Витяра огляделся, отыскал на земле доску и потащился за Кавалерией. Когда он вошел, начальница ШНыра сидела у буржуйки и кочергой ворошила угли.
– Ну вот… прогорело уже все… бросай! – велела она. – Так что, предлагаешь эльбов перевоспитывать?
– Мне их жалко, – сказал Витяра. – Разве такого не бывает, что кто-нибудь жалеет эльбов?
– Всякое бывает, – признала Кавалерия. – Количество человеческих заскоков велико, но не безгранично.
– А если это несправедливо? У нас есть все – а у них? Разве любовь не все растворяет?
Кавалерия пошевелила в печке сырую доску. Доска сочилась паром.
– Я тебе не рассказывала? В детстве я подобрала на улице несчастного котика. Он был мокрый, грязный, к тому же еще и одноглазый. Почему-то я решила, что он мучается. И притащила его не к себе домой, потому что родители животных не жаловали, а к бабушке… Накормила котика, высушила, прижала к себе, так и уснула с ним в обнимку. А у бабушки было два попугая. Когда на другое утро я встала, то увидела, что клетка валяется на полу. Оказалось, кот ухитрился подцепить одного попугая лапой и протащить его сквозь прутья клетки. Повторяю: сквозь. Одно крыло так и застряло в прутьях. А второго он просто придушил…
– Этот кот. Инстинкты ж у него, – сказал Витяра.
– Да, – согласилась Кавалерия. – Инстинкты. Но все же я не усложняла бы и не пыталась быть гуманнее добра. С этого многие начинали – и почти все разлетались вдребезги. Надо раз и навсегда решить, с кем ты. И уже не дергаться. Или однажды впадешь в такую заумь, что перебьешь из арбалета весь ШНыр за то, что в пегасне кто-то раздавил дверью мышонка.
– Не перебью, – сказал Витяра.
Он глядел на Кавалерию недоверчиво, исподлобья.
– Ты на опасном пути. Ты создал в душе идеальный ШНыр.
– Из пластилина! – поправил Витяра.
– Считай, что пластилин – это слепок с твоей мечты. Такой же идеальный у тебя и образ ныряльщика. Все мы не соответствуем этому образу. Кузепыч жадничает, Суповна буянит, Вадюша выдумывает себе поклонниц, я… впрочем, меня мы критиковать не будем!.. Я идеальна! Отчасти ты идеализируешь первошныров, но и они, я уверена, узнай ты их поближе, имели бы те или иные слабости.
– Нет, – оспорил Витяра. – Не так все! Я всех люблю. И вас, и Кузепыча, и… Платошу, который ушел! И Дениса!..
– И эльбов?
– И эльбов, – упрямо повторил Витяра. – Почему у них все так плохо, так безнадежно? Они же тоже Его дети! Его создания!
– И? – спросила Кавалерия.
– И надо их тоже любить! Будь у меня такие сыновья, я бы сказал им: да, я знаю, что я вам не нужен! Да, я знаю, что я вам неинтересен! Знаю, что то, что дорого мне, вы презираете и топчете! Но я все равно люблю вас! Вот вам отдельная планета, живите и существуйте на ней по своим собственным законам, – дрожа, сказал Витяра.
– Так болото и есть такой отдельный мир! Но, как видишь, он задохнулся, – сказала Кавалерия. – И, согласись, было бы глупо давать им бесконечное множество миров, чтобы и их тоже загадили.
Витяра сунул пальцы в печку, выручая муравья, который случайно оказался на влажной доске и теперь бегал туда-сюда, не зная, как спастись.
– Меня и другие вещи смущают! – сказал он. – Например, почему в нашем мире так мало чудес, когда двушка – сплошное чудо? Мир задыхается от тоски и боли и уже ни во что не верит! А сколько людей умирают! Они заболевают, они молят об исцелении – и ничего не происходит. Физические законы перемалывают человека и укладывают его в могилу. Все, точка! Я знаю, что двушка добра, я пытаюсь убедить себя, понять ее логику, но… порой ее не вижу!
– А я вижу, – сказала Кавалерия. – Чудо не должно быть рядовым. Рядовое чудо – это антибиотики. Они спасли жизнь миллионам – но что от этого изменилось? Стал ли кто-то из спасенных чище? Благодарнее? Добрее? И потом чудеса все же происходят! Мы достаем закладки!
– Да, но сколько?.. Мало! Очень мало! И достаются они чаще всего не тем, кто… ну не тем, кому бы я отдал их, например! – воскликнул Витяра.
