И я вижу перекошенную усмешку на бледном лице Панаевского.
Глава 25
Панаевский не торопится нападать. Только головой покачивает, туда-сюда, туда-сюда. С этой своей жуткой усмешкой.
Я тяну дверь на себя, не отрывая от него взгляд. Голова-маятник застывает. И я срываюсь внутрь, бегу наверх, перескакивая через несколько ступенек.
Звоню, стучу, заглядывая в лестничный просвет. Никого. Володя открывает спустя бесконечно долгое время. Заталкиваю его обратно, захлопываю дверь и подпираю спиной. Хтонь!
Надо связаться с Богданом, предупредить его. Не дай боги, он сунется сюда. Игнорирую встревоженного сонного Истровского, отмахиваюсь «не сейчас».
Заглушаю символ сокрытия. Больше мне не от кого скрываться.
И тут же с криком падаю на пол, хватаясь за уши. В голове пронзительно высоко визжат какие-то твари. Визг сменяется скрипом металла по стеклу, стреляет болью в зубах.
«Неужели ты думал, мальчишка, что сможешь долго прятаться от меня?» — через оглушительный звуковой удар прорывается вкрадчивый голос Панаевского.
Еле концентрируюсь, закрываясь обратно. И пару секунд просто лежу с закрытыми глазами, отходя от слуховой атаки.
— Свяжись с Богданом, — скриплю зубами. — Панаевский здесь.
Володя, совершенно растерянный, кивает и закрывает глаза. К моему облегчению, хоть он не падает рядом в припадке.
Мысли взбесившимися табунами скачут в голове. Я было жалею, что не выжал досуха Покровского с Саницким, накачиваясь силой. Не уверен, что мне хватит, не для прямого столкновения. Одёргиваю себя, матеря. Парни и без того дали больше, чем могли.
Теперь придётся самому. Я смотрю на прорицателя, упрямо сжимающего губы. Храбрится, хоть и заметно, что поджилки трясутся.
— Я уведу его, — принимаю единственно верное решение. — Ему нужен только я, о тебе он не должен узнать. Закрой за мной и сиди тихо. Понял?
Парень мотает головой и я бьюсь об стену, рыча. Поднимаюсь на ноги, подхожу.
— Ты ничего не можешь сейчас сделать. Это не стыдно, это факт. Выживать — не позор. Я уведу Панаевского, как можно дальше. На пустыри за вокзалом. Выманю, погоняю. Я с ним справлюсь. Ты — нет. Ты мне только помешаешь.
Бью каждым словом, как кнутом. В эти благородные головы чувство самосохранения нужно вбивать. Начинаю думать, что стоит его вырубить, но Истровский наконец согласно кивает.
— Пусть Богдан заберёт тебя, здесь больше небезопасно. Я не смогу с вами связаться, этот урод в моей башке. Но он пойдёт за мной, это я гарантирую.
Делаю полный разворот на месте:
— У тебя есть какие-нибудь артефакты или амулеты? Что-нибудь, что может мне помочь?
— Боевых нет… — расстраивается Володя, шаря в карманах, и достает небольшой круглый предмет, протягивает мне. — Только этот, на, возьми. Он помогает справиться с болью. Не то, чтобы исцеляющий, но если совсем плохо, может приглушить. Мне, во время видений, помогает не потерять концентрацию.
Не густо, но хоть что-то. Благодарю, мы смотрим друг на друга, молча прощаясь и я ухожу.
* * *
Панаевский стоит на том же месте. Тусклый свет фонаря ещё больше искажает кривой оскал. В сонной тишине только трещит мигающая на соседнем доме вывеска.
Мы смотрим друг на друга через улицу несколько мгновений.
— Сдавайся, — шуршащим шепотом говорит он, будто прямо в моей голове. — И твои друзья не пострадают.
— Их ты не успеешь достать, — усмехаюсь. — Прямо сейчас все сидят по своим домам, рассказывая старшим про тебя. Тебе конец.
— Идиот, — Панаевский заходится хохотом. — Мне конец? Я исполняю волю богов. Я защищаю империю. Ни один великий род не выступит против меня.
— Так может обратимся к богам? — предлагаю я простой выход.
— Кто, ты? Ты хочешь говорить с богами? Сумасшедший, — смех обрывается. — Не оскорбляй перед смертью их величие. Твоя участь решена и боги дали мне силу исполнить приговор.
Меня немного напрягает, что он говорит о богах во множественном числе. Теперь это не только богиня.
