Я вошёл в будку и сам быстро телепортнулся к дому Ильи Ильича. Памятуя про чёрта, на всякий случай сразу после перемещения упал и перекатился, но было пока ещё тихо. Пару секунд спустя я уже стучал в дверь.
Открыл мне сам Обломов. Телохранители маячили у него за спиной.
— Что слу…
— Вольфганг мёртв! — выпалил генерал-губернатор.
— Это я из письма понял. Какого хрена он мёртв? В смысле — как, зачем и почему мы до сих пор не бежим к нему?
Кивнув, Обломов вышел из дома и махнул рукой. К крыльцу немедленно подкатила запряженная карета — меня тут, похоже, ожидали с минуты на минуту. Илья Ильич генерал-губернатором стал не из-за красивых глаз, соображал он хорошо. Мы, все вчетвером, упаковались в салон.
— Мне доложили немедленно, — рассказывал по дороге Илья Ильич. — Головину перерезали горло. Кто — не знаю. Разумеется, в тюрьму посторонние не заходили.
— Давно убили?
— По всему выходит, что недавно. Завтрак, по распорядку, в девять утра, во время завтрака он ещё живой был. Надзиратель доложил, что всё сожрал подчистую. А когда нашли, Головин ещё дёргался. То есть, буквально — вот-вот убийца от него отскочил. Что охрану больше всего и напугало: никакой человек бы так быстро убежать не успел! Решётки ведь кругом, надзиратели. Всё закрыто было. И — никаких следов.
— Час уже прошёл?
— Что? Ах, да… Наверное, около часа. Может, даже меньше. Ты быстро появился.
Я высунулся в окно и рявкнул извозчику:
— Вези быстрее!
Через пять минут мы стояли в хорошо знакомой камере. Тело Головина лежало на полу, глядя выпученными глазами в потолок. Н-да, отпрыгался Вольфганг… Вот ведь только недавно про него вспоминали.
— Всё, что вы сейчас здесь увидите, — сказал я, — необходимо будет сразу забыть. Подтвердите, что поняли.
Обломов и телохранители сбивчиво подтвердили. А я присел на колени, молясь про себя, чтобы время ещё осталось.
Хотя, как ни спешишь — горячку пороть не надо.
Я начал с того, что указал ладонью на глотку покойного и сотворил Знак Заживление. Обычно надо начинать с Остановить кровь, но тут это было уже неактуально.
На моих глазах рана затянулась. Прикольно, значит, и на мертвецах срабатывает. Ну а теперь — немножечко некромантии.
Вторым Знаком, который я сотворил, было Воскрешение. Первый блин. Но на ком я не рассчитывал. Мне нужен был только блин. Хороший, годный блин!
Сила хлынула из меня так, что в глазах потемнело. Едва не произнёс матерное слово, но сдержался. Поток иссяк так же внезапно, как зародился.
— Я что, жив? — послышался голос.
Тон был совершенно безразличным.
Я тряхнул головой и посмотрел на шевелящегося Головина. Он уже сел, потёр ладонью горло и посмотрел на меня с кислым видом.
Выглядел так себе. Бледный, как мертвец — коим он, собственно говоря, и являлся.
— Это ненадолго, — успокоил я. — Эффект обещает длиться до часа. И за это время нам нужно многое успеть. Для начала…
Я изобразил мечом на полу Знак Перемещения. Вольфганг встал и, когда я поманил его, с безразличным видом подошёл.
— Здесь его не было, — напомнил я, посмотрев на застывшего с раскрытым ртом Обломова. — Никогда.
— Да я понимаю, — пробормотал тот. — Как я объясню, что он был-то? Да и кому…
— Вот никак и не надо. Никому. До встречи, ребята.
Бах — и мы перенеслись к камню возле костеприёмника в Поречье. Перенеслись вдвоём с Вольфгангом, насчёт чего у меня были неприятные сомнения. Но — получилось. Пусть и мертвец, но через пятое измерение прошёл без проблем.
Здесь мне снова повезло — быстро остановил извозчика и втолкнул Вольфганга внутрь коляски.
— В больницу? — спросил извозчик.
— Чего?
— Друг-то ваш в крови весь…
— Он мне не друг. К адвокату Урюпину гони, как будто за тобой сам Кощей гонится.
— Так Урюпин же…
— Уже там надо быть! — рявкнул я.
