S-T-I-K-S. Континент (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

Пока я, присев на корточки, потрошил споровый мешок, стараясь не испачкаться в этой гадости, мой взгляд зацепился за бейдж, валявшийся рядом с телом. «Супервайзер. Алексей Смирнов». Бедняга, наверное, до последнего пытался навести порядок в этом аду. А может, просто не успел убежать. Континент не прощает слабости, не даёт шансов на ошибку. Здесь ты либо живёшь по их правилам, либо становишься кормом. И никакие бейджи, звания или прошлые заслуги тебя не спасут.

Тут же, после выстрела, посыпались логи победы. Два матёрых бегуна — тот, что на улице, и этот, в подсобке. Очки к характеристикам, опыт, всё как положено. А вот за троих пустышей, которых уложил Хамбурчик, ни мне, ни Кунице ничего не перепало. Всё ушло ему, этой иммунной цифре. Я скрипнул зубами от досады. Всё честно, конечно, он не в группе, он — объект задания, а не союзник. Но всё равно жадность кольнула острей, чем я того ожидал. В этом мире каждая крупица опыта, каждый споран — это шанс протянуть ещё один день. А я ведь не бессмертный, как бы ни старался казаться таким перед Куницей и этим одесским клоуном. Но что ж, пусть. Главное — выжить.

Я поднялся, отряхивая руки, и решил, что раз уж мы тут, стоит обновить гардероб. Скинув милицейские хромовые сапоги, которые жали, как клещи, форменные галифе и рубашку, я натянул мягкие чёрные кроссовки на толстой мягкой подошве. Потом прихватил камуфляжную куртку и кепку в расцветке «берёзка». Не то чтобы я мечтал стать лесным партизаном, но эта форма хотя бы не кричала «я мент!» на весь кластер.

Куница, заметив мои обновки, скривилась, как от лимона.

— Ну что, Казанский, решил стать городским рейнджером? — ядовито протянула она. — Или устроить перфоманс «Рембо в кирзовом сапоге»? Ты бы ещё усы отпустил да мачете прихватил для полного антуража.

— А что не так, принцесса? — огрызнулся я, поправляя кепку. — Ты же сама недавно былы против, чтобы я и дальше щеголял в форме, которая на мне трещит по швам. Или ты просто завидуешь, что я выгляжу как мужик, а не как манекен из секонд-хенда?

— Мужик, — фыркнула она, уперев руки в бёдра. — Да ты скорее на медведя похож, который влез в чужой гардероб. Я тебе уже говорила, что в этом мире внешний вид — это половина дела. Но тебе, конечно, плевать. Лишь бы было удобно твоей заднице.

— А мне, может, и плевать, — отрезал я, глядя на неё сверху вниз. — Я тут не на подиуме. И если тебе так важны шмотки, могла бы и себе что-то посимпатичнее подобрать, чем эти карго, будто с мусорки. Хотя, с твоим характером, тебе и это идёт. Прям королева свалки.

Её глаза сузились, и я понял, что задел за живое. Но сдаваться она не собиралась.

— Ты, Казанский, свой язык придержи, — прошипела она. — Я тебе не какая-то там кукла, чтобы перед тобой красоваться. И если ты думаешь, что я буду подстраиваться под твои дебильные представления о женственности, то иди к чёрту. Я тут не ради твоего одобрения.

— А я и не прошу, — хмыкнул я, затягивая пояс с кобурой и флягой. — Только не надо строить из себя стальную деву, которая всех вокруг построит. Мы в одной лодке, хочешь ты того или нет. Так что давай без этих феминистских проповедей. Они мне так же нужны, как дырка в голове.

Хамбурчик, наблюдавший за нашей перепалкой, закатил глаза с такой тоской, что, казалось, сейчас запоёт псалом на иврите.

— Ну шо ж вы, как семейная парочка на золотой свадьбе, собачитесь? — вздохнул он с одесским акцентом, в котором сквозила вся вековая грусть еврейского народа. — Помню, у нас в районе была пара, Фима с Ритой, так они тоже все время грызлись. Он ей: «Ты борщ пересолила!», а она: «А ты, паразит, всю жизнь пересоленный и недоваренный!». И так каждый день, пока Фима не ушёл в лучший мир. А Рита потом плакала, говорит: «Кто ж мне теперь нервы потреплет?» Так шо вы, может, уже договоритесь, кто кого пересолил, и пойдёмте-таки дальше?

Его слова неожиданно разрядили обстановку. Я хмыкнул. Куница фыркнула, но и в её глазах мелькнула тень улыбки. Этот одесский бродяга, оказывается, умел не только ныть. Может, и не зря мы его с собой тащим?

— Ладно, семейный психолог, — пробурчал я, доставая бутылку самого дорогого коньяка, который прихватил из торгового зала снизу. — Давай-ка лучше поможешь мне сварганить живун. Надо споровый баланс подправить, а то я скоро сам в ползуна превращусь.

Куница, услышав мои слова, оживилась.

— Давай, Казанский, сейчас я тебя научу, как это делается по уму, — она кивнула на споран, который я достал из кармана. — А ты, Карабас, будешь нашим барменом. Мешай, как я скажу, и не ной.

Миша с кислой миной взял бутылку и споран, глядя на нас с явным скептицизмом.

— Та шо ж за работа такая у меня? — проворчал он. — То топором махать, то коктейли-моктейли смешивать. Я ж не на курорте, я ж в аду! Отстанете, может-таки, от бедного-бедного Хамбурчика?

— А ты думал, тебе тут медовые пряники выдадут? — съязвила Куница. — Мешай, говорю. И смотри, чтобы ровно было. А то, если хлопья не отфильтруем, все дружно улетим на респ. Эти белые ошмётки — чистый яд, причём не только для нас, иммунных, но и для заражённых. Понял?

Хамбурчик, бормоча что-то про «проклятую жизнь», принялся взбалтывать смесь. Я наблюдал, как мутная жидкость в бутылке медленно превращается в нечто ещё более мутное. Куница тем временем достала из рюкзака марлю, сложила её в несколько слоёв и начала фильтровать получившуюся бурду. Потом, добавив в очищенный раствор фанту и пару пакетиков специй — я заметил ваниль и лимонную кислоту, — довольно кивнула.

— Вот так, Казанский, — заявила она. — Теперь это не просто отрава, а почти коктейль. Пей, только не увлекайся. А ты, Карабас, если ещё раз начнёшь ныть, я тебя этой бутылкой огрею.

Миша, не удержавшись, вставил своё:

— А почему бы этим ядом таки пули не смазать? Такая идея! Чтоб эти твари сами себя траванули.

Я хохотнул.

— Бред, Карабас. Чтобы твоя идея сработала, это надо в заражённых патроны молотком заколачивать. Если стрелять, пороховые газы весь яд сожгут к свинским бесам. Это тебе не копья с луками.

Куница покачала головой.

— Есть тут любители арбалетов, — серьёзно заметила она. — Лук — оружие деликатное, учиться нужно долго, с детства. А арбалет проще в обращении, хотя и сложнее в изготовлении. Но на Континенте всякое встречается — от примитивных самоделок до настоящих убойных машинок. Так что, может, и до стрел доживём.

Мы по очереди сделали по несколько глотков получившегося пойла. Вкус, благодаря добавкам, оказался не таким отвратительным, как я ожидал, а споровый баланс, по ощущениям, подскочил до девяноста процентов. Энергия вернулась, хотя в голове всё ещё гудело от усталости. Придя в себя, мы закрыли двери в здание и набрали консервов с полок — правда, ни мясных, ни рыбных не оказалось, всё ценное уже выгребли до нас. Остались только овощные банки да какая-то крупа. Ужин вышел скудным, но в этом мире даже такая еда — уже роскошь. Мы сидели среди разграбленного магазина, жевали холодную фасоль с грибами и колбасой. Каждый молчал о своём. Каждый был погружён в свои мысли. А за стенами, в сгущающейся темноте, находился один из мёртвых кластеров Континента — словно ещё одна персона на нашем импровизированном ужине.

Глава 42

Мы сидели прямо на полу второго этажа этого проклятого магазина, окружённые полками с барахлом. Консервы, которые удалось найти, не внушали энтузиазма. Несколько банок с тушёной белой фасолью да мятые жестянки с консервированными грибами, от одного вида которых начинало подташнивать, хотя на вкус они оказались вполне ничего.

Я не помнил, любил ли раньше фасоль, но сейчас, глядя на эту бледную, склизкую массу, восторгов точно не испытывал. Однако организм, измотанный беготнёй и постоянным напряжением, уже давно и настойчиво требовал жратвы. Голод — он не тётка, с ним не договоришься. Так что, разогрев эту сомнительную смесь с остатками копчёной колбасы на сухом спирте, мы принялись есть. Запах был нормальным, вкус — тоже, вопреки ожиданиям, ничего. И, что удивительно, шкала удовольствия в интерфейсе подскочила сразу аж до шестидесяти процентов — видимо, в мире Континента даже такая дрянь могла считаться деликатесом, если ты целый день не ел. Ну, или Система просто издевается, подкидывая нам свои циферки, чтобы мы совсем уж не свихнулись.