М-да, нечего сказать, объяснение исключительно толковое и столь же исчерпывающее. Никакой тебе чёрной магии, никакой некромантии, ежели не хочешь на собственной шкуре узнать много нового о смиренных монахах… Ну и правильно, не надо нам такого добра, обойдёмся как-нибудь. Интересно стало, что из перечисленного практиковал доктор Ломский, но что-то не потянуло меня о том спрашивать.
— Жизнь показывает, — продолжал отец Власий, — что артефакторы к запрещённым практикам куда реже обращаются, нежели натуральные маги. А потому твоё, Алексей Филиппович, артефакторное обучение — дело благое, и церковь наша за тебя молить Господа будет.
Ага, вот, стало быть, почему архимандрит книгой Левенгаупта так заинтересовался — немец же там как раз на важность артефакторики напирает. То есть чем внимательнее наши одарённые к советам Левенгаупта прислушаются, тем легче отцу Власию и его братии будет со своим делом управляться. Ну да, всё правильно.
Но вот высказанное отцом архимандритом одобрение, тем более не от себя лично, а от лица всей церкви — это сильно… Особенно если поддержка церкви не одними молитвами ограничится, хотя и так очень даже хорошо, да ещё когда молиться в храме будут, да не в простом, а в монастырском. Но если о нашем с Леонидом, Татьянкой и Васильковыми проекте говорить, то благосклонное отношение церкви ему уж точно не помешает.
Вот как раз о том я и собрался было завести речь, но архимандрит меня опередил.
— А теперь, Алексей Филиппович, скажи-ка мне, что за дело затеял ты с женскою больницею и женскою гимнастикой? Да ещё царевича Леонида с царевною Татьяною в него вовлёк? — какой-то особой строгости в голосе отца Власия я не услышал, но задан вопрос был уже без благосклонно-заинтересованного тона, к которому я за время беседы успел привыкнуть. Кажется, известия о нашей затее до архимандрита дошли в каком-то искажённом виде, и хорошо, если смысл её настоятелю исказили по глупости, а не по недоброму умыслу.
В ответе я постарался и развеять опасения отца Власия, и сделать это так, чтобы слова мои не выглядели оправданиями. Стыдиться или бояться мне тут было совершенно нечего, и я просто изложил своими словами обосновательные бумаги, что писали для Татьянки я сам и Андрей Васильков. Не забыл, понятное дело, упомянуть и о пожертвованиях, сделанных в пользу начинания государем и его семьёй.
— Вот, значит, как… — ответил архимандрит после некоторого раздумья, и голос его на этот раз звучал уже куда мягче, хотя некоторая осторожность в нём ещё ощущалась. — Что же, тело есть храм души, а потому содержать его, как и храм Божий, в должном порядке следует. В чистоте и здравии, стало быть. И раз государь наш Фёдор Васильевич дело одобрил, то и спрашивать тут больше нечего. Мне-то, знаешь ли, про затею с этим гимнастическим обществом много чего говорили… Уж не обессудь, Алексей Филиппович, пересказывать тебе не стану. Но высоко ты поднялся, и завистников у тебя прибавилось. Ну да цену их словам я теперь знаю, так что ежели опять до меня их речи дойдут, так и пропадут втуне. Только ты, вот что, Алексей Филиппович…
Я весь обратился во внимание. Архимандрит прав, завистников у меня наверняка хватает, и завистников деятельных — вон, даже его высокопреподобию накляузничали. Пожалел меня отец Власий, пожалуй, напрасно, что пересказывать те кляузы не стал, я и так неплохо себе представлял, что там могло быть написано, но расположение своё показал. И как вот после такого к его словам не прислушаться?
— Ты как точно известно станет, где больницу и гимнастический дом строить будут, мне о том сообщи. Прямо сюда, на подворье, пришли письмо, мне передадут. А я посмотрю, кто там в ближайшем храме Божием настоятель… — ну да, про то, что если архимандриту тот настоятель чем не угодит, тут же его и поменяют, вслух говорить и правда нет смысла, я не дурак, уже и так понял. То есть присмотр церкви Женскому гимнастическому обществу царевны Татьяны Филипповны обеспечен. И не просто церкви, а церковной тайной службы. Ну да ладно, раз так, то так. Избежать, как я понимаю, такого счастья не выйдет, значит, будем жить и работать с ним. Хм, а может, оно и к лучшему?
