— Ясно, — кивнул я. — Что сама Кристина думает по этому поводу?
— В принципе, Крис одобряет твой выбор, но на месте Сони она хотела бы видеть или Еву, или Стефанию.
— Короче, протекционизм во всей его красе, — хохотнул я. — Род Романовых должен быть опутан Бурбонами и Гримальди со всех сторон.
— Не без этого, — согласился со мной друг. — И Кристину можно в этом желании понять.
Я опять кивнул и решил сменить тему:
— Как сама Кристина? Ведет себя хорошо в преддверии вашей помолвки?
— Все нормально, — махнул рукой Сашка. — Помогает мне с реставрацией храма, забив на все эти дневные тусовки. Одним словом, Лешка, общие интересы — залог нормальных отношений. По крайней мере, я на это надеюсь.
— Буду за вас очень рад, если это окажется именно так, — покивал я. — А как Кристина отнеслась к графскому достоинству вашего рода?
Улыбка с лица Шурки медленно сползла.
— Представляешь, она поверила в эту подлую польскую пропаганду и начала нас жалеть! Мол, Романовы за нами следят, Пожарские надзирают, все это длится веками, а нормально жить мы сможем только в Монако, где Гримальди сумеют в полной мере защитить род Петровых-Врачинских от всех поползновений со стороны правящего рода России. Пришлось ругаться… — Сашка поморщился. — Кое-как удалось Кристину убедить в обратном, указав ей на очевидные факты: нашу с тобой дружбу, мое проживание в твоем особняке, мою полную творческую свободу и так далее…
Я, мысленно отдавая должное старшим родичам, решил поинтересоваться:
— Слушай, Шурка, а как остальные Гримальди относятся к Романовым?
— Боятся они вас, — буркнул друг и посмотрел мне в глаза. — Особенно тебя, Лешка. Считают тебя непредсказуемым и слишком резким. А после недавней казни так и вообще думают, что у тебя есть ярко выраженные садистские наклонности.
— И Кристина?
— И Кристина, — кивнул он и вздохнул. — И Бурбоны, судя по моим сведениям, считают тебя таким же. Ты это хотел услышать?
— Примерно, — обозначил я улыбку. — Раз боятся, Шурка, значит, десять раз подумают, прежде чем обмануть или каким-то образом кинуть. Ты помнишь тот разговор во дворце Гримальди, когда я их пообещал всех убить, если они не будут соблюдать договоренности?
— Помню.
— С волками жить — по-волчьи выть. А кинуть Бурбоны с Гримальди нас все равно попытаются и твоего мнения не спросят, — решил подытожить я. — Предлагаю на этом обсуждение нашей бурной личной жизни закончить и приступить к разговору о более приятных вещах. Расскажи-ка мне, дружище, что вы там в храме реставрируете?
Петров достал телефон и открыл галерею с фотографиями храма.
— Лучше я тебе покажу.
Не прошло и пяти минут, как Шурка увлеченно рассказывал мне о своей работе в православном храме в Ницце и иллюстрировал это все фотографиями с телефона. Половину употребляемых художником терминов я так и не понял, но выяснил для себя главное: другу вся эта «производственная практика» очень нравится, останавливаться на достигнутом он не собирается и по возвращении на родину будет нижайше просить Патриарха пристроить его на реставрацию какого-нибудь московского храма.
Не забыл я и про Соню, станцевав с ней несколько медленных танцев. К моему удивлению, девушка про завтрашнюю тренировку с так «нелюбимым» ей господином Кузьминым спрашивать меня не стала, а тема для обсуждения у нас была нейтральной: Соня уговорила в подробностях рассказать про события на Ибице, особенно про те, которые не попали в официальные сообщения мировых СМИ.
На яхте мы с братьями оказались около пяти утра, по очереди приняли душ и тут же завалились спать…
Во время распития свежесваренного кофе я решил задать братьям волнующий меня вопрос:
— Как дальше жить будем, молодые люди?
— В смысле? — насторожились они.
— В том смысле, что видеть и слышать старших Романовых я пока не хочу, и, как следствие, конфликтов избежать не удастся. А вот вы двое тут совершенно ни при чем, но можете попасть под раздачу.
