Прежде, чем умереть (СИ) - Мичурин Артём Александрович

— Час от часу не легче.

— Полагаю, она всё же не поддастся соблазну прямо сейчас, увяжется за нами, чтобы летучих плохишей найти, а уж потом видно будет.

— Но ты всё равно оглядываешься.

— Так полагаю я, что у Оли в голове — один чёрт знает.

— Сможешь убрать её, если потребуется?

— Гипотетически?

— Нет.

— Будет тяжело. Со снайперами всегда тяжело.

— Проблема только в этом? — поправил очки лейтенант. — Никаких душевных метаний?

— Хочешь знать, не распущу ли я нюни, когда её шея окажется под лезвием? Поверь, у меня есть опыт в таких делах.

— Да, помню... Ты правда вырезал свою семью?

— Брехня. Одному проломил голову камнем, двоих застрелил.

— Не передёргивай. Я должен быть уверен, на чьей ты стороне окажешься, когда до этого дойдёт. Если до этого дойдёт.

— Ага.

Хотел бы я сам быть в этом уверен.

Контора гильдии обнаружилась ровно там, куда и указывал Кеша — на улице Октябрьской, возле стадиона. Правда, сие монументальное сооружение давно позабыло, когда в последний раз видело состязающихся атлетов и слышало рёв толпы. Огромный эллипс, окружённый бетонными ступенями разобранных трибун, был частично заполнен ожидающими формирования следующего каравана машинами и гужевыми повозками, хорошо видными снаружи через широкие ворота. Сама контора располагалась по соседству в двухэтажном кирпичном здании, когда-то, вероятно, выполнявшем хозяйственные функции при стадионе. Возле входной двери красовалась бронзовая табличка: «Девять Равных. Трансрегиональная торговая гильдия. Часы приёма: 8:00 — 20:00. Без выходных». И от этой таблички прямо-таки веяло старомодной основательностью и строгим порядком, что на фоне окружающего упадка и разрухи рождало труднопреодолимое желание прижаться щекой к гладкому обманчиво тёплому металлу, дабы стать частью уютного мирка.

— Уверен, что хочешь его сдать? — спросил зачем-то Павлов, придержав открываемую мною дверь.

— За двадцать золотых-то? Да я его бантом перевяжу и цветами украшу.

Внутри было натоплено и веяло ароматами трав, поднимающимися паром из кружки дежурящего у входа престарелого вахтёра.

— Вы по какому делу? — оторвался он от чаепития и уставился на нас из-под косматых бровей.

— У вас тут мои золотые завалялись, — ответил я, осматриваясь, — хочу получить. Кто здесь за выплату наград отвечает?

— Ишь, какой резвый, — усмехнулся дед и, напялив очки, взялся нас разглядывать. — А за кого награда-то, за этого что ли? — кивнул он на Павлова.

— Нет, но... Сколько дашь?

— Шутник, — погрозил вахтёр пальцем, хихикая. — Так с чем конкретно пожаловали?

— А тебе подробности-то по чину вызнавать?

— Мне нынче всё по чину, — не стушевался дед. — Начальство с чахоткой слегло, незнай когда оклемается. Но ежели мой чин вам не по масти, можете с охранниками нашими потолковать. Или вот, — поднял он за шкирку и выложил на стол жирного чёрного кота, явно недовольного столь бесцеремонным обращением, — с Василием дела свои порешайте, он у нас тут самый солидный. А то ещё...

— Ладно, хватит, — прервал я скомороха-самоучку. — Слишком много юмора для столь раннего часа. Хочу получить награду за Александра Ветрова. Можешь выдать?

— Ветров... — повторил дед задумчиво. — Что-то не припомню такого.

— «Ветерок» его кличка, — уточнил лейтенант.

— М-м... Не та, не та уже память, — полез бюрократ в шкаф и выудил оттуда толстенный альбом с буквами «В-Г» на обложке. — Так, Ветров, говорите, Александр... Ага. Этот? — развернул он свой фолиант к нам и ткнул пальцем в довольно невыразительный, но всё же узнаваемый портрет Ветерка, сделанный, вероятно, со слов выжившего участника трагических событий, произошедших при деятельном участии нашего натурального актива.

— Он, — утвердительно кивнул лейтенант.

— Погоди-погоди, — пригляделся я к сопроводительной информации лота. — А это что за херня?!

— Где? — перегнулся через стол дедуля, придерживая пальцем очки.

— Вот! Какого хуя я вижу здесь цифру пять, просто «пять»?! Ты тоже это видишь? — обратился я к Павлову, дабы засвидетельствовать правоту моих глаз. — Это что такое? Он стоил двадцать золотых! Столько, столько, столько и ещё раз столько, мать твою! — объяснил я на пальцах алгоритм расчёта деду.

— Спокойно, — отошёл тот к стене, подняв руки. — Прошу не забывать, где вы находитесь.

— А ты напомни. Может, вывеска устарела, и тут теперь блядский цирк, а не «Девять Равных»? Вы с каких пор наебаловом занимаетесь?

— Давайте-ка не будем усугублять, и разберёмся в этом... ценообразовании. Так, — сел он и развернул альбом к себе, — что мы видим...

— Залупу конскую!

— Остынь, — тронул меня за плечо Павлов и кивнул наверх, где бесшумно появились две фигуры со стволами.

— Э-э... — повёл книжный червь пальцем по строкам печальной летописи Ветерка. — Ну вот! Как я и думал — всё просто и без затей. Просрочка.

— Чего, блядь? — не сдержался я.

— Сроки давности почти вышли, вот чего. Непонятно? Долго ваш Ветров дров не ломал и гильдии не пакостил, вот его и уценили. Так дошло? — пояснил дерзкий старикан.

— Это что за новые ебанутые правила?

— Да уж почитай лет пять им. Ежели голова за ум взялась и в преступных деяниях долгое время не уличена, цена её ежегодно пересматривается в сторону понижения, — отчеканил дед, и расправил замявшийся край страницы. — Этого отребья одно время столько развелось, что никакого золота не напасёшься. И терять-то им нечего было, знай себе грабь да убивай. А ту вроде как амнистия, через годик вычеркнем Ветерка вашего из наградных списков, и поминай, как звали. Ну так что, сдавать будете?

— За пять золотых? Да я его на мясном развале дороже продам.

— Дело хозяйское, — пожал старый хрен плечами и захлопнул альбом.

— Был о вашей гильдии лучшего мнения, — обличительно ткнул я пальцем в деда.

— Вот незадача, — скорчил тот огорчённую физиономию. — И как мне с таким грузом стыда теперяча жить? Ты подумай, Василий, конфуз-то какой приключился, не оправдали мы с тобою надежд.

— Пойдём отсюда, — схватил я Павлова за плечо и потащил к двери.

— Когда следующий бензовоз? — успел он выкрикнуть, уходя, на что получил ответ:

— У нас тут не вокзал! Приедет — узнаете.

Обычно, дерьмово начавшийся день имеет тенденцию на сохранение, а чаще — на рост глубины погружения в каловые массы, и вектор развития событий ясно давал понять, что мы движемся по второму сценарию.

— Куда катится этот мир? — искренне недоумевал я, возвращаясь несолоно хлебавши в «Дикий Капитализм». — Просрочка! Ты только подумай! Ничего святого! Они хоть представляют, что людей можно годами выслеживать? Абсолютное неуважение к профессии. А слышал, что этот хер про амнистию нёс? Амнистию, блядь! Это же полный пиздец. Типа за хорошее поведение что ли? Нет, раньше такой х**ни не было, раньше порядок был. Объявил награду — заплатил награду. И никаких — сука — амнистий.

— Ну, раз они так поступают, значит, это работает, — пролепетал Павлов, до тошноты спокойным тоном, вместо того, чтобы поддержать меня в праведном гневе. — К тому же, может оно и к лучшему. Снайпер нам не помешает. На время.

— Ой, только не клянчи, у тебя уже есть зверушка. Кстати, как там она?

— Он, — поправил лейтенант. — Не лучше всех, это точно. У парня была семья — мать, брат и две сестры. Все погибли, когда пытались защитить свой дом. Малец спасся в лесу, хватило ума. Соображает он вообще отлично. Возраста своего не знает, но, кажется ему около пятнадцати.

— Да ты заливаешь!

— В нашу первую встречу он мне тоже не показался настолько взрослым, наверное, из-за стресса притормаживал. Да, парень и сейчас не всё понимает, но нужно учитывать, что он родился и рос в изоляции. Если ему растолковать, он схватывает на лету.

— Ты так говоришь, будто решил растить его как родного.

— Я подумываю использовать Квазимоду в качестве разведчика.

— Уже и имя дал.