Ирина Андреевна говорила громко, пытаясь перекричать истеричные взвизгивающие вопли, раздающиеся с большого кожаного дивана, что стоял в приёмной. Вера, до этого робко топтавшаяся в дверном проёме, вздрогнула и, подхлестываемая гневным окриком, прошла внутрь.
Маркова сидела на краю дивана и безуспешно пыталась приложить то ли салфетку, то ли платок ко лбу какого-то мальчишки, который извивался, визжал и махал худыми руками.
— Шурочка, милый, доктор сказал, что надо приложить холодное к шишке…
Это, наверно, и есть тот самый упырёныш, сын Марковой, о котором в красках рассказывал Сашка, сообразила Вера. Она с нескрываемым удивлением воззрилась на продолжающего визжать мальчишку, но Маркова, перехватив её взгляд, зло скривилась, и эта злость, так отчётливо проступившая на треугольном крысином личике, сразу заставила Веру вспомнить, зачем её собственно сюда пригласили.
Конечно, знать наверняка, ради чего Маркова её вызвала, Вера не могла, но в чём дело, примерно догадывалась. Уж больно радостной выглядела Рябинина, когда сообщила, что Веру ждут в приёмной.
— Ирина Андреевна велела тебе подойти к ней. К двенадцати часам.
До Веры не сразу дошёл смысл слов, которые Оленька, наклонившись, прошипела прямо на ухо. Ей было не до этого. Куда-то запропастилась служебная записка на получение фальшивого пропуска для Ники. Вера точно помнила, что сунула её между папок, но теперь служебки там не было, как не было её ни в подшитых документах, ни в ещё неотсортированных, которые Вера как раз лихорадочно просматривала. Оленька, заметив Верино смятение, засмеялась, отлепилась от стола и пошла к себе, плавно покачивая пышной серой юбкой.
Смех этот подействовал отрезвляюще, как ушат воды или звонкая пощёчина, и, хотя Вера всё ещё продолжала искать пропавшую служебку, методично просматривая каждый документ, она уже понимала, что вряд ли чего-то найдёт…
— Вот что, Вера… Я ведь ничего не путаю, вас Верой звать? Вера, посидите пока здесь с Шурой. Ему нужно делать холодный компресс, он ушибся, — Маркова сунула в руки ничего не понимающей Вере мокрую салфетку. — Мне нужно срочно кое-что доделать, а потом мы с вами поговорим.
Вера Ледовская ожидала какого угодно поворота, но только не того, что её приставят нянькой к бьющемуся в истерике мальчишке. Впрочем, пока Маркова инструктировала Веру, Шура затих и внимательно поглядывал маленькими бесцветными глазками. Он, как и его мать, тоже чем-то неуловимым напоминал крысу. Вера опрометчиво понадеялась, что Шура заткнулся насовсем, но не тут-то было — едва за Ириной Андреевной захлопнулась дверь, он тут же завопил так, что у Веры заложило уши.
Маленькие дети никогда не вызывали у Веры положительных эмоций, она не умела ни играть, ни разговаривать с ними и в старших классах обычно отлынивала от любых мероприятий, связанных с развлечением малышей, сваливала всё на безотказного Марка. Но сейчас Марка рядом с ней не было. Вообще никого не было. Только она и верещащий мальчишка с нервным слюнявым лицом.
— Давай сделаем компресс, — неуверенно сказала Вера, приблизилась и положила мокрую тряпку на лоб Шуры. Она понятия не имела, где у него шишка, и потому плюхнула салфетку на лоб, хотя больше всего в эту минуту ей хотелось затолкать её мальчишке в глотку. — Вот видишь…
Договорить ей не удалось. Шура смахнул салфетку с лица, и она с противным чавканьем приземлилась на пол. Вера побледнела, нагнулась за салфеткой, и тут Шура, изловчившись, пнул её в бедро. Это уже переходило все границы. Вера поймала Шуру за ногу и дёрнула на себя. Всё произошло быстро. Шура не успел схватиться за диван и шлёпнулся на пол, вытаращил на Веру выцветшие рыбьи глаза. Треугольное личико пошло рябью, задёргались бледные губы, готовясь выдать длинный, протяжный вопль, но Вера его опередила. Наклонившись почти к самому лицу мальчишки, она медленно, чётко выговаривая слова, произнесла:
— Если ты ещё хоть раз меня ударишь или откроешь свой поганый рот, я тебя убью. Понял?
Говоря всё это, Вера не шутила. Она действительно готова была придушить маленького гадёныша собственными руками, и Шура это понял. В блёклых глазках заметался страх, губы плотно сжались, а руки нервно затеребили пуговицу на рубашке.
