В коридоре стоит какой-то парень с двумя переполненными пакетами с продуктами. Он замирает как вкопанный, не успев донести ключ до замка своей квартиры. Поскольку квартира Видока невидима для гражданских, мое появление для него, должно быть, выглядело как из воздуха.
– Ой, здравствуйте, – говорит парень.
– До свиданья, – отвечаю я и исчезаю в тени прямо перед ним.
КАРЛОС СТАВИТ передо мной тарелку с рисом, бобами и энчиладой [81] в густом соусе моле [82]. Я тут же набрасываюсь на еду. После драки я ужасно голоден, а еда Карлоса настолько вкусна, что я готов на ней жениться.
– Опять занимался своим ниндзюцу? – спрашивает Карлос.
– С чего ты взял?
– Половина твоего лица и руки красные, как от ожогов.
Я смотрю на руки. Они пунцовые и ободранные, будто я весь день жонглировал шлакоблоками.
– Ерунда. К утру все будет в порядке.
– У меня есть запас алоэ, если надо.
Я качаю головой.
– Спасибо, обойдусь. Один-два новых шрама не испортят мое смазливое личико.
– Это точно.
– Карлос, ты всегда такой вежливый? Я сюда не за этим пришел. Я и сам знаю, что далеко не Стив Маккуин [83].
– Моя девушка его обожает. Повезло, что он уже умер, иначе у меня возникли бы проблемы.
Я поднимаю стакан с «Джеком Дэниэлсом».
– За парней, которые красивее, чем мы. Пусть все они сдохнут первыми.
Карлос берет свой стакан, чокается со мной, и мы выпиваем.
Неожиданно мой телефон звонит. Впервые с тех пор, как я его купил. Сначала я даже не понял, что это за звук. Как будто в карман моей толстовки забралась крыса и устроила там истерику. Я достаю телефон и не сразу соображаю, что нажать, чтобы ответить.
– Алло?
– Джимми?
– Кто говорит?
– Это я. Черри. Мне сказали, ты был в магазине. Сначала я даже не поверила.
– Поэтому ты звонишь тому, кого считала мертвым?
– Я звоню, потому что мне нужна твоя помощь. Раз уж ты все-таки жив.
С минуту я молчу, дожевывая кусок энчилады.
– Джимми?
– Не называй меня так. Мне это не нравится.
– А как тебя лучше звать?
– Парнем, которому ты помогла отправиться в Ад на одиннадцать лет мучений. – Я встаю и иду к музыкальному автомату, продолжая тихо говорить: – Парнем, который всерьез подумывает украсить твой магазин твоими же внутренностями.
Теперь ее очередь молчать.
– Я понимаю, что ты в бешенстве.
– Слово «бешенство» – это бледная тень того, что я чувствую.
– Я слышала о твоей драке с Паркером.
– Кажется, об этом уже знают все.
– Ты в курсе, что Джейн-Энн умерла?
– Когда?
– Прошлой ночью. Ее убил Паркер. По крайней мере, мне так сказали.
– Так вот почему тебе понадобилась моя помощь. Я иду к Джейн, и Паркер тут же убивает ее, чтобы она не успела рассказать мне, как подобраться к Мейсону. Ти Джей и Касабян уже вне игры. Осталась только ты.
– Ты мне поможешь?
– А какая мне от этого польза?
– Я знаю, как найти Мейсона.
Я возвращаюсь к бару, где музыка звучит потише. Мне не хочется ничего упустить.
– Я тебе не верю.
– Никто не может найти его, потому что он не в нашей реальности. Он где-то в другом месте. Но я подумала, если ты сумел сбежать из Ада, то сможешь найти способ добраться и до него.
– Откуда мне знать, может, Мейсон стоит сейчас рядом с тобой и слушает, о чем мы говорим?
– Откуда мне знать, может, ты выстрелишь мне в спину, как Паркеру, после того, как я скажу тебе, где Мейсон?