Вопросы закончились. Лошади рванули. Я повернулся к бледному и пофигистичному Вольфгангу.
— Кто тебя убил?
— Троекуров.
— Н-да. Ожидаемо. Как он это сделал?
— Я прилёг поспать после завтрака. А он появился и убил меня.
— Сказал что-нибудь?
— Сказал, что мёртвые должны быть мертвы.
— Ну да, порядок должен быть, ага…
Значит, скорее всего, в тюрьме среди охраны нашёлся болтун, сливший Троекурову инфу. А может, тот пробил её по каким-то своим колдовским каналам. Ладно, с этим успеется. Пообщаюсь с сынулькой Троекурова, может, чего подскажет.
Коляска остановилась.
— Приехали! — крикнул извозчик.
Я выскочил, вытянул за собой Вольфганга, бросил вознице монету, достоинство которой должно было оставить его довольным.
Швейцар, стоящий у дверей, даже ничего не сказал. Просто обалдел, увидев бледного окровавленного человека и отшатнулся. Внутри тоже проблем не возникло. Тот тщедушный мужичок, что представлял мои интересы на суде, махнул рукой напрягшемуся было громиле и сам заколотил кулаком в дверь сестёр.
— Что⁈ — послышался оттуда сдвоенный крик.
— Владимир Всеволодович Давыдов!
— Проси!
Просить меня не потребовалось. Я открыл дверь Вольфгангом.
Глава 26
Встретил меня двойной испуганный вскрик.
— День добрый, рад такой скорой встрече! Дорогие мои, очень нужно быстро поработать.
Магическое слово «поработать» преобразило сидящих за одним столом сестёр в единый миг. Они тут же сделались сосредоточенными. Я пихнул Вольфганга на стул, и он покорно присел.
— Этот человек, — показал я на Вольфганга, — это…
— Вольфганг Матвеевич, — сказала Александра. А Евгения добавила:
— Головин.
— Кто же его не знает!
— Прелестно. Вы, возможно, не в курсе, но Вольфганг Матвеевич официально мёртв уже с неделю. А мне нужно, чтобы он сделался официально жив. Можно так?
Евгения тут же подвинула к Вольфгангу лист бумаги, Александра протянула перо и чернильницу. Евгения принялась диктовать, а Вольфганг записывать. Александра тем временем вышла из-за стола и подошла ко мне.
— Владимир Всеволодович. Что происходит?
— Лучше вам не знать подробностей дела…
— Нет, мне как вашему поверенному необходимо знать все подробности, уж простите.
— Хорошо. Этот человек мёртв.
— Да, вы говорили.
— Нет, вы не поняли. Он буквально мёртв, а я его воскресил. Ненадолго, максимум на час.
Александра ахнула. Евгения, услышавшая сказанное, выскочила из-за стола с воплем: «Святые промокашки!» — и забилась в угол, с ужасом глядя на зомби. А зомби поднял голову, посмотрел на неё и спокойно спросил:
— Что писать дальше?
— П-п-прошу з-з-засвидетельствовать, — пролепетала Евгения, и Вольфганг продолжил строчить.
— Не опасен, — заверил я сестёр. — Окончательно умрёт минут через сорок-пятьдесят, если повезёт. Если не повезёт, то раньше.
— Но он ведь не умрёт здесь? — умоляюще пискнула Евгения. — Я не хочу, чтобы он здесь умирал, пожалуйста!
— Всё в ваших руках, уважаемая Евгения Дмитриевна. Раньше закончим — раньше свалим. Мне нужно, чтобы Головин написал завещание. Да так, чтобы не было никаких сомнений в том, что всё его состояние, ценные бумаги, право подписи и что там ещё переходит к сводной сестре Катерине Матвеевне Головиной. Завещание составить так, чтобы если кто-то надумает оспорить, его можно было заткнуть теми документами, что мы здесь сейчас изобразим. Вот. Теперь я всё рассказал.
— Это какое-то безумие, — пролепетала Александра.
— Сделаете?
— Д-да, полагаю, но… Хорошо бы приобщить свидетельство кого-то, кто хорошо знал этого человека и пользуется уважением в обществе.
— Эй, дохлый! — позвал я. — Кто в Поречье тебя знает? Из уважаемых людей?
Не прекращая писать, мертвец назвал имя. Я пошёл к двери.
— Скоро вернусь.
— Вы ведь не оставите нас наедине с трупом⁈ — взвизгнула Евгения.