Коля с Сашей переглянулись, и последний, нахмурившись, заявил:
— Леха, мы свой выбор еще вчера сделали, когда с тобой из дворца Гримальди свалили и перебрались на яхту. Спасибо, конечно, за заботу, но за нас не беспокойся — у нас будет все нормально. — Он хмыкнул. — Если что, мы от гнева царственного дедушки в училище спрячемся.
Николай поддержал брата:
— До родного училища, конечно, еще дожить надо, но в Монако старшие нас прессовать точно не станут: в их интересах, чтобы наши предстоящие помолвки прошли на позитивной ноте. Учти, Леха, к тебе это тоже относится.
— Не могу не согласиться, — покивал я. — Но на рожон все-таки не лезьте. Договорились?
— Так точно.
— Ладно, с этим разобрались, а теперь предлагаю выполнить обещанное Анечке Шереметьевой, а именно заняться утренней гимнастикой. — Я прислушался к своим ощущениям. — Учитывая, что в районе носа яхты обосновались царственный дед и мой отец, тренировку предлагаю перенести на пирс.
Братья даже выяснять не стали, откуда я знаю про деда и отца, а просто пожали плечами.
— На пирс так на пирс… Не принципиально.
В качестве спортивной формы натянули на себя футболки, шорты и кроссовки из моего шмотья, любезно доставленного на яхту дворцовыми. Ощущения меня не обманули, и, когда мы попытались незаметно просочиться на пирс, у самого трапа нас тормознули.
— Молодые люди, доброе утро! — услышали мы возглас императора. — И куда это мы так спешим? Да еще и в таком виде?
Из соображений элементарной вежливости и уважения к старшим пришлось проследовать на нос, а роль переговорщика взял на себя Александр.
— Доброе утро, деда! И вам, дядьки Саша, Прохор и Иван! На зарядку мы спешим.
Дед переглянулся с отцом и хохотнул:
— Зарядка — дело хорошее, но вы, молодые люди, в подобных хороших, даже полезных, делах замечены не были. По крайней мере, по собственной инициативе. Вы не заболели, часом?
Александр отмахнулся.
— Не заболели, деда! Просто мы вчера Анюте Шереметьевой пообещали утреннюю гимнастику сделать, чтобы на интервью прилично выглядеть. — Он сделал вид, что засмущался. — По собственной инициативе мы бы никогда физическими упражнениями в такое прекрасное утро заниматься не стали.
Император вздохнул.
— Кто бы сомневался… Но ничего, вот в училище родное вернетесь, там вам с регулярностью будут помогать.
Я решил вставить свои пять копеек:
— Государь, я прошу прощения, а можно перед нами приоткрыть завесу тайны: когда именно мы окажемся на богоспасаемой родине, чтоб, значит, в полной мере приступить к регулярным физическим упражнениям? А то, если честно, меня от этого Монако уже тошнит.
Чуйка подсказывала, что царственный дед совершенно не удивился моей провокации и, следовательно, не собирался реагировать в своем привычном стиле.
— Точных сроков назвать пока не могу — слишком многое завязано на другие правящие роды, но обещаю тебе одно: лично я не собираюсь провести… в проклятом Монако ни одного лишнего дня. Такой ответ тебя удовлетворит, Алексей?
— Не особо, государь, — пожал я плечами. — Тем более с моим мнением все равно никто считаться не собирается.
И вновь чуйка подсказывала: привычной резкой реакции не будет. Так и получилось, дед обозначил улыбку.
— Это тебе, внучок, только так кажется. Всё, молодые люди, можете проследовать к месту проведения утренней гимнастики, а то за взаимными пикировками мы с вами так до вечера бессмысленно время и проведем.
Позаниматься спокойно нам не дали: на пирс спустился Прохор, и тренировка проходила под его чутким руководством. Через сорок минут мы поднимались на яхту мокрые как мыши, а братья громко стенали, что уже давно пора возвращаться на любимую родину, в такую милую сердцу казарму.
После принятия водных процедур завтракать мы решили в каюте, но остаться втроем у нас не получилось: пришел отец и сообщил «приятную» новость:
