Крепкий коммерсант пёр на спине специально изменённый для ранцевой переноски самовар, который был горяч, но спину торговца не обжигал.
Через боковой кран, удобный для него в плане доступа, он наливал в плотные картонные стаканы чай, тут же у него были в продаже баранки, которые он снимал со связок, грозди сухофруктов и пряники разных размеров в карманах фартука.
С точки зрения любого бродячего торговца, собрание разношёрстной армии, осаждающей офис Филинова, было не источником беспокойства и живым спамом, а новой клиентской базой, которую он тут же принялся деловито окучивать:
— Ну что, господа хорошие⁈ А как насчёт «по чайку»?
— Да оно ж, наверное, можно. А в какую цену чай?
— А пятнадцать копеечек за стакан, а ежели в свою тару, то и всего десять.
— У меня есть свой китайский термос! — встрепенулся один из близко сидящих просителей.
— Такой объём, голубчик, что тут, потянет уже на две порции. Двадцать копеечек с Вас!
— Лей уже, крохобор.
— Баранок желаете?
— Тоже золотые небось?
— Обижаете, вообще без наценки отдаю, — лукаво усмехнулся бородатый торговец чаем. — По десять копеек за штучку, а если прянички, то по двадцать пять, сорок и самый большой — в рупь!
На крыльцо своей часовой лавки вышел мой «сосед» дядя Яша. В его грустных глазах читалось неприкрытое недовольство этой сидячей забастовкой.
— И шо я вижу? Нэ, я таки безумно рад, шо Аркаша пробился в люди! Но по шо ви пришли к нему, шлемазлы?
— Не Ваше дело, любезный, — без тени вежливости огрызнулся здоровяк, который занимал целое раскладное кресло и перегораживал половину тротуара. — Нам платят заказчики, мы сидим. И досидим!
Остальные заголосили, кто-то тоже попросил у торговца чая, тот налил.
Я поднял руку
— И Вам чая?
— Да, — односложно ответил я, всё-таки памятуя, что внешне являюсь человеком, который в русском традиционно не силён.
— Гостям из Африки скидка, чай по десять! — в моей руке оказался картонный стаканчик ароматного, хотя и крайне дешевого чая, индийского (из разряда — помол настолько грубый, что рубят вместе с ящиками), смешанного с Иван-чаем для густоты.
— Ви-таки с собой ещё и негра притащили, шлемазлы⁈
— Да что Вам не нравится, голубчик⁈ — визгливо возмутилась какая-то дама неопределённого возраста.
— Ой, а шо это мене тут может-таки нравицца? Вы туточки сидите с лицами, как будто бы солидные клиенты, но никто ко мне даже не зашёл. Я имею вам сказать, шо человек, у которого нет в наличии часов — это форменный капцан. И настоящих клиентов ви, как стая обезьян, это к вам не относится, — повернулся ко мне дядя Яша, — распугиваете. Ви прям как голуби и мне хочется на вас кышнуть.
— Не выйдет, — самодовольно возразил здоровяк. — Улица общая.
Кто-то из «сидячей группировки» тем временем в полголоса спросил у торговца, нет ли у него в продаже чего-то покрепче чая?
— Кофе? — фальшиво-приветливо расплылся в улыбке торговец. — Да шучу, есть конечно.
Он осторожно извлёк из специального продолговатого кармана маленькую, граммов на двести, бутылку коньяка «половина звезды» и продал её страждущему за шесть рублей.
И хотя он постарался проделать это сравнительно скрытно, от зоркого взгляда дяди Яши это не укрылось.
— От жешь, шо делаецца, люди добрые! Вы сидите тут как хулиганы на корточках, распугиваете клиентов, а теперь будете ещё и распивать горячительное. А что дальше? Устроите пьяный дебош с потасовкой и битьём окон. За шо мене всё это?
— Дядя, ты не шуми, — уже совсем недружелюбно оскалился здоровяк, — а то мы негра подговорим, он тебе входную дверь обсикает.
— Что? Я⁈ Ты не очумел, лось сохатый? — от неожиданности выйдя из образа, искренне возмутился я.
— Таааак, граждане тунеядцы, — улицу огласил насмешливый и весьма самоуверенный голос. — Попрошу не расходиться и подготовить документы для проверки.
