Не прошло и двух десятков лет… Мысленно хмыкнула я. Поудобнее устраиваясь в дружеских объятиях Гирема. Мне всегда было уютно рядом с ним. И беды казались не такими большими, и проблемы не такими серьезными. И, вообще:
— Мне жаль, что у нас в итоге ничего не получилось.
— И мне, — отозвался Гирем. — Но я рад, что ты встретила мужчину, которого полюбила. Олира сказала, что Агор достоин твоей любви… Знаешь, эта старая карга, которая прячется внутри девочки, уважает тебя и считает единственной равной, среди целого мира трусливых глупцов. — Он фыркнул, — Агор, кстати, в ее представлении идет сразу после тебя.
— Ты узнавал у Олиры про Агора? — удивилась я.
— Нет, — ехидно усмехнулся Гирем, — мне так понравилось вести беседу с высокомерной старой каргой, которая смотрит на меня как на жирного, откормленного трактирного таракана: со страхом, что он залезет к ней в тарелку, и нежеланием портить аппетит, размазав его кишки по столу.
— Ну, ты и… — я рассмеялась… У меня под ухом билось его сердце, ровно и спокойно. Мне было тепло и впервые за много дней спокойно, несмотря ни на что. Я знала, что со всем справлюсь. Ведь Гирем был абсолютно уверен в этом и делился своей уверенностью со мной.
— Ага, — хохотнул он. И внезапно посерьезнел, возвращаясь к тому, с чего начал, — хорошо, что ты отправила детей, хотя я бы выбрал им другого сопровождающего. Но если старая карга узнает… Я боюсь она прикажет посадить Анни и Катрилу за решетку…
— Мы продумали этот момент. Завтра утром мы объявим, что дети подхватили почесуху. Но между собой неосторожно обмолвимся, как бы вы не принесли из Южной пустоши Красную Пагубу…
— Хитро, — хмыкнул Гирем. — должно сработать.
— Уверена, — кивнул я, — сработает. Рабыни «случайно» услышат наш разговор и донесут куда нужно. И никто не станет возмущаться, что дети останутся под присмотром матерей, а Анни и Катрила перестанут появляться на людях, чтобы не разносить заразу…
Около тридцати лет назад, на границе с Южной пустошью случился сильный мор. Болезнь пришла оттуда, с заброшенных земель. Сначала она маскировалась под обычную почесуху, которой болеют все дети. Ее и лечат-то не всегда, сама проходит. Главное не чесать круглые, сухие, шершавые пятна, которые появляются по всему телу и жутко зудят. Если чесаться, то почесуха тоже проходит, просто длится немного дольше.
От почесухи не спрятаться. Если кто-то заболел, значит все дети в округе покроются сухими, ярко красными пятнами, которые просто невыносимо чешутся. Даже я, живя в королевском замке не избежала этой болезни. Я тогда была совсем маленькой и ничего не помню, но моя няня рассказывала, что на меня, как и на всех детей, надевали отцовскую рубаху и обязывали рукавами, притягивая руки к телу и не давая чесаться.
Поэтому, когда все жители приграничной деревни покрылись красными пятнами, никто ничего не заподозрил. Посмеялись только, что почесуха и на взрослых перекинулась. Но через несколько дней умер первый ребенок. Через пару часов второй… Деревня опустела меньше, чем за седьмицу. А «почесуха» появилась у соседей.
До королевского замка сведения о море, который обозвали Красной Пагубой, дошли, когда полностью вымерли шесть приграничных деревень. Пока выяснили, что передается она при прикосновении к вещам, которыми пользовался заболевший человек, — еще пять.
Тогда король Грилории принял решение защитить страну от мора любой ценой. Он велел оградить территорию на которой гуляла Красная Пагуба забором, отступив довольно большое расстояние от пораженных болезнью деревень. И никого не выпускать… А если люди, пытаясь сбежать, начнут подходить ближе полета стрелы…
Это было жестоко, но остановило болезнь. А к почесухе с тех пор стали относиться гораздо внимательнее, помня, что за легким недомоганием может скрываться смертельно-опасная зараза.
— Анни и Катрила тоже хотят покинуть крепость, — заметил Гирем. — Чуть позже. Но ты, наверное, знаешь.
— Знаю, — кивнула я. — Они стали совсем взрослыми, и я должна позволить им самим решать свои проблемы. Но…
— Они давно взрослые, Ель, — усмехнулся он, перебивая меня, — только ты не видишь этого, все стараешься решить за них и спрятать от всех несчастий под своей юбкой. И не только их.
— Никого я не прячу под юбкой, — возмутилась я. И добавила, не осознавая, что противоречу сама себе. — Ну, ладно детей, но кого еще?
— Всех, — улыбнулся Гирем. И сильнее притянул меня к себе, заставляя прижаться сильнее. Положил подбородок на макушку. — И меня в том числе. Ты ведь даже не посоветовалась со мной, когда решила увезти мою дочь отсюда. И, уверен, дочерей ты тоже поставила перед фактом, и они вынуждены были согласиться с тобой. Но я уже привык… Такой уж у тебя, характер… Королевский…
И он опять был прав. Да, я говорила с Анни и Катрилой, но если бы они отказались, я нашла бы способ убедить их. Или заставить.
— Как же меня бесит, что ты всегда прав, — пробормотала я. Сон, сбежавший от тревожных дум, потихоньку подкрался обратно. Веки стали тяжелыми и тянулись вниз… И я снова, не разумом, а сердцем, попросила, — не уходи… Побудь со мной пока я не усну. А то я опять буду мучиться от бессонницы…
— Не уйду, — вздохнул он, поудобнее устраиваясь на моей постели. — Спи, Елька… Спи…
Я почти провалились в мягкую и теплую темноту, которая рядом с ним всегда была уютной и безопасной, когда он рассмеялся:
— Как я мечтал провести с тобой хотя бы еще одну ночь, Ель. Но не думал, что ты будешь просто спать в моих объятиях… — он замолчал. — Спи Елина, королева Южной пустоши и моего сердца…
Он молчал долго. Слегка покачивал меня, как будто бы я была ребенком на его руках. А потом я услышала тихий шепот:
— Я никогда не скажу тебе это. Я поклялся молчать. Но сейчас ты спишь, а мне так трудно, Елька, хранить эту тайну.
Он тяжело вздохнул, снова немного помолчал, а потом продолжил:
— Я никогда не забуду, нашу самую первую встречу. Вернее, — в его голосе послышался смешок, — вряд ли это можно назвать встречей. Я бы сказал, это было явление… Ты явилась передо мной и затмила собой весь мир. Я тогда только получил титул барона и впервые получил право попасть в королевский замок не под покровом ночи, а среди бела дня. Ты стояла у трона. Такая прекрасная и такая недоступная. Я не был идиотом, Ель, и прекрасно понимал: ты не для меня. Ты никогда не будешь моей. Ты прекрасна, как самая яркая звезда на небе, и так же недоступна для меня.
Еще один тяжелый вдох. И снова тихий, еле слышный шепот:
— А потом случился заговор. Я даже был рад, что ты станешь женой Адрея. Ведь я свой человек для Бокреев. А значит смогу видеть тебя гораздо чаще. Мне хватило бы… Я так думал тогда… А потом Адрей сообщил мне, что ты погибла в пещерах упав в пропасть. Я хотел его убить. Отомстить ему за то, что не уберег тебя, ведь это была его забота. Я знал, Туз никогда не простит мне смерть сына. Не потому что он его любил, а потому что в нем текла кровь Древнего Бога Гирлора. Пусть и сильно разбавленная. Но я не боялся. Зачем мне жизнь в мире, где нет тебя?
Гирем вздохнул:
— Мне надо подготовиться. Взять у Жерена несколько уроков. Я же не убийца, Ель. Я вор. Я могу бы незаметно подсыпать яд в бокал Адрея, но я хотел убить его глядя ему в глаза. Чтобы он знал за что умирает и мучился от боли… И вдруг, когда план дела были закончены, план готов, а кинжал заточен, я вдруг увидел в толпе Нижнего города нищенку.
Он рассмеялся.
— Если бы Небо упало на меня, я не удивился бы так сильно, как в тот момент. Я поначалу даже не поверил. Я думал, то сошел с ума. И мое сердце, корчась от боли, решило найти замену… Но эта нищенка никак не могла быть тобой, значит была мне не нужна. А потом я увидел тебя в харчевне, куда пришел пообедать. Помнишь? Ты выкрала мой кошель. И кинжал, который я приготовил для Адрея. Признаюсь, я даже был рад, что все случилось именно так. И ты все решила за меня. Я отправил к тебе Жерена. Хотел, чтобы он все узнал. И он рассказал, что ты ургородская мать, которая пришла в Ясноград с сыном и дочкой. И я подумал, что ты сестра Елины. Двоюродная, или троюродная… У вас в Угороде все так перемешано.
