"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Букреева Евгения

Когда Сергей явился на станцию, у Васильева была самая настоящая истерика. Он выскочил навстречу, бледный, испуганный, в мокром прозрачном дождевике, накинутом на широкие плечи. Не заговорил, а почти закричал, требуя отпустить его, отправить наверх. Красивое лицо было перекошено, на щеках блестели крупные капли — непонятно, слёзы или брызги воды — Васильев не вытирал их, вообще, кажется не замечал.

— Скажите им… прикажите, чтобы меня выпустили вместе со всеми… я не военный, я…

Они стояли на верхнем ярусе платформы. Справа и слева располагались невысокие одноэтажные сооружения, что в них находилось — какое-то оборудование или что-то ещё — Сергей не знал, да и не хотел знать. Ему было неуютно. Открытое небо над головой, ничем не защищённое — тут даже не было стеклянного свода, подпираемого стальным ажуром перекрытий, — обрушивалось на Сергея шумом волн и протяжным стоном ветра, и единственное, чего ему хотелось, так это забраться куда-нибудь под крышу, в одну из здешних непонятных построек, вжаться в стену, сливаясь с серым цветом влажноватой на ощупь штукатурки.

Мимо шли люди. Это эвакуировали со станции последних оставшихся техников и инженеров — Сергей распорядился об этом, ещё пока они спускались вниз, командир охраны связался по рации с Худяковым и передал тому все необходимые инструкции. Их было немного, этих оставшихся, теперь уходили и они, подгоняемые торопливыми окриками солдат. Какой-то пожилой человек в синей спецовке техника, с невыразительным лицом, из тех, которые не запоминаются, проходя мимо, насмешливо посмотрел на Васильева. Но тот, охваченный паникой, не обратил на это никакого внимания.

— Скажите… скажите им, — повторял он, как заведённый. Полы дождевика с громким треском били его по ногам.

— Прекратите. Немедленно, — Сергей отступил на шаг от Васильева и едва заметно кивнул головой одному из сопровождавших его охранников, высокому молодчику с острыми нахальными глазами. Парень, мгновенно сообразив, что от него требуется, вскинул автомат, и этот отточенный до совершенства жест разом оборвал визгливую бабскую истерику начальника Южной станции.

Слова нужны не всегда.

Иногда достаточно одного оружия.

А прав лишь тот, у кого оно есть.

…Вот и теперь рука Сергея опять сама собой опустилась в правый карман брюк, нащупала приятную тяжесть пистолета, маленького, — такие пистолеты когда-то называли дамскими, — с инкрустацией из потемневшего от времени золота, вьющегося узором по чёрному, гладкому стволу, и ручной гравировкой в виде монограммы, сплетённых воедино букв К и А: Кира Андреева.

Этот пистолет Сергей нашёл среди вещей бабки, почти сразу после её похорон, вернее, после прощания с её прахом — этот ритуал заменял в Башне традиционные похороны.

Он хорошо помнил тот день. Толпа людей перекочевала из ритуального зала в их квартиру, и апартаменты, всегда казавшиеся такими большими, словно усохли, уменьшились в размерах, даже потолок и тот стал ниже. Надрывно гремела в столовой посуда, тонкий звон фарфоровых тарелок перекликался с мягким позвякиванием серебра, и над всем этим плыли голоса, торопливые, жадные, чужие.

Поминками распоряжалась тётя Лена. Ленуша. Любимица Киры Алексеевны. Высокая, с ровной прямой спиной, в тёмно-синем платье (не в чёрном, Сергей это отчётливо запомнил — в тёмно-синем), поразительно похожая на мать, красивая такой же надменной красотой, она без устали сновала по комнатам, отдавала распоряжения прислуге, следила за тем, чтобы на стол вовремя подавали новые блюда и убирали пустые тарелки, успевала поддерживать светский разговор, словом, делала всё то, что делала при жизни её мать. Она словно заняла её место, встала рядом с ещё нерастаявшей тенью Киры Алексеевны, постепенно сливаясь с ней, окончательно и бесповоротно. Анатолий, отец Сергея, напротив, был хмур и угрюм. Он сгорбился, стал как будто меньше ростом, ходил за сестрой из комнаты в комнату, больше мешая, чем помогая, по-стариковски шаркая ногами. Казалось, что со смертью матери из него выпустили воздух, не до конца, так оставили чуть-чуть, и он был похож на вялый воздушный шарик, морщинистый и обрюзгший.