Мейсон или Черри. Если она говорит правду, то выбора нет. Особенно после того, что случилось сегодня. Конечно, я был бы не против разбить носы каким-нибудь любопытным старостам Саб Роза, но глупо нарываться на лишние неприятности, когда за мной уже охотятся Паркер с Мейсоном.
– Ладно, – отвечаю я. – Сделка есть сделка. Когда и где мы встретимся?
Она замолкает на несколько секунд, затем говорит:
– Кто-то идет. Перезвоню попозже.
Я прячу телефон в карман и возвращаюсь к еде. Карлос уже успел заново наполнить мой стакан.
– Дай угадаю. Ты разговаривал с женщиной. Для этого даже необязательно слышать слова. Все дело в тоне, – говорит он. – Они звонят, когда им что-то от тебя надо, и бросают трубку в самый неожиданный момент.
– Это не только женское. Это человеческое. С ними невозможно жить. И нельзя всех убить.
Я продолжаю есть и думаю о Черри. По телефону ее голос звучал взволнованно, но я не могу быть в этом полностью уверен. Полагаю, мое новое паучье чутье не работает через телефон. Но если она хочет меня подставить, не было бы разумней предложить время и место встречи немедленно? Так можно ходить кругами до бесконечности, выискивая тайный смысл в каждом слове и паузе разговора. Если меня подставляют, я хочу прийти во всеоружии, чтобы не заглотить очередной паркеровский файербол. В подобной ситуации я обычно обращаюсь к Видоку за советом или защитным заклинанием. Но сегодня не самый подходящий для этого день.
Через минуту я замечаю, что музыка сменилась. Вместо полинезийских барабанов и птичьего щебета звучит нечто более мрачное. Медленные басовые ноты, хриплый саксофон. Почти сразу вступает вокалист.
Сменилась буря тишиной,
Ты машешь палочкой кривой
Над вмерзшей луной в застывший пруд.
Я вижу мертвых ворон на льду,
И лицо мое в слезах,
И коньки на пруду
Выводят имя «Элис».
Я иду к музыкальному автомату, чтобы посмотреть, кто это поет. Том Уэйтс, «Элис».
…Толкни по течению, и я пропаду вдали.
Должно быть, спятил я, коньками имя чертя,
Еще один поворот, и провалюсь я под лед,
Элис…
– Кто поставил эту песню?
Я поворачиваюсь и оглядываю зал. Еще слишком рано, и народу не много. За столами всего человек десять.
– Кто поставил эту песню?
Никто не отвечает. Мое сердце колотится. Я возвращаюсь к бару, внимательно глядя в зал, но совершенно не понимаю, что делать. Хочется начать расшвыривать мебель и людей, но второе за день нападение на гражданских – это будет уже слишком.
– Ты видел кого-нибудь у музыкального автомата? – спрашиваю я Карлоса.
– Прости, дружище. Не видел. Я даже не подозревал, что у нас есть такая песня. Никогда ее раньше не слышал. Обслуживающие автомат люди меняют время от времени мелодии, когда приходят опустошать ящик с монетами.
– Когда придут в следующий раз, попроси ее убрать.
– Как скажешь. На, выпей еще.
Карлос наливает мне в стакан и ставит бутылку рядом. После чего зачем-то вынимает из-под прилавка бейсбольную биту.
– Свалил на х…й, рулачо [84], – слышу я чей-то голос. – Тебя это не касается.
Я оборачиваюсь и вижу у двери одного из тех самых скинхедов с рукой на перевязи. Он решительно идет к стойке бара – высокий, темноглазый и самоуверенный, – но повышенное сердцебиение говорит о том, что ему страшно. Нацист с перевязью не спускает глаз с Карлоса и его биты.
– Блют Фюрер хочет тебя видеть, – говорит он мне с легким кивком.
– Кто блюёт?
– Блют Фюрер, – поясняет Карлос, – «Кровавый вождь» по-немецки. Он главный у этих нацистских уродов.
– Заткнись, мексикашка. Белые люди разговаривают.