Мы все обернулись. Ну, так и есть, к нам подобрался полицейский патруль, усиленный двумя казаками.
И ведь дядя Яша их явно ещё издалека увидел, в отличие от остальных.
— Ну, теперь-то вас разгонят, — я встал с лавки.
— А ты кудой намылился, голубь… черно…кхх…рылый? Пачпорт давай или что там у тебя?
Я сделал лицо попроще и порадовался, что у меня паспорт действительно есть, что называется, краска буквально только что высохла.
Патрульный со скучающим видом взял мой документ и вытянул губы в трубочку. Согласно паспорту, я был подданым Эфиопии и паспорт имел записи на английском и русском, был рассчитан на тех, кто настоящий паспорт (не факт, что такие бывают в природе) этой далёкой страны в руках не держал.
Патрульный ни слова не говоря сунул мой паспорт в карман.
— Значит, этот и этот водку распивали, точнее коньяк, — резюмировал старший патруля. — Этот чёрный собрался обсикать дверь торговцу, у тех четверых документов нет, а вот тот мне просто не нравится.
— Эй, я ничего не собирался! — возмутился было я, но быстро узнал, что подобные нерегламентированные выкрики полицией Кустового не приветствуются, потому что получил удар в печень и от боли согнулся пополам.
— Ещё кто-то сделает поспорить с представителями власти? — беззлобно спросил полицейский у окружающих, пока я хватал воздух ртом. — Нету таких?
Толпа безмолвствовала.
— Значится, объясняю. Жильцам дома, глубоко всеми уважаемым, между прочим, людям, некоторые из которых приходятся тёщами нашему начальнику участка, оченно не ндравятся ваши посиделки тут. Поэтому те из вас, кто не задержан, — он ткнул мне под нос увесистой дубинкой и сделал жест, чтобы я принял вертикальное положение, — сейчас шустро собирают своё барахло и аллюром уматывают. Понятно или есть какие-то вопросы дурацкие? А то я страсть как люблю отвечать на дурацкие вопросы! У меня и арх…ху…мент весомый имеется! –начальник патруля качнул своей дубинкой. — Ну ладно, может в следующий раз…
Меня парой пинков загнали в нечто подобное колонне арестантов и полицейские повели нас, даже не надевая наручники — в участок.
…
Давненько меня не арестовывали. Собственно, такое вообще было ещё в годы моей юности, я тогда был студентом.
Студентам юрфака при СССР в милицию попадать было категорически нельзя. Милиционеры писали короткую бумагу с описанием допущенных подвигов, после чего деканат отчислял героя событий со всеми потрохами.
Мы попались за игрой на гитаре, сопровождаемой портвейном на окраине городского парка.
Была облава, один из советских генсеков любил это дело и считал, что для построения коммунизма нужно повысить цены на водку, вырубить виноградники и гонять пьющую часть населения, которая, вероятно и мешала перестройке и светлому будущему.
Так попались и мы. Компания была разношёрстная, часть знали друг друга и были людьми, как сейчас говорят, тёртыми. Мы остались стоять и дали себя задержать без всяких фокусов.
Часть сбежала.
Дружинники погнались за ними, что дало возможность двоим из нас свинтить (у одного мама была заведующая библиотекой, ей нельзя было скандала, у другого папа профессор). Мы двое их прикрывали. Конечно, дружинники заметили, что нарушителей стало меньше, но вида не подали, не желая выставлять себя дураками.
Нас отвели к «стакану», то есть милицейской опорной точке и составили протоколы. Будучи людьми, несмотря на употреблённый портвейн, разумными, мы не стали говорить, что являемся студентами юрфака, а стройно (успели договориться) соврали, что работаем в отделе механизации соседнего совхоза «Комсомолец».
Студбилетов у нас, само собой, при себе не было.
Что характерно, не было вообще никаких документов (такие были времена), однако свои ФИО мы назвали честно, адреса указали домашние.
Нас поругали, выписали штраф (не помню, сколько это было по деньгам) и пообещали направить бумагу на работу.
А мы в лицо ответили, что нас не уволят, потому что дураков работать в сохвозе было и так немного, чтобы из-за пьянки кого-то выгонять.
