– Он мог. Улететь! – сказал Меркурий.
– Повезло мне: в повод заступил. А так и улетел бы, – признала Наста. – Ну разобралась я, как в этом корытце плавают. Ничего сложного, только делать все надо очень медленно и грустно. Прям в очень сдыхающем темпе. И сама форма воды, как я сказала, выпуклая, так что я прямо выше берега получаюсь… Выползла на песок, привязала кое-как Белого, а сама опять нырять, потому что как только из воды вылезешь – сразу заживо варишься.
Увлеченная, Наста попыталась привстать, но скривилась и, задыхаясь от боли, уткнулась лбом в траву.
– До чего же мне паршиво! Стойте, погодите меня тащить! – велела она. – Я главного… не досказала… Ул, да не трогай ты мою ногу, собака страшная! Дай моим обломкам полежать спокойно!.. Барахтаюсь я в этой минералке – и чувствую, что спиной меня на что-то такое твердое укладывает! Смотрю: яйцо. Здоровенное. Скорлупа у него такая… полупрозрачная. Внутри что-то светится, но что – не разглядишь…
– Ты не оставила его на двушке? Почему? Ты хоть понимаешь, что принесла?
Кавалерия вырвала у Макса сумку Насты. Рука ее окунулась в глинистый от влаги кусок хлеба, зачерпнула размокшие бумажки. Потом нашарила и нечто твердое. Камень! Когда Кавалерия схватила его, обломок скалы отозвался красной закладкой.
Кавалерия почти с ужасом уставилась на Насту:
– Ты тащила и это?!
– Красную… я тоже захватила… раз уж послали! – угрюмо отозвалась Наста, ловя губами траву. Она сама не знала, зачем это делает. Просто видела нависавшие над лицом травинки и хватала их. Это отвлекало ее от всех страшных мыслей, и главное – от боли.
– А яйцо где?
– Нету его… Толпились тут всякие… Я испугалась, что шаманщики отнимут, и… забросила его туда… в воду… – призналась Наста.
Кавалерия вскинула голову. До Химкинского водохранилища было метров двести.
– Как ты добросила?
– Льва использовала. Куда упало – не знаю. Сами понимаете – темень!.. А яйцо-то большущее. – Наста говорила уже едва слышно. Возбуждение прошло, и тело медленно наполняла пульсирующая боль, казавшаяся белой и выжигающей.
– Ну все, вдовы! Тащите меня на ремонт! Готовая я! – сказала она и, выплюнув травинку, потеряла сознание.
Связались с Лехуром. Он не велел трогать Насту, пока не приедет. Прыгая неуклюже, как зайчики, ибо это был единственный способ обмануть защиту, «вдовы» Макс и Ул дотянули Насту до точки «Запад». Сунув руку под ступеньку, Ул вытащил баночку из-под детского питания, в которой таился завернутый в промасленную тряпочку ключ. В каменном сарае было темно и сыро. Обдирая пальцы ржавыми пружинками, Макс завозился с раскладушкой.
– Л-лучше бы Кы-Кузепыч ды-диван сюда п-притащил! – заикнулся он.
Ул поспешил разжечь буржуйку. После искры, выброшенной русалкой, поленья занялись в один момент. Макс перенес Насту на раскладушку. Наста, придя в себя от боли, негромко застонала. Макс стоял рядом и, не зная, как ей помочь, сжимал и разжимал кулаки. Потом стал трогать буржуйку, проверяя, разогрелась ли она.
– Иди бананы помой и не мельтеши! – велел ему Ул.
Макс послушно двинулся куда-то мыть бананы, но остановился. Он не сразу сообразил, что это шутка.
– Бы-бы… не моют. Да у нас и н-нету бы-бы… их, – сказал он убито.
Ул и сам волновался. Долго искал банку из-под ключа, ругался и только потом понял, что банка все время была у него в руках.
– Давай поговорим о приятном, чудо былиин! Какие вещи тебе принести в больницу? – спросил он у Насты, видя, что она, очнувшись, смотрит на него.
– Девчонки соберут, – буркнула та.
– А телефон нужен?
Наста, не отвечая, отвернулась. У нее не было мобильного телефона. А все из-за Гамова. Месяца два назад тот узнал ее номер, стал названивать. В любви не признавался, ничего особенного не говорил. Просто спрашивал: «Что ты сейчас делаешь? А утром что делала?» «Гамно за пегами разгребала!» – отвечала Наста. Гамов что-то бормотал. Казалось, он и сам не понимал до конца, что заставляет его набирать ее номер. А Наста… Наста почему-то после третьего или четвертого звонка стала бросать трубку. И тоже совсем непонятно было почему. Один только раз сказала ему, что у нее денег на телефоне нет, хотя причина была вовсе не в этом.
Тогда Гамов стал класть Насте деньги на телефон. Много клал. А Наста была гордая. Она сразу симку выбрасывала, чтобы от него ничего не принимать. Гамов ее новый номер вычислял и опять на него деньги клал. Причем, как Наста догадывалась, что это делает именно Гамов, оставалось тайной, поскольку он так хитро делал, что даже оповещающая эсэмэска не приходила.
– Да где же этот Лехур? Он что, на улитке едет?! – нетерпеливо сказал Ул и вышел, чтобы его встретить.
Кавалерия и Меркурий стояли на каменной набережной, у воды. На противоположном берегу четырьмя яркими угловыми огнями сияла спасательная станция. Кавалерия грызла дужки очков. Меркурий лег животом на набережную и опустил в воду руку с нерпью. Фигурки нерпи слабо осветились, заиграли.
– Да. Есть что-то. Сильное, – произнес Меркурий вполголоса.
– Направление, где лежит, отследить можно? – спросила Кавалерия.
– Очень. Приблизительно. Яйцо. По-моему. Потихоньку сносит. Течение все же, – отозвался Меркурий.
Коснувшись русалки, Кавалерия подсветила установленный рядом щит.
«Химкинское водохранилище. Ширина – восемьсот метров. В длину девять километров…» – прочитала она, нетерпеливо выхватывая ключевые слова из довольно большого текста.
– И как теперь. Искать, – сказал Меркурий.
– Да, отчебучила нам Анастасия Федоровна Несмеянова… – признала Кавалерия, и оба замолчали.
Потом Меркурий осторожно сказал, как всегда не содержа в голосе вопроса:
– Ты. Не могла бы.
Догадавшись, что он имеет в виду, Кавалерия дернула вверх рукав и коснулась своего уникума. На несколько секунд ее рука исчезла до локтя, а когда появилась вновь, то была мокрой, а в кулаке были зажаты песок и ил.
– И все! – сказала Кавалерия, стряхивая капли. – Чтобы достать яйцо, я должна точно знать место. Причем пальцами я, разумеется, не вижу.
Меркурий кивнул:
– В долине за Первой грядой. Нечасто встречаются животные и птицы… Это царство растений. Жизнь начинается дальше. За Второй грядой.
Короткая косичка несогласно дернулась.
– А насекомые – это не жизнь, что ли? – сердито спросила Кавалерия.
– Насекомые есть. И до Скал Подковы. Но насекомые. Это. Другое, – отозвался Меркурий. – Все действительно великое. Начинается за Второй грядой. Там все. Приготовленное для следующего. Мира… Первошныры верили. Когда-нибудь миры. Сольются. Вторая гряда рухнет и…
Меркурий не продолжал: Кавалерия знала об этом и сама. Близоруко оглядев дужки очков, она для надежности ощупала их и пальцами, после чего вернула очки на нос.
– Крайне редко в нашем мире появляются живые закладки! Стрекоза или бабочка – это уже зашкаливающе много. Настолько много, что ставит все с ног на голову. А тут яйцо! Крупное яйцо, в котором может оказаться невесть что! – сказала она с беспокойством.
– А если Наста. Права. Если там. Не закладка.
– Тогда почему болото так кипело? Почему ее выбросило так далеко?
Рядом с Кавалерией и Меркурием возник Витяра. Кашлянул, привлекая к себе внимание.
– От ты дуся! Не хочу мешать, но у нас просто-навсего гости! Лучше бы вам укрыться, – сообщил он и оглянулся в темноту.
Ночь прочерчивали фары. Спотыкаясь на поворотах грунтовой дороги, лучи фар переплетались, замирали, затем словно ломались и исчезали в низине.
Кавалерия и Меркурий, спеша, направились к точке «Запад».
– Ведьмари. Не меньше восьми четверок, – посчитал Меркурий. – А пеги где? Укрыли?
– А как же! Вотанные они! Тутанные! – довольно подтвердил Витяра.
– А Лехур?
– Он уже у Насты!
У ограды точки «Запад» уже стояли девица Штопочка и Макс. Макс угрожающе ворочал тяжелым арбалетом, переводя его с одной цели на другую. Штопочка передергивала бичом. Длинный его край ворочался в пыли.