— А теперь взял тряпку и лёг на диван, — приказала Вера.
Шура послушно исполнил то, что ему велели.
— Тряпку к шишке приложил. Быстро!
Шура тут же накрыл лицо мокрой салфеткой. Вера удовлетворённо хмыкнула:
— Вот так и лежи. А будешь орать и кривляться, я тебе голову отверну.
…Когда в приёмную вернулась Алина Темникова, она застала картину маслом.
На придвинутом к дивану стуле сидела Вера Ледовская, невозмутимо покачивая ногой, а на диване, вытянувшись и смиренно сложив руки на груди, лежал Шура. Лицо его было накрыто платком.
— Это тут у вас что? — осторожно поинтересовалась Алина.
— Шуре прописали холодный компресс, — бесстрастно отрапортовала Вера. А Шура из-под тряпки пробормотал что-то невразумительное.
— Понятно, — сказала Алина. Подошла к своему столу, повесила на спинку стула сумочку, огляделась. — Ты давно здесь? Никто не звонил?
Она провела рукой по столу, задела шнур от телефона, потом, словно что-то заподозрив, потянула шнур на себя.
— Чёрт! — Вера обернулась на вскрик Алины. — Чёрт! Шнур перерезан! Шнур от телефона! Ах ты мерзавец!
Вера поняла, кого имела в виду Алина, да и сам «мерзавец», лежащий на диване, вздрогнул и тут же ещё плотнее прижал руки к груди.
— Ты перерезал шнур? — грозно спросила Вера.
Тряпка на лице Шуры зашевелилась, он что-то пытался сказать. Вера сдёрнула тряпку и, сдвинув брови, уставилась на мальчишку.
— Ты перерезал шнур? — повторила она.
— Я, — еле слышно пролепетал Шура. — Я больше не буду.
— Конечно, не будешь, — кивнула Вера. — Потому что…
— Тётенька, — личико Шуры испуганно сжалось. — Тётенька, я больше не буду. Я… а хотите я вам красивое покажу?
Алина, с нескрываемым удивлением наблюдавшая за этой сценой, приблизилась, пододвинула к дивану ещё один стул, села рядом с Верой.
— Ну ты даёшь, — тихонько сказала она Вере, пряча улыбку. Шура в это время, усевшись на диване, суетливо шарил по карманам. — Мы с Сашей от него рыдаем в два голоса, а у тебя он как шёлковый…
— Тётенька! Вот! — Шура наконец нашёл то, что искал. Улыбаясь, он протягивал Вере какую-то коробочку.
— Не бери! Не открывай! — вскрикнула Алина, но было поздно. Вера, приняв из рук Шуры коробку, уже сняла крышку. Там на дне, облепленная обрезками блестящей фольги, лежала серёжка-снежинка, её, Верина серёжка, а по ней неторопливо ползали жирные, бескрылые мухи…
* * *
Запах от мусорных мешков ударил в нос. Мухи, потревоженные появлением человека, с глухим гулом поднялись вверх. Сашка инстинктивно поморщился, постарался побыстрее преодолеть этот участок. Он пересёк уже половину пятнадцатого этажа Надоблачного уровня, самого нижнего (на Надоблачном была своя нумерация и начиналась она сверху, Сашка долго не мог к этому привыкнуть и поначалу часто путался), осталось обойти столовую, а там почти сразу начинался коридор к Южным КПП и лифту.
Здесь Сашке всё было хорошо знакомо. Узкий проход, отделяющий кухню от первой линии жилых отсеков, намертво задёрнутые жалюзи, безликие серые двери с тоскливыми номерками, всегда плотно прикрытые, словно так можно было спастись от кухонного чада — чада, с которым не справлялись даже мощные вытяжки. Пятьсот шестнадцать, пятьсот семнадцать… Сашкин взгляд заскользил по чёрным табличкам номеров, задержался на пятьсот восемнадцатом. Его квартира, та самая тесная клетушка, в которой он прожил несколько месяцев и к которой так и не успел привыкнуть. Интересно, она всё ещё пустует, мелькнула в голове бестолковая мысль.
Нет, он не тосковал по этому жилью, оно было временным, — Сашка всегда это понимал, — не своим, случайным, выданным ему напрокат, не в награду за какие-то заслуги, а просто потому что Никин отец, Павел Григорьевич Савельев, замолвил за Сашку словечко перед кое-кем. И этот кое-кто, пряча усмешку в холодных зелёных глазах, небрежно поставил свою подпись под ордером, жёсткую, резкую подпись, хорошо известную всей Башне, прямую и строгую, без всяких завитушек и украшений, состоящую только из одной фамилии — Литвинов.
