Небо в кармане 4 (СИ) - Малыгин Владимир

— Какой ишак? — удивляется полковник.

Пересказываю ему присказку про падишаха и ишака, и полковник неожиданно багровеет. Пару раз в ярости открывает и захлопывает рот, потом берёт себя в руки и шипящим от негодования голосом еле слышно орёт на меня:

— Никогда! Вы слышите? Никогда больше ТАК не шутите!

Оглядывается на дверь, морщится, смотрит на меня оценивающе и как-то… По-новому, что-ли?

Аккуратно, стараясь не скрипеть половицами, подходит к двери и рывком распахивает её. Выглядывает за порог, осматривается и тихо закрывает. Возвращается, останавливается прямо передо мной, смотрит с каким-то сожалением или сочувствием и уже в полный голос устало произносит:

— Подобные шутки в отношении… — глазами показывает на стену, на которой находится портрет государя. — Могут очень плохо закончиться. Я давно знаю вас и уже привык к вашему вольнодумству, но даже я подобные шутки не могу принять. Ни по долгу службы, ни по воспитанию.

— Прошу прощения, не подумав, ляпнул, — винюсь за свой длинный язык. Что-то меня и впрямь занесло. Расслабился, наверное. Или устал, я ведь тоже не железный, порой трудно удержать в себе прошлые воспоминания и выражения. И быстренько перевожу тему в нужном мне направлении. — Так что всё-таки изменилось, Константин Романович? Государь остыл? Или передумал и решил вернуть мне всё то, что отобрал чуть ранее?

— Не передумал и не решил, вы зря надеетесь, — сварливым голосом отвечает полковник и плюхается в кресло. — Боже, как же я с вами устал, Николай Дмитриевич, вы себе не представляете. Насколько мне известно, государь и не думал остывать, слишком большую обиду вы ему нанесли…

— Значит, вы знаете, что это за обида? — перебиваю Изотова. Пока не решил, приму ли я его приглашение совместного путешествия, но это не значит, что я всё забыл и всех простил. Есть возможность использовать кого-то или что-то к своей вящей пользе, значит, нужно этой возможностью вовсю пользоваться, выцарапывать доступную информацию. Почему бы не попробовать подтвердить услышанное от Юсуповой. — Не поделитесь со мной своим знанием? А то ведь я ни сном, ни духом.

— Кого вы сейчас пытаетесь обмануть, Николай Дмитриевич? — устало вздыхает Изотов и горбится, проваливается глубже в кресло. — Вы и не знаете? Это даже не смешно!

— И, тем не менее, это так, — отвечаю твёрдо и решительным голосом.

— А ведь вы сейчас говорите правду, — после непродолжительного молчания и внимательного изучения выражения на моём лице, молвит Изотов. — Всё-таки я успел вас неплохо изучить за время нашего с вами Памирского вояжа.

И буквально в двух словах подтверждает всё, услышанное мною чуть ранее от Юсуповой.

— Господи, какая чушь, — обескураженно выдыхаю. — А говорю я, конечно, правду. Да у меня и в мыслях никогда не было хоть как-то сблизиться с кем-то из императорской фамилии.

— Государь почему-то искренне уверен в обратном, — внимательно наблюдает за мной Изотов.

— Да мало ли в чём он уверен, — восклицаю. — Нельзя же вот так, без разбору, незаконно лишать человека всего. Даже ему. И, кстати, наплевав при этом на интересы Империи!

— Государь и есть Империя! — давит голосом жандарм. — Интересы государя никак не расходятся с её интересами.

— Оно и видно, — машу рукой.

Понятно всё. Для меня, поскольку я вижу перспективы дальнейшего развития, а они пока нет. Для них новые самолёты что-то вроде игрушки, которой можно воспользоваться в своих интересах. Да, игрушка эта полезная и даже при желании эффективно-смертоносная, но она всего лишь игрушка. Это отлично показывает отношение Генштаба и генералов к новшеству, не поддерживают они его. Про финансирование и развитие вообще молчу. Да, платят, и платят неплохо, но по факту и с трудом, с задержками и проволочками. А тут нужно на перспективу работать, пока заграница нас не обогнала. Привыкли у нас вдогонку бежать, вот и не чешутся пока не зазудит.

Всё это и выкладываю полковнику. А что мне терять?

— И возвращаться в столицу мне нет никакого резона, — добавляю. — У вас в конторе не то, что течёт, а вообще дна нет. Любые детали секретной вроде бы операции тут же становятся известны нашим противникам. Что сморщились, Константин Романович? Разве не так? А вот этот случай со мной? Пресловутый Виктор Иванович не только знал о моём отъезде, но и успел приобрести билет в тот же вагон! Что скажете?

— Ему об этом вполне могли сообщить его сообщницы, — парирует Изотов. — О девицах вы забыли?

— Забудешь о них, — непроизвольно тянусь рукой к пояснице.

— Что? Болит? — встаёт с места полковник.

— Скорее, напоминает, — отмахиваюсь.

— Предлагаю на сегодня закончить, пока вы не договорились ещё до какой-нибудь крамолы, на которую даже я не смогу закрыть глаза, — Константин Романович идёт к двери, выглядывает в коридор и рявкает. — Дежурный!

И тут же чуть тише, как бы бурча:

— Или кто там ещё…

Потом на дежурной пролётке везут меня к доктору, и полковник лично сопровождает меня вместе с ротмистром.

— А тело искать? — напоминаю Изотову перед тем, как загрузиться в повозку.

— Сначала с вашими ранами разберёмся, — устало вздыхает полковник. — Александр Сергеевич, поехали. И дайте команду никому со службы не расходиться. Возможно, если позволит здоровье Николая Дмитриевича, нам с вами сегодня ещё придётся выехать на происшествие.

По мельком брошенному на меня взгляду ротмистра понятно, что он думает о моём здоровье и о возможной поездке куда-то за город. Как назло, именно в эту минуту налетает сильный порыв ветра, заставляет нас поднять воротники и схватиться за шапки. Ветер тут же стихает, но затишье длится недолго. С неба срывается сильный заряд, и повозку прямо на глазах быстро и густо засыпает большими снежными хлопьями. Дорога, дома, здание вокзала скрываются в снежной круговерти, и даже спина лошади мгновенно покрывается белым покрывалом.

Светопреставление длится недолго и спустя несколько минут небо над нами немного светлеет, смутными пятнами проявляются здания, взобравшийся на передок полицейский встряхивается, и с его шинели вниз обрушивается толстая рыхлая шуба нападавшего снега.

— К доктору! — командует ротмистр с молчаливого одобрения Константина Романовича. — Трогай!

Тело мы нашли. Точнее то, что от него осталось. То ли зверьё лесное, то ли одичавшие собаки раскопали его, и прямо там, в снежной яме, обгрызли до костей.

— Да-а, нам теперь тут нечего делать, — подытожил Александр Сергеевич и посмотрел на Изотова.

Полковник не подвёл и согласился с этим утверждением:

— Делать нечего, вы правы, но и оставлять его так нельзя. Всё равно придётся в мертвецкую везти. Заканчивайте тут и поехали.

Я из возка не выходил, делать мне больше нечего, как ноги топтать попусту. И опять же доктор велел зря рану не тревожить.

Ещё раз припомнил подробности визита в медчасть. Пусть местный эскулап и удивлялся скорости заживления нанесённой мне раны, но объяснил её нам так:

— Это не рана, господин полковник. Это, скорее, порез. Да, глубокий, но, тем не менее, всё равно порез. Вы говорили, нанесён он был рукой девицы? То-то и оно. Рука слабая, лезвие видите, как скользнуло? — бормотал он заинтересованно. Ещё и уточнил. — А на вас ведь наверняка и одежда какая-никакая была? Не так ли, молодой человек?

— Так, — поворачиваю голову набок, чтобы вонючая простыня в рот не лезла. — Боль была страшная. Почему?

— А кто его знает? — легкомысленно махнул рукой врач. — Скорее всего, в нервный узел вам, молодой человек, попали.

— Его светлость, господин поручик Шепелев, Николай Дмитриевич, — прервал словоизлияния слегка хмельного врача Изотов. Похоже, не по нраву ему пришлась подобная фамильярность. Мне тоже, но я-то на животе лежу, голой спиной кверху, лицом в воняющую карболкой серую казённую простыню. И ставить на место эскулапа при всём желании мне несколько не с руки.

— Прошу прощения, ваша светлость, — испуганным голосом просит извинения доктор и его холодные пальцы с силой сдавливают мою кожу.