— Делаем первые шаги. Даже и не шаги. Мы словно зародыш разумного в утробе матери. Вот когда вылезем с Земли и начнем путешествовать между планетами — считай, родились и ползаем, агукая. До зрелой и развитой цивилизации нам бесконечно далеко. Впрочем, не только нас.
— Мне сложно представить то, что ты говоришь. — покачала головой сестра.
— А и не нужно. С ума сойдешь.
— Но ты их видел и не сошел.
— Мне повезло.
— Какие они, другие?
— Ну… — Беромир задумался.
Несколько секунд помедлил, а потом рассказал ей о вымышленном виде азари из Mass Effect, что способны оплодотворятся и скрещиваться с практически любым другим видом. При этом выглядя за счет внушения для него подходяще и симпатично. Одного и того же азари разные разумные видят по-своему.
Потом поведал о зергах.
Вспомнил об орках и эльдарах из мира «WarHammer».
Поведал про разумную планету, выросшую вокруг гигантского космического разума. Ту самую, с которой боролся Звездный лорд.
И многое, многое иное.
Все самое необычное и интересное из того, что смог вспомнить.
Дарья слушала внимательно.
Серьезно.
Даже излишне серьезно.
Что окончательно убедило Беромира в том, что она не являлась таким же гостем из будущего, как и он сам. Ну… наверное. Так-то если она сюда заехала из конца XIX века, то ее реакция вполне укладывалась бы в то, что он сейчас наблюдал.
А если из другого мира, то тем более. Мало ли у них там какие сказки и мифы? Может, никаких пересечений. Вот и проявляет невероятное любопытство.
— Драконы… — выдохнула она, когда Беромир их упомянул. — Это… так жутко.
— Мы лишь листик в водовороте реальности. — пожал он плечами. — Если смотреть на Вселенную глазами богов, то вся эта возня им интересна не больше, чем нас увлекают муравьи в своих кучах.
— Но они выбрали тебя.
— Боги — не люди. Это не просто сильный человек. Нет. Это существо иного порядка. Нам их не понять. Во всяком случае до тех пор, пока мы и сами не окрепнем душой до их уровня…
Помолчали. Глядя на листья, плывущие по реке.
— Как думаешь, они готовы? — спросила она.
— Нет. — покачал головой Беромир. — Пока со смертью не встретятся лицом к лицу готовы не будут.
— Это понятно, — горько усмехнулась она и резко погрустнев, видимо, вспомнив о сыне. — Но ты ведь их заставляешь много упражняться. Неужели толку от этого нет? И важна лишь проверка перед лицом смерти?
— Понимаешь, в бою уходит все наносное и человек опускается к тем вещам, которые умеет делать не задумываясь. Для того чтобы закрепить навыки, необходимые в бою, требуется их повторить от тысячи до тридцати тысяч раз. Учитывая сложность ситуации, я бы ориентировался на наибольшее значение.
— Тридцать тысяч… это звучит невероятно. А столько можно?
— Это только так кажется. Сколько они ежедневно на упражнения метают дротики?
— Раз десять по десять или около того.
— Это у нас сотня бросков. За год они наберут свыше тридцати шести тысяч бросков. Что в целом позволит закрепить навык. Если, конечно, не будут отлынивать или имитировать. Тоже касается и иного. Строй. Перемещение. Перестроения. Работа копьем, топором и саксом. Разом то это все не дашь им. Просто не вынесут. Поэтому, я полагаю, раньше, чем через два-три года напряженной тренировки воинами они не станут. А лучше после трех-четырех. Но разве нам дадут их?
— Два-три года, — покачала она головой. — На это и надеяться не приходиться…
— Вот и я о том же. Они меня сильно удивят, если они до льда не придут. Скажем так, если это случится, то они, скорее всего, вообще иначе решили действовать. Жадность возобладала, и они захотели договариваться.
— Они? Нет. Я в это не верю.
— И я. Но чудеса порой случаются.
— И ты сам являешься живым воплощением такого чуда.
Беромир развел руками и виновато улыбнулся, но комментировать такое заявление не стал. Дарья же продолжила:
— Сами роксоланы сейчас точно не полезут. Они не любят по рекам ходить, да пешими воевать.
— По весне они тоже воздержатся. Кони слабы после зимы. Да и брать нечего, даже если на корабле идти. Что затруднит их прокорм в походе.
— И то верно. — кивнула сестра. — А к осени почти наверняка найдут охочих. Даже не представляю, что должно сподвигнуть их самих к нам сунуться.
— Как что? Слухи о моем богатстве. Их становится неприлично много. И это пугает. Сильно пугает. Могут и сарматы соблазнится. И иные.
— У тебя вон, двадцать один добрый молодец. Сдюжите.
— Двадцать один… — горько усмехнулся Беромир. — Понимаешь… У нас тут мышиная возня. Пока. Из-за чего даже двадцать один недоучка — уже сила. Кто против них устоит из местных? Вот. Роксоланы сюда сколько пригонят? Десятки? В крайнем случае несколько сотен. Это все ничего не стоит. Крохи.
— Тогда чего ты боишься?
— Того, что на нас обратят внимание какие-то крупные игроки и посчитают разумным захватить. Сахар и индийское железо чудовищно дороги. Нам за них дают подачки. Даже несмотря на то, что нам это кажется богатством и изобилием. Ромеи каждый отправляют в Индию корабли из Красного моря с тем, тратя на сахар целые состояния. А тут мы. Что будет, если они сюда отправят легион?
— Я видел ромейский легион. — кивнула Дарья помрачнев. — Такой если придет — нам ничего ему не сделать. Разорит все посевы. Убьет весь скот. И даже если мы станем по лесам прятаться, пока ромеи тут бродят, потом придет голод. От него не убежишь… никуда… А они нас не только запасов лишат, но и жилищ. Об этом страшно даже подумать…
— Вот в том-то и оно. А если рокосоланы решатся нас стереть в сопли? Они плохо сражаются пешими, но они смогут сюда привести несколько тысяч воинов. У наших шести кланов просто мужчин меньше. Совокупно. Эти твари ведь специально следят за тем, чтобы нас не стало слишком много. Оттого и выдаивают досуха. Оттого и угоняют в рабство… чтобы не могли добрым образом расплодиться.
— А зачем ты отправил дорогой подарок Сараку?
— В расчете на его противоречия с братом и жадность. Мысля, что ему захочется получать каждый год индийское железо и сахар. Даже в таком количестве это очень прилично стоит.
— Ты по тонкому льду решил пройти. — покачала она головой.
— По воде, — с грустной улыбкой ответил Беромир. — Это натурально прогулка по воде.
— По воде ходить нельзя.
— Но нам надо.
— Может, зря ты все это заварил? Затаился бы где-нибудь. Переждал. Тихонько уча учеников.
— Кто бы мне их дал? — горько усмехнулся Беромир. — Я до сих пор жив только потому, что подарил вам всем надежду. Потому роксоланам меня и не сдаете. И не убиваете. А я уверен, хотите. Ты-то точно.
Дарья промолчала.
— Что? Я разве не прав?
— Сына так не вернуть, — мрачно произнесла она.
— Ладно, не будем бередить былые раны. Пойдем. Перерыв закончен. Пора за дела браться. Они сами себя не сделают…
С этими словами ведун приобнял Дарью за талию и поцеловал в щеку. А потом пошел в сторону плаца, не говоря ей ни слова.
Он отчетливо понимал — она не забыла.
Такое ни одна мать не сможет забыть… и простить.
Убить бы ее.
Ситуацию спасало только местное рационально-мистическое мышление. Для них весь этот «тонкий мир» и прочий мистицизм с божественностью был не менее реален, нежели пень или рыба. Из-за чего «страх божий» на них действовал совсем иначе, нежели на достаточно прогрессивных и развитых людей из цивилизованных стран в XX-XXI веках.
Местные реально верили.
Но не как фанатики, нет. Как… люди, для которых бог такая же обыденная реальность, как и орешник или ряска в заводе. Это даже верой сложно было назвать.
Наблюдая за местными, Беромир смог провести аналогии только с заводом. Кто из работников его видел натурально своими глазами? В период до эпохи ТВ и Интернета — только приближенные. Для остальных он являлся вот таким невидимым, вполне реально существующим фактором, так или иначе влияющим на их жизнь.
