Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Опасался услышать в ответ что-нибудь вроде «и без комиссариата разберёмся» или «ночь на дворе!», но вместо этого поручик кивнул.
— Оповестили уже. Едут.
После этого он прошёлся вокруг автомобиля и покачал головой, а мои бумаги не стал просматривать вовсе, сразу убрал их в офицерский планшет, ещё и не спросил ни о чём, как если бы получил приказ не совать нос в чужие дела.
Уже едут? Здорово! Замечательно просто!
Тут бы мне расслабиться, но надо кровь по жилам подопечного прогонять, его сердечной мышцей работая, да и непонятно, кто именно едет. Хорошо, если Альберта Павловича посреди ночи в республиканском комиссариате застать получилось, а ну как оперов за мной пришлют? Они в сказочку о раненом профессоре точно не поверят. И вроде бы одно дело делаем, но лично я куда спокойней себя чувствовал бы, возьми на себя все формальности куратор.
Неожиданно где-то неподалёку в бешеном темпе застучали пулемёты, потом и вовсе начали стрелять прямо над нашими головами, звякнуло о крышу автомобиля несколько отлетевших в эту сторону гильз. К отражению воздушного налёта присоединились зенитные орудия, стали рваться в небе снаряды, качнулась из-за близких разрывов авиабомб земля, задребезжали в рамах стёкла.
Мне показалось, будто различил рёв пронёсшихся над домами самолётов, а потом тяжко грохнуло — ещё и ещё! — но уже прилично дальше.
Унтер поковырялся мизинцем в ухе и зло процедил:
— Ох, добраться бы до летунов, отвести душу…
— Доберёмся ещё! — уверил его совсем молодой рядовой, стянул с головы ушанку и вытер ей лицо. — За всё сразу поквитаемся с этой контрой!
— Разговорчики! — шикнул на них прапорщик, поскольку как раз в этот момент по арке мазнули лучи автомобильных фар и во двор заехала легковушка.
Караульные приличия ради изобразили бдительность, но расслабились сразу, как только из машины выбрались молодой человек в кожаном плаще и подтянутый господин лет тридцати в опалённом и частично даже прожжённом пальто. Прапорщик вновь прибывших определённо узнал и скомандовал отбой, у меня тоже от сердца отлегло.
Прибыли Эдуард, уж не знаю, как его там по батюшке, и Альберт Павлович!
Они заговорили с прапорщиком, а из легковушки выбрались незнакомый оперативник с ППС и парнишка-оператор, чью неприятную физиономию с рябыми щеками я уже лицезрел день или два назад, но так и не понял — при комиссариате он состоит или при моём кураторе. Водитель тоже оставаться в салоне не стал, вылез из-за руля, закурил.
— Цел? — заглянул ко мне Альберт Павлович, который забрал у прапорщика мои документы, после чего предоставил разбираться с ним спутнику из республиканского комиссариата. — А это…
Лицо его вдруг неуловимым образом исказилось, разменяв свою обманчивую мягкость на безжизненность восковой маски.
— Что с ним? — хрипло выдохнул куратор. — Выкарабкается?!
— Пулевое ранение сердца, — пояснил я. — Жить будет. Наверное. Хирург нужен.
Альберт Павлович тихонько ругнулся и от расспросов воздержался, только уточнил:
— Образцы забрал?
— Забрал.
И удивительное дело — мой ответ куратора, такое впечатление, нисколько не успокоил. Вроде бы мелькнуло в глазах нечто похожее на облегчение, но мелькнуло и пропало. Явно совершенно другим мысли оказались заняты.
В выбитое боковое окошко посветили электрическим фонариком, луч остановился на осунувшемся лице Леонтия — морщинистом, бледном и покрытом испариной, отчасти даже неправильно-асимметричном. Выглядел старик натуральным покойником, но каким-то чудом Эдуард его узнал, не иначе успел поднять ориентировки на влиятельных монархистов.
— Да это же Горский! — охнул молодой человек. — Чтоб меня черти драли! Это Леонтий Горский!
— Он при смерти! — быстро произнёс Альберт Павлович. — Нужно незамедлительно доставить его в больницу!
Эдуард помотал головой.
— Никаких больниц! Едем в комиссариат!
— У старика пуля в сердце! — продолжил упорствовать куратор. — Если он отдаст богу душу, мы от него вообще ничего не узнаем!
