Штурмуя Лапуту (СИ) - Валин Юрий Павлович

Очередной зачет практикантке. Соображает быстро, решение обосновывает. Ну, это не удивительно, ведь не первый день знакомы. А вот сдаст гостя в этом «Святом дубе» или повременит, пока непонятно.

Полезли на стену, Укс опирался на посошок, позаимствованный из деталей дельтаплана.

— Длинновата дубинка, — намекнула воровка. — Здесь у братьев так не принято.

— Ничего, будем считать, что я хроменький. На трудовом дознавательском посту пострадал, при аварии старой дыбы, теперь вот шкандыбаю кособоко.

Только хмыкнула, оценивая сомнительный юмор. Но не настаивала.

Хлюпали по навозным потокам, текущим к обрыву «линзы». Да, если бы не эта естественная канализация, утоп бы Сан-Гуанос давным-давно, что только пошло бы на пользу всем мирам. Кстати, посох-трость лишним не оказался — с его помощью через глубокие лужи легче перебираться. Веревочный пояс, отягощенный кинжалом и кошелем, норовил сползти, приходилось поддергивать. Промокший капюшон свисал на лицо, заслонял обзор. Впрочем, на что тут смотреть? Мостовые и жижа под сапогами совершенно одинаковые, хоть в какую сторону шагай. Хорошо хоть вонь плесени от одежды поослабла, бодрящие запахи размокшего коровьего и человечьего навоза ее потеснили.

— Вот оно — «У святого дуба», — указала практикантка. — Вы меня, господин пилот, облапьте как-нибудь поестественнее, уж превозмогите себя. Гостиница паломнической считается, но чаще туда за иным ходят.

— Надо, значит надо, превозмогу, — пообещал Укс.

В обнимку ввалились в дверь. Толстенная сестра-монахиня за стойкой на гостей даже не глянула, смела с прилавка пару звякнувших монет, ответно брякнула кувшинчик с кальвадосом, каркнула:

— По лестнице, потом налево, любую свободную келью занимайте.

Ступени лестницы под ногами взвизгивали и пищали на сотню голосов. Укс подивился уникальному музыкальному оформлению — следовало отвлекать голову и иное, поскольку обнимать талию практикантки, скрытую просторной грубой рясой, оказалось намного волнительнее, чем видеть ее голенькую среди орешника. Парадокс, наукой так до конца и не объясненный.

Коридор был длинен, дощат и полон противоречивых звуков: частью понятного ритмичного характера, частью странноватых: в одном из стойл с чувством распевали молитву во славу святого дона Рэбы, где-то дрались, судя по звукам ударов, мебелью. Доски пола, стен, рейки потолка отвечали этой какофонии тысячами тресков и поскрипываний. Укс осмыслил, стукнул в стену костяшкам пальцев:

— Ведомственное заведение? Из списанных эшафотов сколотили?

Невидимая практикантка кивнула капюшоном:

— Гостиница — собственность Центрального Инквизиционного Трибунала. Недорого, спокойно. В праздники, конечно, цены прыгают — паломников много. Считается местом благочестивым, намоленным, тут и со старинных знаменитых эшафотов доски есть.

— Историчность и антикварность заметны невооруженным взглядом, — признал Укс. — Наверное, даже клопов нет?

— Откуда? Святое же место. Думаю, клопы и вошки от этого треска давным-давно охренели и сбежали, — выдвинула версию практикантка, успевшая усвоить азы правильного научно-исследовательского хода мысли.

Шутит, не так уж ей и страшно. Но это еще не зачет, впереди маячит уйма дополнительных вопросов.

Выбранный Уксом номер-стойло по дизайну был понятен и лаконичен: вытянутый дощатый пенал, в нем топчан, стол, табурет. Но имелось и окно. Укс скинул липнущую к телу рясу, прошел в торец комнаты. Стоило распахнуть узкую ставню, как комнатушку наполнил шорох дождя, запахи вольного навоза, они слегка заслонили страстный скрип за перегородкой, отогнали густые и характерные ароматы комнаты. Истинно: вонь познается в сравнении, Логос с этим не спорит. Но незачем отвлекаться — вот он, город за окном, вид отсюда правильный, с этим Укс не ошибся.

Воровка успела повесить рясы для просушки на вбитые в стену гвозди. Воркующим голосом спросила у обернувшегося спутника:

— Согреть тебя, сладкий? Или по стаканчику для аппетита?