— И про завистников, Алексей Филиппович, не забывай, — похоже, архимандрит взялся приводить нашу беседу к завершению. — Они ещё не раз и не два жизнь тебе попортить возжелают… Но ежели ты сам чист останешься, ничего у них не выйдёт, кроме вреда собственным их душам. Веруй в Бога, молись Ему, уповай на Него, и устроит Господь тебе всё по правде Своей. А мы с братией за тебя Бога молить будем ежедневно, дабы укрепил Он тебя и направил. Помощь Божия никому не лишняя, и тебе лишней не будет.
Перед прощанием архимандрит подарил мне серебряный медальон-икону Михаила Архангела, небесного покровителя князей и бояр, и выказал преизряднейшее уважение, лично проводив меня до ворот подворья.
Домой я ехал в смешанных чувствах. Благорасположение его высокопреподобия — это в любом случае хорошо, даже в совмещении с неявно обещанным мне присмотром. Так, царь за мной уже присматривает, глава церковной тайной службы теперь тоже. И кто тут может оказаться следующим?..
[1] Длинное (до пят) одеяние с широким запахом, глухим воротом и узкими рукавами, ушитое в талии и расширенное к низу. Носится на богослужении (исключительно чёрный) или как повседневная одежда (любого неяркого цвета)
[2] См. роман «Семейные тайны»
[3] См. роман «Хитрая затея»
Глава 19
Два провокатора
Справившись с впечатлениями от беседы с архимандритом Власием, я уже вскорости вернулся к заботам текущим, а потому и более для меня важным на сегодня. И едва ли не главное место среди тех забот занимали раздумья, как бы прояснить роль многоуважаемого Ивана Фёдоровича Смирнова во всём этом переплетении непонятных и неприятных событий, происходящих вокруг меня с конца февраля. Во-первых, я полагал, что прояснение это станет ключом для разгадки смысла всех прочих происшествий. В самом же деле, господин Тихонов имел какие-то дела с присяжным поверенным Карцевым, а, возможно, и с самим Смирновым тоже, до того ещё, как пришёл к Курдюмову искать вора, способного влезть ко мне в окно, стало быть, стоит Смирнов у самого начала всей этой злополучной цепи. Во-вторых, мне представлялось, что в любом случае понять, какое отношение имеет Иван Фёдорович к вышеназванным событиям, или хотя бы более-менее правдоподобно что-то на сей счёт предположить для меня будет легче, чем тягаться с тайными. И, в-третьих, тешил я себя надеждою, что само общение с людьми князя Свирского проще пойдёт, если я разберусь, при чём тут Смирнов. При всём при том я не забывал, что сильно портить отношения с Иваном Фёдоровичем мне тоже совсем не с руки. Вот и откладывал я встречу с издателем до того, как смогу что-то такое придумать, что заставит многоуважаемого господина Смирнова хотя бы в какой-то степени передо мной раскрыться. И раз уж я посчитал, что у Ивана Фёдоровича с тайными вышла какая-то размолвка, то и неприятных, а тем более опасных для меня последствий с его стороны не ожидал.
Вышло, однако, так, что со Смирновым мы совершенно случайно встретились в театре и Иван Фёдорович, улучив момент, когда Варварушка с Оленькой отвлеклись на коротенький разговор с княжной Засельской, пригласил меня к себе, причём именно меня одного. Приглашение пришлось принять — не хватало ещё показывать, что я избегаю общения, но пару дней времени на раздумья я получил, сославшись на всяческие дела. Как следует продумать, однако, за эти дни свои замыслы я так и не смог, и к Смирнову отправился проводить, как говорят военные, разведку боем, благо, предвидение подсказывало, что разведка эта окажется не бесполезной.
Едва переступив порог особняка Смирнова, я понял, что ждёт меня нечто интересное. Да и как тут не понять, если слуга, приняв мои трость и шляпу, проводил меня не в кабинет, где до того мы с Иваном Фёдоровичем только и встречались, а в гостиную, а уж там господин Смирнов встретил меня в обществе хорошо мне уже знакомой Ангелины Красавиной⁈