— Вот именно! — набычился Эдуард. — Если он загнётся на операционном столе, нам это пользы не принесёт! А так есть все шансы его опросить!
— Это контрпродуктивно!
— Наоборот! — возразил ему риковец. — Оперативная обстановка меняется ежечасно и даже ежеминутно! Мы не можем позволить себе и секунды промедления! Это преступление против интересов республики!
Напряжение сгустилось до такой степени, что между собеседниками разве что искры проскакивать не начали, а мне пришлось целиком и полностью сосредоточиться на прокачке крови, иначе никак не получалось стабилизировать ставшее вдруг неровным сердцебиение пациента. Но справился кое-как, ещё и попытался подыграть куратору, заявив:
— Горский об оперативной обстановке ничего и не знает. Все эти дни он безвылазно в «Астории» сидел и с монархистами дел не вёл. Не отчитывались они перед ним!
Впустую!
— Разберёмся! — отрезал Эдуард.
— Когда разберётесь, уже поздно будет! — возразил Альберт Павлович. — Я настаиваю на немедленной госпитализации!
Эдуард только фыркнул.
— Можете настаивать на чём угодно! — резко бросил он в ответ. — Вы тут на общественных началах! Я бы даже сказал, на птичьих правах! Ясно?
Округлое лицо Альберта Павловича на миг закаменело, и я предельно ясно уловил, как всколыхнулся его потенциал, но куратор тут же взял себя в руки и совершенно спокойно произнёс:
— Я доведу вашу позицию до своего руководства!
Эдуард лишь ухмыльнулся.
— Имеете полное право! — выдал он и позвал водителя: — Толя! Давай сюда!
— Раз так — я умываю руки! — заявил Альберт Павлович, распахнул переднюю дверцу и уселся на пассажирское сидение.
Эдуард наклонился, заглянул в салон и спросил:
— А не хотите пересесть?
— Нет!
Риковец зло прищурился и кинул взгляд на задний диванчик, но свободного места там оставалось откровенно немного, зато хватало стеклянного крошева и только-только подсохших пятен крови. Эдуард хлопнул дверцей и отошёл к прапорщику.
— Карьерист! — с презрением произнёс Альберт Павлович и вдруг резко бросил: — Не нужно! Всё под контролем!
— Что? — не понял я.
Куратор в ответ лишь головой покачал.
Эдуард тем временем отошёл к служебному автомобилю, а сбегавший в дом прапорщик забрался в вездеход. Троица подчинённых присоединилась к нему, и унтер сразу начал проверять установленный на турели пулемёт.
Ого! Под охраной поедем!
— Это эскорт или конвой? — спросил я, но Альберт Павлович предпочёл промолчать.
Эдуард крикнул шофёру:
— Толя, давай следом!
Тот кивнул, смёл с водительского сиденья битое стекло и уместился за рулём, а паренёк-оператор растерянно оглянулся, но после отмашки Альберта Павловича присоединился к риковцам, нырнув в заднюю дверцу.
— В каком он состоянии? — уточнил куратор.
— В стабильно критичном, пожалуй, — без особой уверенности ответил я, поскольку случай был уникальным даже без всяких скидок на мой невеликий опыт. Тут и многомудрые профессора ответить бы затруднились. Особенно — многомудрые профессора.
— Сделай всё возможное, — потребовал куратор. — Он должен выжить!
Это замечание в корне расходилось с настроем Эдуарда, но я благоразумно промолчал.
Мы тронулись и вывернули со двора, тут и там продолжали постреливать пулемёты, в небо улетали росчерки трассеров, то и дело доносились отголоски взрывов, но я отмечал всё это лишь краем сознания, основное внимание уделяя поддержанию сердцебиения Горского. Даже с расспросами к Альберту Павловичу не приставал, хоть так и подмывало поинтересоваться новостями. Если в центральных кварталах республиканцы своих позиций не утратили и даже понемногу продвигались вперёд, то о положении дел в северо-восточных предместьях и на западном фронте оставалось лишь гадать.
Держимся или отступаем?
Наверное, я всё же рискнул бы отвлечься и справился об этом у куратора, но тот к разговорам определённо расположен не был — сидел прямой будто палка с неподвижностью восковой статуи.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
