Лицо у Арно вытянулось. С удовлетворением взглянув на него, Млада бережно прикрыла дверь автобуса и махнула Птаху ручкой, чтобы он трогался. Дайни они искали довольно долго. По телепатическим каналам с ней было не связаться, мобильный телефон она с собой не носила. Вообще была личностью таинственной даже для форта Белдо, где странных людей хватало.
Арно сидел бледный, покрытый испариной. Он то щупал у себя лоб, то начинал вертеться, то бормотал, что его тошнит, и просил у Птаха на минутку остановиться. Дионисий Тигранович втихомолку посмеивался.
– Бывает, что и выживают! Главное, всегда настраивать себя на лучшее! – утешал он Арно.
Несколько минут секретарь страдал, тихо раскачиваясь на сиденье, затем не выдержал и схватил Гая за рукав.
– Я отравлен! Я слабею! Собираетесь ли вы что-нибудь предпринять? – прошептал он.
– Разумеется, – заверил его Гай и легонько потянул свой рукав, высвобождая его. – Пока ты жив, подыщи, пожалуйста, секретаря себе на замену! Требования те же. Исполнительность, сообразительность и… умение не доставать хозяина, когда он занят! Кстати, последний навык ты, кажется, утратил.
Птах в деле объезда пробок творил чудеса. Навигатор не включал, уверяя, что правда навигатора – это правда пятиминутной давности, а потому уже неактуальная. Боковые интервалы ощущал с зазором до волоса. Все московские дворы знал так, словно в каждом снимал когда-то квартиру. Его ярко раскрашенный автобус протискивался и туда, куда с трудом бы проник и мотоцикл.
Дайни жила за городом, в сторону Сергиева Посада, там, где роскошь подмосковных дачных поселков сменялась селами старыми, исконными, возникшими некогда на столбовой дороге. Пыльные ивы клонились к дороге у мостов, и прыгали по сторонам шоссе маленькие ярославские домики, похожие на нарядные курятнички с теснящимися окошками.
Повсюду было понатыкано множество камер, кроме того, практически в каждой деревне таился гаишник. Узрев из кустов несущийся автобус Птаха, он выскакивал из своей укромной щели, дрожа от нетерпения и потрясая одновременно радаром и палочкой.
Птах охотно притормаживал. Заднее стекло отъезжало, и выглядывал Дионисий Тигранович. Глаз гаишника он не искал, зато зорко всматривался в его лоб над бровями.
– Здравствуй, Коля! Как Анна Васильевна? Как Дашенька? Спит ночами? Зубик прорезался? – кричал он прежде, чем гаишник успевал открыть рот. Гаишник терялся, потом делал отпускающее движение палочкой, и они проезжали.
– Анна Васильевна – это его мама, – объяснял Белдо Гаю. – А Дашенька – дочка. Кошмарное имя! Если бы у меня была дочка, я назвал бы ее Афродитой!
– Дочка по имени Афродита? – переспросил Гай.
– А что? В любом случае у нее было бы всего одно имя, а не множество, как у дочери Долбушина!
Гай шевельнул уголками губ, что должно было означать вежливую улыбку. Он думал о чем-то тревожном, невеселом и, видимо, важном. Умный старичок ощутил это и тоже замолк.
Через четверть часа, не доехав немного до очередного мостика, Птах снизил скорость и перевалился на грунтовую дорогу. Автобус медленно пополз вдоль речки, разжалованной по обмелению в ручьи, или, возможно, ручья, выслужившегося в крохотные речушки. По правую руку от автобуса толпились все такие же уютные домики-курятнички, изредка изуродованные какими-нибудь веяниями цивилизации вроде спутниковой антенны.
Проехав всю деревню насквозь, Птах свернул на маленькую улицу. Здесь появление автобуса вызвало переполох. Женщины кинулись утаскивать с дороги игравших в пыли детей, от волнения награждая их подзатыльниками. Откуда-то появились собаки. Одна, прыгая, пыталась укусить автобус за колеса. Другая хотела срезать путь через дыру в сетке-рабице, застряла и жалобно скулила.
– Вот! – сказал Птах, останавливаясь. – Где-то здесь!
