рядом, а напротив. Хорошая попытка — тени вечернего света, падающего сквозь высокие кроны секвой, скользят-играют на плечах и груди, дразнят и путают мысли. Волосы — сейчас чуть встрепанные — вольной челкой оттеняют глаза. Истинная и вечная борьба тени и блеска, заманчивости и лгущей простоты.

— Могу я спросить господина пилота?

— Почему же нет? У нас уйма времени.

— Да, аж до рассвета. Нам непременно нужно лететь?

— Странный вопрос. Мы почти всё там оставили. Уйма ценных вещей, включая мои штаны. Да и тебе чулки и прочее не помешало бы.

— Да, в чулках я интереснее, — признала воровка. — Но так ли необходимо именно сейчас и именно туда? Сожгут же запросто. Сами хорошо знаете. До подхода «Генриетты» осталось всего два-три дня. Может, вы меня в каком-то ином месте хорошенько проверите? В этом же цель полета?

— Мы проверяем себя каждый день, людям такое свойственно, — сказал Укс. — Так к чему делать исключения на завтра? Проверять себя — это и значит жить.

— Вы действительно учили философию? В настоящем университете?

— На «ты». Вечерней порой, в подобное время года и настроение, «ты» будет звучать гармоничнее, — пробурчал Укс.

— Хорошо. Ты действительно окончил университет? — воровка убрала со лба волосы.

Вот прямо сдохнуть и не встать — настолько естественное и дивно отточенное движение. И прическа сейчас иная, хотя различимо только очертание локонов, но ведь даже длина волос изменилась. Вот как это? Почему сидящая на корточках маленькая женщина кажется идеальной? Хоть в камне ее высекай и в Лувр ставь.