Егоров приосанился, о стилях он любил рассуждать.
— Ну, я начинал с четырёхмерной поэзии и звучарных стихов. Это слишком сложно. Но сейчас стремлюсь к минимализму, работаю с линейными короткостишиями. С ультра-короткой формой.
Капитан изрядно удивился такому количеству незнакомых слов.
— Интересно. Я не знаю, насколько это тактично спрашивать, но можешь что-нибудь зачитать?
— Без поэтизатора сложно, но попробуем.
Егоров прокашлялся, сделал серьёзное лицо и прочитал:
Луна яичницей несётся в небесах [1]
Артемьев ожидал продолжения и выждал пару секунд. Когда Егоров кивнул, показывая, что закончил, капитан чуть не проронил бестактное «это всё?», но вместо этого сказал, слегка улыбнувшись:
— Интересно, интересно. Очень хорошая метафора!
— Могу продолжить, — предложил Егоров и тут же поправил себя. — Впрочем, это сложный жанр для восприятия. Тут главное — паузы, а это не всем по душе.
— Кстати, о душе. Говоришь, не женатый? — немного резко сменил тему капитан.
— Да, точнее, снова развёлся, — Егоров поменялся в лице. — Подал на развод два среднегода назад.
— Сочувствую. Это же ты уже второй раз разводишься? Что так?
Леонид встал и начал ходить по каюте, засунув руки в карманы.
— Ну, первый брак был вообще по-глупости. А тут… Понимаешь, у меня родилась двойня. Два замечательных мальчика, очень похожи на меня. То есть, были похожие.
— В смысле, были? — Артемьев ожидал услышать что-то очень грустное, но Егоров развеял опасения.
— Нет, они и сейчас живы-здоровы, им уже почти четыре среднегода. Просто спустя полгода парни стали всё меньше и меньше походить на меня. И вообще, на представителей светлой расы. В негритят превратились, короче. В мулатиков. Я заранее предполагал что-то похожее. Жену долго не отпускали после родов, а рожала она в лучшем роддоме Суздаля. Я тогда прилично получал, проплатил роды и какие-то «дополнительные процедуры». Как я потом выяснил, временную внешнюю боди-модификацию детишек.
— Беда-беда… И что теперь? Слышал, по закону Суздальской Империи отцовство отменить не так просто. Платишь алименты?
— Ну, как сказать… Стараюсь, но денег мало.
Капитан снова прервал разговор, отвлёкся на гарнитуру, потом вывел на экран один из туннелизаторов. Приблизил, посмотрел в просмотровое окно. Матрос-зверотехник, дежуривший у туннелизатора, отступил, позволив рассмотреть поближе. Стая из полсотни разноцветных рыбёшек отчаянно крутились внутри вакуумного двигательного нутра, выпустив хвосты-воронки наружу корабля и охватив его со всей стороны.
Один из гипототемов, сферическо-вакуумных коньков, плавал взад-вперёд в стороне от стаи, даже не пытаясь слиться в ней потоком турбулентности. Его светимость казалась ниже остальных, хвост, свёрнутый в четвёртое пространство, обрывался чёрной точкой.
— Захворал, что ли? Что со скоростью, что нейтринное зрение говорит? Нормально? Ну и ничего страшного, погрешность полтора процента. В запас уложимся. Отгони его в сторону, пусть не вливается на ходу, а то слетим с курса.
Егоров, наконец, успокоился и присел обратно в кресло. Артемьев попытался приободрить товарища:
— Ладно, в жизни всякое бывает. Всё равно, замечательно, что мы встретились! По твоему корабельному времени сейчас ночь или день?
— Ночь, — ответил Егоров и подтверждение зевнул. — Хотя я себе ритм частыми нырками уже насовсем сбил.
— У нас — утро. Ты ночевать где будешь? В своём корабле? Кстати, я не посмотрел, что у тебя за корабль, кажется, второй класс размерности?
— Второй, яхта «Академик Гамаюнов». Из Рязани, серии «А-45» середины прошлого века. Парусник. Судёнышко старое, но крепкое, я в нём живу вот уже больше года.
Артемьев усмехнулся.
— С мотыльком? Редкое явление в наших краях.
— Их же недавно приручили, меньше века назад, — сказал Егоров. — В центральной части Рукава Ориона другая разновидность водится, малые бражники, которые не умеют надолго окукливаться при посадках в зоне гравитации.
