Сейчас прозрачные янтарные капли виноградин едва набирают вес. Но, чувствую, когда они поспеют, Хурру и остальных детей сложно будет убедить, что есть ягоды нельзя. Даже тайком…
— Помнишь, как мы с тобой гуляли в зимнем саду посольства? Я тогда узнала, что граф Шеррес мой отец, — вздохнула Анни. И виновато улыбнулась, — не знаю, почему мне это вспомнилось. Сходства между прогулками меньше, чем различий…
Она замолчала. Я качнула головой, соглашаясь с ее словами.
— Давай присядем, — указала деревянные скамейки расположенные по периметру. Очень широкие и низкие, чтобы можно было поселить ковры и обложиться подушками.
Я ничего не сказала Анни, но сама тоже вспомнила именно эту прогулку. Наверное потому, что, как и тогда, в моей голове тревожно кружились мысли о графе Шерресе. Тогда я переживала, как поверит ли он в то, что Анни его дочь, и примет ли ее так, как она мечтает. А сейчас я никак не могу выбросить из головы, что он станет «женихом» моей второй дочери. Пусть и понарошку.
— Я тоже об этом постоянно думаю, — вздохнула Анни. — Но я обещала Катриле никогда не смотреть ее будущее, и даже ничего не могу сказать ей… Понимаешь?
— Ты знаешь о планах сестры⁈ — ахнула я…
— Ну, конечно, знаю, мам, — тряхнула головой дочь. — Папа написал мне… Сказал, чтобы я не боялась, он позаботиться о ней… И все, в общем-то, будет хорошо. Я пока не вижу в ее будущем самого страшного конца…
— Но что тогда тебя беспокоит? — нахмурилась я, хотя, признаться, от сердца сразу отлегло. И пусть вероятности часто меняются, но пока Катриле ничего не угрожает.
Анни тяжело вздохнула и опустила глаза. Неосознанно взяла меня за руку. Она всегда так делала, когда чего-то боялась. Я сжала ее ладошку. Не так давно она была совсем маленькая, а сейчас такая же как моя…
— Мам, — Анни подняла на меня взгляд, — в половине вероятностей, который я вижу, их «игра» зайдет слишком далеко.
— Что ты имеешь в виду? — сердце встрепенулось и ударилось об ребра, ускоряясь. — Ты только что сказала, что все будет хорошо…
— Да, мам, с тем делом, ради которого Катрила хочет сбежать от нас, все будет хорошо. А вот «игра» с моим отцом… Я все время вижу, что они поженятся… По-настоящему, понимаешь?
У меня как камень с плеч свалился. Захотелось рассмеяться. Разве же такой финал повод для тревоги?
— Твой отец очень хороший человек, — улыбнулась я. — И мне кажется, если они с Катрилой будут вместе, то это совсем не плохо.
— Но он мой папа! — воскликнула Анни. — А Катрила моя сестра!
— Не кровная, — заметила я. И постаралась объяснить, — Анни, милая, твой отец очень хороший человек, он много лет продолжал любить твою мать и чтить ее память. И, думаю, он заслужил немножечко личного счастья. И, если у них все сложится, он будет хорошим мужем для Катрилы.
— Но он намного старше, — привела следующий аргумент моя дочь.
— Мой отец и твой дед, король Эдоард, был старше моей матери почти в три раза. Но это не мешало их счастью, — не моргнув глазам слегка приукрасила я действительность. Теперь -то я знала, семейная жизнь моих родителей не была такой уж безоблачной, как мне казалось в детстве.
— Все равно, — мотнула головой Анни, — это как-то неправильно. Ну, почему именно они? Катрила могла бы найти себе другого… А мой папа — другую. Если бы они были счастливы по отдельности, я была бы рада за них.
Я рассмеялась и обняла Анни, прижимая к себе:
— Доченька моя, любовь такая штука, которая никогда не спрашивает разрешения, чтобы родиться. Когда-нибудь ты встретишь того самого, который затронет твое сердце и поймешь, что от тебя ничего не зависит. Выбор делаешь не ты, выбор делает твое сердце. А ты можешь не согласиться с ним, и всю жизнь думать, что ты сама отказалась от своего счастья. А можешь согласиться и попробовать быть счастливой. Не факт, что все получится, но тогда ты хотя бы не будешь жалеть…
Вздохнула. Эти слова отзывались и во мне тоже, тоскливо-приятной сладкой болью. Агор… Мужчина, которого выбрало мое сердце.