Сергея раздражали они оба: и тётя Лена, охваченная хозяйской озабоченностью, и отец, с красными сухими глазами, к которым он то и дело подносил смятый тонкий платок. Гости, те самые, что при жизни бабушки и рта не смели открыть без спроса, теперь громко разговаривали, чавкали, шумно пережёвывая пищу, хватались сальными пальцами за мейсенский фарфор, извлечённый по такому случаю из недр старинного буфета из белёного дуба, стучали вилками, скрипели ножами, приглушённо смеялись (они, чёрт возьми, позволяли себе смеяться) и перебрасывались банальными, пустыми фразами.

Он ненавидел их всех, сидел, зажатый с двух сторон кузинами Бельскими: красавицей Анжеликой и неуклюжей, вечно всё роняющей Ириной. Анжелика то и дело касалась его под столом ногой, как бы невзначай, прижималась тёплым бедром или ненароком задевала локтем, и каждый раз в её синих глазах, невинно прикрытых длинными пушистыми ресницами, вспыхивал озорной огонёк. Она вообще весь вечер странно поглядывала на него, словно приценивалась, подбиралась к нему, мягко цепляя острыми цепкими коготками. Это внимание со стороны красивой взрослой девушки (Анжелика была ровесницей Пашки, который, разумеется, прийти на похороны не удосужился) нервировало Серёжу. Он не понимал тогда, что нужно от него Анжелике, которая всегда смотрела на Серёжу как на пустое место, но смутно догадывался, что это как-то связано со смертью бабки. С наследством. Не материальным, нет, ведь все эти шкафы, буфеты, столовое серебро, золотые побрякушки, хрустальные люстры, картины, покрытые вековой пылью, бронзовые часы, атлас и бархат диванной обивки, деревянный паркет под ногами, всё это наследников Киры Алексеевны волновало мало — гораздо важнее было наследие нематериальное, невидимые ниточки власти, которые уверенно держала в своих руках Кира Алексеевна, продвигая на нужные места нужных Семье людей и сдерживая тех, кто был Семье не близок и опасен. Она всегда играла роль серого кардинала при своём муже, пока тот был жив, и осталась им и после его смерти: мало кто из тех, кого назначали в Совет на ключевые позиции, не заручался для этого поддержкой Киры Алексеевны. И сейчас всю эту чавкающую, торопливо переговаривающуюся толпу, над которой плыл звон хрусталя и богемского стекла, всех этих уцелевших потомков некогда могущественных родов, от многих из которых сегодня остались лишь фамилии, тайно волновало только одно: сумеют ли брат и сестра Ставицкие сохранить подпольную империю, возглавляемую их матерью, получится ли у них и дальше дёргать невидимые ниточки, где-то ослабляя хватку, а где-то туже затягивая узелки. Будут ли они достойны упавшего на их плечи наследства?

Серёжа тоже был наследником. И хотя он был ещё юн, ему только-только исполнилось девятнадцать, на него уже смотрели, как на наследника, как на…

— Серёженька, — слабый шепоток Анжелики приятно защекотал кожу.

Она наклонилась к нему очень близко, её губы, мягкие, полные, чуть тронутые мерцающим блеском — будто капелька росы на розовом, полураскрывшемся бутоне — почти коснулись его щеки. Ему стало жарко, охватило волнение, столь неуместное здесь, сейчас, такое постыдное и жалкое. Серёжа задрожал. Вилка, которую он сжимал в руках, отбила неровную чечётку по тонкому краю тарелки. Анжелика заметила это, серебристо засмеялась и опять коснулась под столом его ноги.

— Я… мне сейчас… надо…

Сергей вскочил из-за стола. Неуклюже схватился за край. Пузатый бокал, наполненный густым красным вином, грузно упал на бок. По белой скатерти расползлось кровавое пятно…

Потом он плакал у бабушки в комнате. Закрывшись на замок. Опустившись коленями на мягкий ковёр у широкой кровати, задернутой гладким атласным покрывалом. Чернота его траурных брюк утопала, смешивалась с молочной белизной коврового ворса.

В тот день он так больше и не вышел к гостям. Прорыдав больше часа у бабушкиной постели, он наконец оторвал лицо от смятого покрывала, поднялся и медленно, как пьяный, подошёл к невысокому трюмо, сел, уставившись невидящим взглядом в задёрнутые чёрной тканью зеркала. Он ни о чём не думал, ничего не вспоминал, просто перебирал расставленные на столике безделушки, бусы, кольца, флаконы духов, серебряные пудреницы, при открытии которых поднималось удушливое облачко ароматной пыли, тонкие бархатистые кисточки, маленькие позолоченные ножницы. Нашёл небольшой ключик в обитой красной искусственной кожей шкатулке, догадался, что он должно быть от одного из ящиков трюмо, залез туда, сам пугаясь своей смелости — бабушка Кира всё ещё незримо стояла за спиной — и вздрогнул ещё больше, увидев небольшой аккуратный пистолет, тот самый, с ручной гравировкой, ещё хранящий тепло рук своей хозяйки.