Там, наверху, или где они обитают, явно творится какой-то бардак. Может это бюрократическая ошибка? Запятую не там поставили, а фанатик и ринулся выполнять, не разобравшись.
Утешаю себя этой мыслью и мотаю головой.
— Ну, это мы ещё посмотрим, — я бью его силой.
Мужчину сметает стремительным потоком, протаскивает по булыжникам тротуара и вбивает в фасад дома под дребезжание стекол.
— Да как ты… — звучит оттуда приглушенный голос.
Ха! А ты думал, что возьмёшь пацана бессильным и еле живым? Складываю пальцы на руке в жест, надеюсь, понятный во всех мирах. И срываюсь на бег.
Всё, что у меня есть, это запас силы, сильное молодое тело и немного удачи. Не самый худший расклад. Начнём охоту на оленей. Пусть мне представляется на ней быть охотником, но кто тут олень, увы, очевидно.
Но сейчас, главное, увести его подальше. От Володи и вообще невинных людей. Уж не знаю, откуда у меня такой обострённый приступ гуманизма.
Стараюсь выбирать переулки и дворы, где меньше шансов встретить кого-либо. Час пусть и поздний, но случайные жертвы возможны. Слабый след поиска удерживает мою цель, но путь я выбираю не самый прямой.
Прилетает мне через пять минут бешеной гонки. Легкие уже начинают гореть, я чуть замедляюсь и надо мной взрывается крошками бетона лепное украшение фасада.
С другой стороны улицы раздается испуганный вскрик и чья-то невысокая тень шмыгает во двор. В доме загорается несколько окон.
— Не убежишь! — летит мне в спину злобное обещание.
— Не догонишь! — огрызаюсь, отплевываясь от каменной крошки.
Разозлил я Панаевского знатно, раз ему наплевать на нападение прямо посреди жилого квартала. Уворачиваюсь, влетаю плечом в столб, отталкиваюсь от него и снова ускоряюсь.
— Убьюююю! — окончательно звереет психопат.
Разозлить его до крайности — первая часть моего плана. Вторая… В общем, подумать об этом на бегу у меня не получается.
Долго я такой темп не выдержу, но до цели дыхалки должно хватить. Да и топот за спиной меня бодрит. Начинаю бежать зигзагами, как заяц. Ещё и подпрыгиваю, гнусно хихикая, чувствуя спиной поток силы.
Погоня вызывает странную эйфорию, придавая сил. Скачу как безумец, уходя из под ударов. И слышу вслед поток ругательств и оскорблений. На бегу сложно сконцентрироваться и обозлённый Панаевский бьёт наугад.
Автомобиль в нескольких метрах впереди взрывается, снося меня лавиной жара и оторванной дверью. Меня оглушает, трясу головой, прогоняя звон в ушах и эта секунда стоит мне попадания.
Вызываю Белый доспех и прикрываюсь куском искореженного металла, словно щитом. Безопасник стоит вдалеке, сосредоточившись на мне. Становится темно так, что я не вижу даже ярко полыхающей машины.
Сила давит, бьётся о доспех, отзываясь тупой болью.
— Я мог подарить тебе быструю смерть, — рычит из тьмы. — Но за то, что ты заставил меня гоняться за собой, ты будешь долго страдать.
— Я, пожалуй, откажусь, — отвечаю, стиснув зубы от напряжения.
— Что? — не слышит он меня.
— Говорю, иди к демонам с таким предложением! — ору, окружая доспех силой, пытаясь оттолкнуть тьму.
— Я разорву твоё сердце, гаденыш! И хоть ты заслуживаешь мести Неб-Херу, но не будешь допущен даже до суда богов, чтобы тебя сожрала Амат!
Ох, как же ты не вовремя… Меня пронзает насквозь, словно втыкают меч прямо в живот и прокручивают, наматывая кишки. Имя бога сбивает концентрацию, истощая защиту. Доспех начинает продавливаться внутрь, сминаясь.
Хтонь, как они их разучивают? Тоже с такой побочкой? Я уже не рад, что узнал ещё одно нужное мне имя. Оно мне чуть не стоило поражения.
— Да чтобы тебя самого сожрала Амат! — от души желаю я ему, судорожно пытаясь восстановить дополнительный защитный слой.
— Не смей богохульствовать! — голос звучит совсем рядом.
Наваливается духота. Иссушённый воздух раздражает глотку, в нос ударяет запах затхлости. И сердце сжимается от ощущения скребущихся когтей.