– Долбушин, – сказала Кавалерия.
– А? – Витяра непонимающе вскинул голову.
– Альберт Долбушин рассуждал точь-в-точь как ты. Он тоже мечтал усовершенствовать систему. Предлагал упорядочить работу на двушке. Сколько у него было разных идей! Например, устроить на двушке склад. Бывает, шныра посылают за одной закладкой, а он находит другую. Тогда он относит закладку на склад, где она ждет следующего ныряльщика, которому будет нужна именно она. Или другой вариант – прочес. Опытные шныры ныряют дальше и находят больше закладок, чем неопытные. Долбушин предлагал, чтобы опытные шныры искали, как можно дольше оставаясь на двушке, а средние шныры стали бы транспортными осликами. Шастали бы через болото туда-сюда, перенося закладки…
Витяра, печально смотревший на огонь, вскинул голову.
– Разве это плохие идеи? – заинтересовавшись, спросил он.
– Идеи отличные, – признала Кавалерия. – Но где Долбушин сейчас? С нами?
Витяра посмотрел в узкое окошко-бойницу, за которым, пытаясь заглянуть внутрь, топтался Макс.
– По другую сторону забора, – сказал он.
– Да. По ту сторону забора, – грустно повторила Кавалерия. – Поэтому хочешь совет? Не задумывайся! Не усложняй! Не задавай себе вопросы, почему, да как, да какая в том справедливость. Не ищи логики! Истинная логика многомерна. Мы же двухмерны, как человечки, нарисованные на бумаге, нам всего не понять. Просто допусти один раз, что те, которые жили до тебя, сумели проложить правильный путь. Вот и следуй этим путем, никуда не сворачивая. А то заблудишься в темноте.
Уже рассвело, когда из ШНыра на жеребой кобыле Констанции (уезжая с Настой на «Скорой», Азу он оставил здесь) прилетел Ул. С собой он привез два навьюченных на седло ледовика, под прикрытием которых шныры смогли покинуть точку «Запад».
Увидев ледовики, Тилль сломал только что закуренную сигарету и срывающимся голосом приказал берсеркам опустить арбалеты. Белдо унял боевых ведьм. Только Млада и Влада бежали за пегами и, подпрыгивая, каркали:
– Счастья! Любви! Здоровья! Удачи! Исполнения желаний!
И вот это было уже действительно страшно. Улу даже захотелось уронить на них сверху один ледовик. В конце концов, ведь он мог и отвязаться. Поскольку Ул, не пожелавший перевьючивать атакующие закладки, по-прежнему был на Констанции, Аза летела за ним с пустым седлом и поглядывала на хозяина с недоумением. Ул оборачивался и посвистывал, успокаивая ее.
Кавалерия поверх ушей Цезаря смотрела на небольшой, выпиравший из-под земли холм. На холме, окруженный кольцом арбалетчиков, стоял только что прибывший гибкий худощавый мужчина с курчавыми волосами и смотрел на водохранилище. Почувствовав взгляд Кавалерии, он вскинул голову вверх и, приложив руку к груди, легонько поклонился.
Глава пятая
Тени в тумане
Бывает, дружишь с человеком, и хорошо дружишь, а после раздруживаешься, хотя очевидной ссоры не произошло. И ведь что смущает: как-то незаметно все случилось. Много мелких трещин и каких-то ошибочных взаимных недопониманий привели к разрыву.
Из дневника невернувшегося шныра
Человек весь до капли проявляется в том, как он ведет себя, разбуженный на рассвете. Гулк Ражий рычит как раненый кабан и с криком «Зашибу!» швыряет первое, что попадется ему под руку. Маланья Перцева садится на лавке, издает тихий невнятный стон, смотрит огромными жалобными глазами, точно говорит: «Люди! Вы же не звери!», а после падает и засыпает как убитая. Мещерю Губастого надо обливать холодной водой.
Кика Златовласый немедленно вскакивает (даже если будят другого) и начинает везде бегать и все трогать. То золой кого из спящих разрисует, то лавку подпилит. Поэтому все стараются, чтобы Кика с вечера посильнее вымотался. Лучше бы даже в нырок сходил. Секреты шныровского боя одним из первых, кстати, стал осваивать именно Кика, когда, подсыпав Ивашке Кудреватому в валенок хвои с крайних к болоту сосен, туда же кинул и небольшую красную ягодку. Рвануло так, что от валенка потом и кусочка не нашли. Самого же Кику выкинуло в окошко. Тем только и спасся.