Гай вышел из автобуса первым. Собака, та, что пыталась укусить шину, подскочила было к нему, но, не успев вцепиться в штанину, вдруг издала утробный, ни на что не похожий звук ужаса и, поджав хвост, умчалась прятаться. Гай, лишь мельком оглянувшийся на пса, уверенно шел к ближайшей калитке. За ним семенил Арно. Секретарь уже убедился, что не отравлен, но все еще сомневался и потел от волнения. Оглянувшись на Белдо, который кивнул, подтверждая, что да, да, тут, Гай позвонил. Кнопка на столбе у калитки была обычная, как в городе, хотя снаружи кто-то и накрутил на нее отрезанную пластиковую бутылку, чтобы она не мокла.
Звонок наделал в доме суеты. Звякнуло ведро. Из окна веранды, опрокинув цветочный горшок, выскочила кошка. На крыльце показалась хлопотливая круглая женщина с миловидным лицом.
– Вам кого? – крикнула она издали.
– Дайни, – ответил Арно.
– Веру! – поправился Дионисий Тигранович.
– Вера у себя в комнате! – захлопотала женщина, пропуская их в калитку. – Вы из института? Из-за пропусков?
Белдо не стал этого оспаривать, но и подтверждать не спешил. Лишь, ссылаясь на какого-то Александра Сергеича, видимо ректора, размыто упомянул, что «все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
Гай, вопросительно поглядывая на две длинные теплицы с помидорами, занимавшие добрую треть участка, поднялся на крыльцо. Внутри нарядный домик-курятничек утратил свою привлекательность и походил на обычную квартиру. Даже батареи были как в городе, правда, разводились не от газового котла, а от печи.
Белдо, просочившийся вслед за Гаем и его секретарем, озирался по сторонам, соображая, куда идти. Сам он был здесь лишь однажды, когда Дайни только приняли в форт.
«Года три уж прошло, а живут боевые ведьмы в среднем лет пять-шесть… Ай-ай! Как время-то летит!» – соображал он про себя.
Комната Дайни была крайней по коридору. Просторная, в два окна. На стенах висели анатомические атласы, мелко исписанные тонким черным маркером. В углу на подставке помещался скелет, по большей части пластиковый, однако череп и некоторые кости – Гай с Белдо как люди опытные сразу это усмотрели – были настоящими. До того как попасть в форт к Дионисию Тиграновичу, Дайни училась на медицинском, да и сейчас продолжала, хотя то и дело вылетала и восстанавливалась.
– Здравствуй, Верочка! А мы тут проезжали мимо – дай, думаем, к тебе заглянем! – произнес Дионисий Тигранович так сладко, что сам же первый и умилился.
Дайни молчала, настороженно разглядывая их. Она сидела за столом с книгой в руках и была сейчас какая-то домашняя, иная, даже на боевую ведьму мало похожая. И умный старичок это чувствовал. Все-таки человеческое, исходное, душа там и всякое такое – вещь упорная, невытравляемая. Никакой эльб этого не уничтожит. Внутри все прогрызет, источит, как червяк, но оболочка, будь она неладна, все равно останется.
– Вот! Купили тебе конфеток полакомиться! – продолжал Белдо, в поисках конфеток оглядывая свои пустые руки. – Хотели купить тебе конфеток, – поправился он с виноватым хихиканьем.
Круглая женщина втиснулась в комнату дочери. Видно, ей интересно было, о чем будут говорить. Дайни в присутствии матери смущалась и злилась, и это было заметно. Она то трогала крупные пуговицы на своей кофте, то накручивала на палец волосы. Непонятно было: стыдится ли Дайни перед матерью, что знакома с Гаем и Белдо, или, напротив, ей неловко, что у нее такая простая мать, весь день пропадающая в своих теплицах.
– Мы с мужем всегда Верочке все старались дать! Ничего не жалели, – сказала женщина с гордостью. – Одни репетиторы сколько денег съели! А потом Верочка, слава богу, поступила!
– Слава небу! Слава небу! – торопливо поправил Дионисий Тигранович.
С Дайни, которая тогда была просто Вера Максимова, студентка Первого меда, глава магического форта познакомился в сильный дождь. Бедняжка мокла, и он посадил ее в свой автобус. Разговорились о латинских названиях костей, о травматологии, об ортопедии, о том о сем. Белдо всегда умел быть увлекательным, особенно на стартовом этапе дружбы. Он не столько подделывался или притворялся, сколько искренне увлекался новым человеком. Ведь, как известно, новый человек – это лучшее интеллектуальное лакомство. Правда, это не помешало Белдо уже через неделю подселить своему новому другу личинку эля, а поскольку Вера тогда зубрила названия костей, то и дар ее пророс именно в этом направлении.