Все же мерзавка. Понятно, голос подать непременно нужно — соседи всё равно слушают, любопытствуют. Всё верно, и поза воровки почти не провоцирующая, только ладонь лежит на бедре повыше подвязки весьма изящно. Банальной вульгарности напарница чужда, тут шмондецовость уровнем повыше. И влажные волосы с лица откинуты, небрежно и безупречно.

Укс прищурил один глаз, поманил, а сам хрюкнул:

— Успеется с баловством. Наливай!

Воровка, скинув уродливые сандалии, подошла практически неслышно, не забыла прихватить с кособокого стола кувшин и выщербленную чашку. Плеснула кальвадоса, Укс хапнул чашку, облапил подружку — та игриво взвизгнула.

Так и повизгивала периодически, постанывала между шептанием. Раскачивались, обнявшись, перед окном, Укс кряхтел и в голос поругивался. А снаружи был неизменный дождь, крыши и ориентиры — торчала темная мокрая башня Песни Истины, широкий купол Великого Трибунала, блестели протяженные черепичные скаты крыш Епископального дворца. Воровка чуть слышным шепотом отвечала на вопросы, поясняла «что-где», про охрану и расписание служб. Нет, насчет наблюдательности определенно нужно «зачет» ставить, знает и помнит даже больше чем ожидалось.

Что за оценку самому себе ставить, Укс не совсем понимал. Ибо уточнение плана шло хорошо, но тело те похвальные достижения мысли и воли игнорировало, реагируя на объятия и стройную теплоту весьма пошло и закономерно.

— Да выяснили мы уже всё, — прерывисто прошептала воровка. — Давай. Не маленький же мальчуган. Вообще не маленький.

— Это физиология. А бариться нам не время.

— Да мы чего делаем-то⁈ Доведи уже до дела, палач плотский. Я железная, что ли?

Во многом была права воровка: и план уже прояснился, и движения однозначные, пусть и э-э… поверхностно-неполноценные. Готов организм к эксперименту, в смысле, оба организма полноценно готовы, крепко взведены. И время есть. Полной уверенности нет.

Укс отстранился.

— Вот баран. И мерзавец! — злобно и очень искренне прошептала воровка. — И вот как это называется с вашей проклятой научной точки зрения?

Пилот пожал плечами:

— Видимо, это называется непредумышленный харассмент. Извини.

— Какой еще хара-смент⁈ Сроду не слышала. У нас это маз-хизмом называется. Извращенец! О святая Лотта, и с кем ты меня свела⁈

Укс промолчал, только сделал еще шаг назад. Вернее, вбок, к столу и кувшину. Плеснул в кружку кальвадоса.

От запаха крепкого едкого пойла в голове мигом прояснилось. Осторожно покосился на напарницу. Надо запомнить, видимо, сейчас она близка к истинной себе, не очень-то, гм, играет-лицедействует, вон ее от злости и холода опять потряхивает.

— Глотнешь глоточек? Для тепла?

— Иди-ка ты…

Посыл был грязен, своеобразен и нелицемерен. Укс улыбнулся.

Злая. Старше, чем казалось. Страх перед этим поганым городом уже утеряла. Но почему такая привлекательная? Ничего ведь особенного в ней нет. Даже образования. Поверхностно словечек нахваталась, «маз-хизмы» смешные. Но она нравится. Вот нравится и всё, Логос здесь плюнул на объясненье и ушел, хлопнув дверью.

Укс сел на топчан, похлопал по продавленному тюфяку:

— Иди, заново согрею, непристойно.

Воровку явно тянуло высказаться о многом, но с собой уже совладала. Присела рядом, подтянула босые ноги на тюфяк, обняла коленки.

За перегородкой громко и невнятно бубнили, сквозь щели в стене несло потом и спиртным. Укс тоже игриво крякнул, облапил практикантку-напарницу, заговорил в ухо. Прядь щекотала нос и отвлекала, хозяйка пряди слушала внимательно, маленькое тело напряжено, но не забывает периодически ерзать, надлежащий скрип топчана обеспечивать.

Укс закончил излагать план действий. Предварительный, с некоторыми купюрами, но не сказать что короткий.

После паузы, подумав, воровка сказала:

— Ты не извращенец. Ты хуже. Безмозглый извращенец. Не выйдет ничего. Тут одна наглость в твоем плане, только на ней не вытянешь. В тиски посадят, потом о костре 5-й степени сам молить будешь.