— И если у Катрилы и графа Шереса все получится… Анни, это величайший дар, и надо радоваться, что два близких тебе человека обретут любовь и счастье быть рядом с тем, кого любят…
Анни вздохнула. Едленно,словно раздумая, согласиться или нет с моими словами, кивнула. А потом неожиданно спросила:
— А ты? Ты разве не жалеешь?
— О чем? — Не сразу поняла я.
— О тех кого любила когда-то… Вот Гирем… Он ведь до сих пор любит тебя. И готов на все, чтобы ты его простила. Дишлан… Ты говоришь, что любила его по-настоящему, но разве ты смогла бы тогда влюбиться еще раз? И этот… третий… Я не знаю кто он, я его совсем не вижу. Но я точно знаю, он есть. И, скорее всего, это маг. Разве ты не жалеешь, что полюбила того, кого должна ненавидеть?
Я грустно улыбнулась. Наверное, это последствия того, что моя Анни росла вдали от меня. Такими вопросами дети задаются гораздо раньше, а не в почти двадцать, как моя малышка.
— Нет, милая, — я постаралась ответить честно, — я не жалею ни об одном из своих возлюбленных. Я любила искренне любила Гирема и мечтала прожить с ним всю жизнь, хотя с самого начала понимала, что этой мечте не суждено сбыться. Он слишком знатен для нищенки Ельки, и слишком низкого происхождения для принцессы Елины. А потом мы оба сделали свой выбор и выбрали не друг друга: я хотела вернуть свое имя, а он хотел денег и признания среди знати.
— Это когда ты вышла замуж за герцога Бокрея?
Я кивнула:
— Верно. Гирем мог остановить меня. Хотя бы попытаться. Но его желание заручиться поддержкой будущего короля было гораздо сильнее любви ко мне.
Анни понимающе склонила голову.
— А Дишлан?
— А Дишлана больше нет, — я ощутила привычный укол боли там, где до сих пор оставались чувства к нему. Пусть они были не мои, а Великой Матери, но те несколько лет нашего совместного счастья стоили, чтобы хранить о них добрую память. — Но если бы он был жив, я, наверное, до сих пор любила бы его и была счастлива с ним. И, возможно, тогда не полюбила бы Агора… Я не знаю, Анни, что было бы, если бы Дишлан был рядом.
— Значит его зовут Агор? — улыбнулась она.
— Да… И ты права, он маг. И не просто маг, но еще и правая рука Великого отца. И хотя он не поддерживает взгляды своего правителя, но никогда не пойдет против него. И именно поэтому мы не можем быть вместе. Мы тоже сделали свой выбор, променяв любовь на совесть.
Моя дочь протяжно вздохнула. Как будто бы этот случай отозвался в ней пониманием больше, чем все остальные. И я не сдержалась:
— Милая, — осторожно улыбнулась, — мне кажется, или ты эта ситуация тебе знакома очень хорошо?
Вопрос повис в воздухе, Анни прикусила губу и задумчиво смотрела куда-то в угол, словно думая поделиться тем, что у нее на уме или нет. А потом решилась:
— Я не знаю… Я не уверена, что то, что я чувствую любовь. Ну, — она смутилась, — я раньше думала, что любовь — это такое чувство, при котором теряешь голову, все вокруг кружится от счастья и становится каким-то особенным. Но у меня не так. Да, когда я смотрю на него, мне хорошо. А когда он на меня — еще лучше, хотя одновременно мне хочется спрятаться, потому что… Не знаю почему. Когда мы разговариваем, мне кажется воздух вокруг дрожит в таком напряжении, что его вот-вот расколет небесная молния. Но при этом я понимаю, что если надо будет уехать в Абрегорию к мужу, я ни на миг не задумаюсь, соберусь и уеду…
Я тихо и радостно рассмеялась и обняла дочь.
— И кто он, Анни? Кто этот мужчина, который смог покорить твое сердце?
— Значит это любовь? — требовательно взглянула она на меня. — Но почему тогда я так легко готова отказаться от него? Я не понимаю, мам… Я так запуталась. Но я точно знаю, мы никогда не будем вместе. Он останется здесь, а я очень скоро стану императрицей.
— Но ты будешь бережно хранить память о тех днях, которые вы провели вместе, — кивнула я. — иногда, милая, долг сильнее любви. Так ты скажешь, кто он?