— Дорого же содержать яхту? И как ты один управляешься?
— В том-то и дело, что яхтами можно управлять в одиночку. Главный плюс. По сути, челнок с возможностью межзвёздных перелётов. Мотыль умный, автоматику слушается, а другой живности на борту нет. Правда, медленно плавает, и далеко от магистралей не уплывёшь, и комфорта особого нет без гравитации. На планету садиться либо дорого, либо опасно.
— Потом куда планируешь? Возвращаться на большую землю?
— Да, думаю, что пора завязывать с окраинами, — вздохнул Егоров. — Как-то небезопасно тут. Но лететь до Перми отсюда стоит тысяч двадцать — и это только топливо с дефлюцинатом. Да, а заночую, пожалуй, на яхте.
Егоров отвернулся. Было стыдно просить помощи, но другого выбора он пока не видел. Многозначное молчание возымело действие, и Артемьев рявкнул:
— Да что ж ты как не родной! Оставайся на корабле до разгрузки, сейчас выделю тебе апартаменты. Хотя, пожалуй, в Балхаше и в Орске я тебя высаживать не буду, в Бессарабии визовый режим… Нам до них осталось три перелёта, два всплытия. Мы сейчас летим до Тюмени, можешь выйти и там.
Поэт кивнул, продолжая молчать. Артемьев почесал подбородок, махнул рукой:
— А, чёрт с ним, оставайся и до обратной дороги, в Кунгур тебя я запросто подброшу. Всё равно половина номеров простаивает. Только с питанием — тут уж сам решай, трёхразового не обещаю.
— Спасибо! Позволь только мне сходить до яхты, забрать кое-какие вещи.
Капитан попрощался с другом и отдал распоряжение дежурному сопроводить гостя.
Егоров вышел из каюты в широкий парадный коридор и выдохнул. Оставшейся суммы вполне должно хватить, чтобы прокантоваться в ВИП-апартаментах корабля несколько недель. Наличие посёлка открывало перспективы подзаработать. А траты на посадки, взлёты, дозаправки теперь сводились к нулевым — разве что пару раз вывести яхту в открытый космос, чтобы «размять шарниры» да подкормить мотыля.
Приспособленчество, но куда деваться?
В коридоре Егорова уже ждал молодой парень в форме с редкими белёсыми усами. Парень представился старшим матросом Константиновским и молча повёл поэта по зигзагу лестниц вниз, в ангарный отсек. На вид он показался немного резким.
— Не подскажете, а есть ли у вас на корабле какая-то культурная жизнь? — рискнул прервать молчание поэт, когда они уже подходили к яхте. — Кто ваш министр культуры?
По идее, этот вопрос было бы логичнее задать капитану. Но пока оставалось неясным, как Артемьев отнесётся к заработкам Егорова.
— Министра культуры не изобрели. Говорят, когда-то был заместитель капитана по культуре, но это ещё в доисторические времена, до ремонта.
— Хорошо, а пресс-служба? Телестудия.
— Только через внутреннюю сеть, энтузиастами. А жизнь — отчего ж нет, есть жизнь. Киноклуб, уличная дискотека ещё. Школа, два училища, там преподаватели кружки ведут, но сейчас каникулы, да и студентов мало…
— Что за киноклуб? — оживился Егоров.
— «Заводчанин». Улица Космолётчиков, два. А почему интересуетесь?
— Понимаете… я поэт. Хочу выступить перед публикой.
Старший матрос Константиновский немного неучтиво осмотрел Леонида с головы до пят, словно проверяя — точно ли поэт?
— Думаю, это можно. Обратитесь к Ефиму Скоморохову, он начальник клуба. Если у меня получится, я смогу проводить. Одному туда как-то незнакомому…
— Спасибо, — сказал Егоров и обернулся, глядя на свою яхту в ангаре, за герметичной прозрачной перегородкой. — Вы подождёте меня здесь?
Константиновский коротко кивнул, потом его взгляд упал на яхту, и матрос заметно оживился.
— Разрешите осведомиться… Парусник?
— Да, серия А-45. Один из первых серийных парусников в Империи. Даже имя присвоили вместо бортового номера, как у следующих.
Матрос недолго сомневался, потом любопытство взяло верх. Он открыл ворота ангара и спросил:
