Я свернул в ремесленный квартал, где дома жались друг к другу, а воздух пах стружкой и смолой. Гробовщика я нашел быстро — его мастерская стояла в конце улицы, с покосившейся вывеской, на которой было вырезано что-то вроде креста. Дверь скрипнула, когда я вошел. Меня обдало запахом свежесрубленного дерева и лака. Внутри было тесно: повсюду лежали доски, стружка шелестела под ногами, а в углу громоздились готовые гробы — простые, без лишней роскоши.
Сгорбленный старик-гробовщик возился у верстака, строгая доску. Его руки двигались уверенно. Он настороженно поднял глаза на меня.
Я шагнул ближе, стукнул крюком по стене, чтоб привлечь внимание, и сказал:
— Доброе утро, мастер. Мне гроб нужен. Простой, но крепкий. Есть что предложить?
Он отложил рубанок, вытер руки о фартук и буркнул, глядя на мой крюк:
— Гроб? Для кого? Ты не местный, сразу видно. Чего тебе надо?
Я дружелюбно ухмыльнулся и пожал плечами.
— Для друга, — соврал я. — Умер на корабле, хочу похоронить по-человечески. Слышал, ты тут лучший. А заодно любопытно — много гробов для моряков делаешь?
Старик прищурился, его морщинистое лицо напряглось, но он кивнул, будто решив, что я не совсем безумен.
— Моряков хоронят часто, — проворчал он. — Кто на берегу помрет, тех в землю, а кого в море топят — тех в ящики попроще.
Я наклонился ближе, понизив голос, и бросил наживку:
— Слышал, лет семьдесят назад тут одного пирата хоронили. Англичанин, важный. Дрейк, кажется. Не твои ли предки ему ящик строгали?
Гробовщик замер, его руки дрогнули над доской. В его глазах мелькнул страх.
Охохох! А это уже плохо!
Он выпрямился, сжал губы в тонкую линию и буркнул:
— Дрейк? Не знаю такого. Много их тут было, пиратов. А я гробы делаю, а не сказки слушаю.
Он отвел взгляд — врет же. Он что-то знал, или хотя бы слышал. Я шагнул еще ближе, стукнул крюком по верстаку:
— Не юли, старик. Мне не сказки нужны, а правда. Кто гроб для Дрейка делал? Говори по-хорошему.
Он побледнел, отступил к стене и замахал руками, будто отгоняя муху.
— Не шуми, чужак! — прошипел он. — Ничего я не знаю. Но если тебе так надо… иди к священнику, что у Сан-Педро служит. Он старый, всякое видал. Может, он тебе про твоего пирата расскажет. А меня оставь в покое!
Я улыбнулся. Священник — это уже ниточка. Не много, но уже есть за что зацепиться. Я кивнул, бросил на верстак пару монет — за беспокойство — и сказал:
— Спасибо, мастер. Удачи с досками.
Он буркнул что-то невнятное, сгреб монеты дрожащими пальцами и отвернулся к своей работе.
Странный какой-то. Нервный.
Я вышел из мастерской, вдохнув горячий воздух улицы. Гробовщик дал мне тонкую, но крепкую ниточку. Священник у Сан-Педро. Если он знает что-то про гроб Дрейка, я смогу выйти на след карты. Но надо было торопиться — испанцы Гусмана могли в любой момент заинтересоваться, куда я пропал.
Я двинулся по улице, пробираясь через толпу ремесленников и торговцев. Солнце поднималось выше, жара давила.
Церковь Сан-Педро была недалеко — я видел ее шпиль над крышами, ноги сами несли меня туда. Гробовщик мог врать, мог путать, но священник — это уже другой уровень. Если он что-то знает, я вытрясу это из него. В это время испанские священнослужители были падки на звонкую монету.
Я шагал по пыльным улицам Портобелло, пробираясь к церкви Сан-Педро, пока солнце палило мне затылок, как раскаленный уголь. Шпиль храма торчал над крышами и я держал его в поле зрения. Толпа вокруг шумела: торговцы орали, расхваливая рыбу и фрукты, телеги скрипели, а где-то вдали звенели колокола, отмеряя время.
Церковь Сан-Педро оказалась скромнее, чем я ожидал: невысокое здание из белого камня, с облупившейся штукатуркой и деревянной дверью, потемневшей от времени. Я толкнул створку. Она скрипнула, открывая полутемный зал. Внутри было прохладно, пахло воском и ладаном, а свет лился через узкие окна, рисуя полосы на каменном полу. Скамьи стояли пустыми, только в дальнем углу, у алтаря, возился старик в черной сутане — священник. Его сгорбленная фигура двигалась медленно, он перекладывал свечи, бормоча что-то себе под нос. Я шагнул внутрь, мои шаги гулко отозвались в тишине, и он обернулся, бросив на меня настороженный взгляд.
Его лицо было морщинистым, а глаза — маленькими и острыми, будто буравчики. Неприятный взгляд у святого отца. Он выпрямился, сжал руки перед собой и буркнул:
— Чего тебе, сын мой? Пришел молиться?
Я остановился в нескольких шагах от него:
— Я ищу ответы, отец. Слышал, вы тут давно служите, многое видели. Мне любопытно про старые захоронения — моряков, пиратов. Может, вспомните что?
Он прищурился, его губы сжались в тонкую линию. Он явно не любил чужаков, особенно таких, как я — с пиратским видом и крюком на поясе.
Я продолжил, осторожно подбирая слова:
— Говорят, много лет назад тут одного англичанина хоронили. Его звали Дрейк. Большой человек, пират. Не слыхали, как его провожали?
Священник напрягся. Его лицо побледнело, глаза расширились. Что же вы все такие пугливые тут?
Он знал. Руку даю на отсечение, что он в курсе этих дел.
Он шагнул назад, к алтарю, и его голос стал визгливым:
— Что тебе до мертвецов, чужак? Дрейк? Не знаю никакого Дрейка! Убирайся, здесь не место для твоих расспросов!
Я скрипнул зубами. Он врал, и врал плохо. Его трясло, как осину на ветру. Я шагнул ближе, стукнул крюком по скамье.
— Не гоните меня, отец, — сказал я, понизив голос. — Я не враг вам. Просто хочу знать, где гроб Дрейка. Слухи ходят, что его в море утопили. Вы ведь тут все знаете — скажите, и я уйду.
Он побагровел, отступил еще дальше и ткнул в меня дрожащим пальцем:
— Ты что, дьявол тебя возьми, за сокровищами пришел? За проклятым золотом пирата? Не будет тебе правды! Убирайся, или я стражу кликну! Господь покарает тебя за такие речи!
Его крик резанул по ушам. Кажется, я перегнул. Он не просто боялся — он был в ужасе. Я поднял руки, показывая, что не хочу драки, и буркнул:
— Ладно, отец, не кричите. Ухожу. Но Господь, может, правду откроет.
Я развернулся, чувствуя его взгляд на спине и направился к выходу. Он что-то бормотал за спиной — то ли молитву, то ли проклятия. Дверь хлопнула за мной. Я оказался на улице, щурясь от яркого солнца.
Сердце колотилось, как после боя. Священник знал про Дрейка — это было ясно, как день. Его страх, его крики — он скрывал что-то важное. Может, даже место, где гроб затопили. Но я спугнул его, и теперь он будет молчать.
Да кто ж знал, что это табуированная тема здесь?
Я прислонился к стене церкви, вдохнул горячий воздух и попытался собраться с мыслями. Гроб Дрейка был где-то рядом — я чувствовал это кожей. Священник был ключом. Надо было найти другой способ его разговорить. Морган бы предложил рому или нож к горлу, но я не хотел так. Я провел рукой по лицу, вытирая пот.
Ладно, Крюков, не все потеряно. Он знает. Значит, есть шанс.
Улица перед церковью кипела жизнью: дети носились с криками, старуха тащила корзину с рыбой, а вдали звенели молотки кузнецов. Я оттолкнулся от стены, решив вернуться к Генри и рассказать, что вышло из моего краткого расследования. Может, он что-то придумает.
Солнце стояло высоко, пыль скрипела под сапогами. Я направился к порту.
По дороге я размышлял над странным поведением гробовщика, а потом и священника. Может местный губернатор застращал их?
И тут меня выдернули из раздумий. Кто-то резко ткнул меня в плечо. Да так, что я чуть не упал. Я обернулся, готовый рявкнуть, и увидел аристократа. Это был испанский дворянин, высокий, худой, в расшитом камзоле и с пером на шляпе, стоял в двух шагах, глядя на меня, как на грязь под ногами. Его длинное лицо с острым носом и тонкими губами кривилось от презрения, а рука лежала на эфесе шпаги. За ним маячили двое слуг, оба с дубинками. Эти держались позади, будто ждали приказа. Я выпрямился и буркнул:
