Митяй смотрит на Мокшу торжествующими глазами.
– Тогда почему драконы здесь не ныряют? Ну чтобы у нас оказаться, минуя болото? – коварно спрашивает Мокша.
Митяй недоверчиво слушает, а потом начинает хохотать:
– Ты что, серьезно? Нырок – это только из нашего мира! Наш мир не плотный! Этот мир – плотный. Если мы у нас разгонимся на пегах и помчимся к земле, то сумеем приобрести плотность и оказаться в Межмирье. Так?
– Ага, – соглашается Мокша, не понимая, к чему Митяй клонит.
– Вот то-то же! А если разгонимся и врежемся в землю здесь, что от нас останется?
– Кучка костей! – признает Мокша, вытирая со лба пот, заливающий ему глаза. – А чтобы проверить, прав ты или нет, нам все равно пришлось бы перетащить дракона через тоннель.
– И то! – соглашается Митяй. – А этого нельзя. Уф! Идем! Надо добраться до воды. Я сейчас сварюсь.
Мокша испытывает досаду и одновременно благодарность. Он понимает, что Митяй едва не сказал: «Ты сейчас сваришься». Сам-то он ничего еще, отлично держится, только раскраснелся слегка, как после быстрого бега.
Глава шестая
Письмо турецкому султану
Человек проверяется в минуты, когда все идет НЕ ТАК, как он хочет.
Кавалерия
Афанасий лежал в гамаке и, отталкиваясь пальцами от стены, раскачивался. Над ним нависал конский скелет, кости которого были со знанием дела скреплены медными проволочками. Каркас же, на котором все держалось, был сварной. Среди множества разрушительных талантов Родиона один был созидательный – Родиону нравилась электросварка, а раз нравилась, то и давалась, потому что в жизни как-то так все хитро устроено, что то, что тебе нравится, то тебе и дается. Даже Кузепыч, мало кого хваливший, рассмотрев калитку, которую Родион сварил из частей старого токарного станка, стоявшего где-то в сарае, признавал: «Ну ты это, якорный пень, мозг!»
Афанасий смотрел на конский скелет и размышлял, что сегодня ему предстоят два дела. Одно неприятное, а другое, напротив, приятное. Самих этих дел только что проснувшийся Афанасий пока не помнил, они таились где-то в глубине, но у него уже было их предощущение. На душе сразу лежали и тень, и солнышко.
– Ага! – нашарил он наконец. – Приятное – это мы с Гулей договорились погулять. А неприятное – это счета всякие разбирать. И чего Кавалерия не хочет свалить это на кого-нибудь другого?
Афанасий вылез из гамака и пошел по длинному чердаку, протянувшемуся над всем вторым этажом ШНыра. В углу на матах спал Родион. Накануне он опять не разделся, и солнечные лучи, пробивавшиеся в открытое слуховое окно, скользили по его шныровской куртке. Тут же, по матам, бродили и два влетевших через то же окно голубя. Не разобравшись, что Родион нечто для них опасное, они клевали лежащий на матах кусок забытой булки.
– Осторожно! – предупредил Афанасий. – Он таких, как вы, живьем ест… Хотя нет, вас – вареными… А живьем – это рыбу!
Голуби, видно успокоенные этим, продолжали клевать хлеб.
Афанасий пробирался дальше. Теперь путь его пролегал мимо Макса, храпевшего в гамаке в обнимку с очень красивым топориком, недавно отнятым у берсерка. Ручка топорика была полой. Через нее можно было выдыхать усыпляющие стрелки, прицельно летевшие метров на десять, а потом дающие большое рассеяние. Собственно, топорик потому и попал к Максу, что берсерк, пытаясь выпалить в него из кустарника, сгоряча вдохнул стрелку в себя и, поневоле оставив топорик врагу, был увезен из Копытово в машине «Скорой помощи».
Рядом в деревянном щите торчали три ножа и несколько стрел с красным оперением. Научиться хорошо стрелять из лука было давнишней мечтой владельца гамака. Он грезил, как, проносясь на пеге, будет осыпать берсерков стрелами. Лук не арбалет – долгой перезарядки не требует.
– Робин Гуд, чудо былиин! – дразнил Ул. – И чтобы за спиной колчан, из которого все вываливается! Хорошо бы Робин Гуда по кустикам погонять! Потом можно за ним с авоськой пройтись, собрать все, что он потерял, и сильно обогатиться.
– К-к-колчан – это пы-пы-просто для хранения с-с-стрел. В бою их д-д-д-держали в руке! – заикался Макс.
– Да? А пега в какой руке держали? А саперку? А сумку с закладками?.. И главное: ты химический состав современного лука смотрел? Менделеев не разберется! А стрелы вообще карбоновые. На двушке весь твой лук тебе в трусы стечет!
Макс, не находя аргументов, сердито сопел, но из лука все равно стрелять учился.
Стараясь не громыхать ступеньками железной лестницы, Афанасий спустился и шел теперь по второму этажу. Он направлялся в кабинет Кавалерии, где на столе его ждали папки со счетами. ШНыр уже просыпался. Кирилл, стоя у небольшой коридорной раковины, служившей в основном когда нужно было набрать чайник, подставлял под струю кончики мизинцев и мизинцами проводил по глазам. Это он умывался. Увидев Афанасия, Кирилл лихо крякнул и притворился физкультурником.
Фреда, шедшая с полотенцем на шее в душ, говорила по телефону своей маме:
– Сейчас не могу говорить! Перезвоню через час двадцать!.. Но если ты опять засунешь телефон не пойми куда, то через час тридцать я опять буду занята! И, пожалуйста, ничего не перепутай! Я отказываюсь участвовать в этом параде бестолковости!
В трубке вздыхали. Бедная мама Фреды страдала от своей неорганизованности.
Афанасий в театральном ужасе прижался к стене, пропуская мимо себя страшную Фреду. Фреда заметила это и, приосанившись, довольно хмыкнула. Ей нравилось всех строить. Кроме того, она вечно выбирала какого-нибудь человека, с которым боролась особо, объявляя ему личную войну. Сейчас таким человеком был Вадюша, которого Фреде хотелось затюкать до полной капитуляции.
Как ученик может противостоять учителю? Грубить? Лить хлорку в цветы? Фи, господа, это методы ущемленных бездарей! Лучший способ – узнать предмет немного лучше учителя, потому что большинство учителей не так уж хорошо знают свои предметы. Обычно шаг влево или шаг вправо от программы – и учитель начинает крепко нервничать. На этом пути, правда, Фреде приходилось непросто, поскольку Вадюша как раз был специалист глубокий, хотя и теоретик. Ну что ж… Фреда сдаваться не собиралась и ежедневно проводила в библиотеке часа по три… Недавно она посадила Вадюшу в калошу, поймав его на незнании тонкостей биографии Тита Михайлова.
Уступив дорогу Фреде, Афанасий нечаянно толкнул спиной дверь в комнату Витяры. Дверь не уловила момент нечаянности и открылась. Витяра сидел за столом и лепил идеальный ШНыр. Видимо, всю ночь лепил, даже спать не ложился. Как все огромное и любимое, идеальный ШНыр постоянно требовал ремонта. То крыша где-то обвалится, то от солнечных лучей потечет стена пегасни. По-хорошему, Витяре давно уже стоило завязывать с пластилином и переходить на пластик или глину.
– Прибет! – сказал Витяра, поднимая голову. – Боброе вутро!
Вооружившись двумя деревянными палочками, которые он использовал как пинцет, Витяра выудил из окна ШНыра идеального Афанасия, и идеальный Афанасий помахал ручкой Афанасию неидеальному.
В ту ночь, когда они мчались искать Насту, Витяра в спешке натянул куртку прямо поверх майки, решив, что летом можно все. Естественно, его продуло, он простудился и теперь говорил ужасно смешно.
В углу комнаты жили три паука. Витяра подкармливал их мухами, даже дал паукам имена. С учетом его теперешнего насморка пауков звали Боба, Балера и Бася.
– Я Балере далил боды! – сообщил он Афанасию.
– А Балера пьет боду? – удивился Афанасий.
Витяра посмотрел на него с упреком и с обидой за Балеру и отодвинулся к подоконнику.
Афанасий стоял у стола. Смотрел. Идеальный ШНыр, воспроизведенный до последнего куста в парке, был так огромен, что не просто занимал здоровенный письменный стол, но даже ухитрился частично прилепиться к его краям. Деревья с фрагментами ограды, повисшие параллельно полу, выглядели несколько сюрреалистично, однако Витяра утешал себя тем, что земля – она какая? – правильно, круглая! Серьезную проблему представлял Большой овраг. Как его сделать? Выкопать в столе яму не представлялось возможным, а повысить на столешнице уровень пластилина, чтобы передать овраг во всей его глубине, тоже не вариант. Поэтому Витяра ограничился тем, что очень похоже сделал овраг из многослойной цветной бумаги, прекрасно передающей все шероховатости стенок.
