Никто не знал, что у него при себе оружие (а ведь Сергей с ним почти не расставался), но тем не менее люди чувствовали невидимую опасность — чувствовали не умом, а древним первобытным инстинктом, тем самым, который беззвучно кричит: «Жить! Хочу жить!» и заставляет людей расталкивать других локтями, идти по головам. И чем ниже стоит человек на социальной лестнице, тем сильнее этот инстинкт. У Васильева он был отточен до совершенства.
Всё ещё ощущая пальцами холодящую сталь пистолета и улыбаясь своим мыслям, Сергей подошёл к Виталию Сергеевичу, встал за спиной. Тот не оборачивался. Перед Серёжиными глазами маячил ровный, коротко остриженный затылок, красная массивная шея, мелкие капельки солёной морской влаги, все ещё блестевшие на прозрачном полиэстере дождевика — Васильев его так и не снял. Сергей испытал острое желание выстрелить в этот застывший в немом напряжении затылок. Он почти физически представил себе яркие бусинки крови, веером разлетевшиеся вокруг: на заваленный бумагами стол, на стены, на голубые мониторы, по которым ползли непонятные, нервирующие Сергея цифры. Это будет красиво.
Стоп. Сергей с усилием прервал себя. Та пуля в обойме, что ждёт своего часа, долго и терпеливо ждёт, предназначена не Васильеву. Она для Павла. Для Савельева. Который будет здесь уже скоро. Ультиматум был выставлен в начале второго, а сейчас уже два. Павлу осталось меньше часа. Пятьдесят минут. Пятьдесят…
Васильев вздрогнул и обернулся.
— Ещё раз, Виталий Сергеевич, расскажите мне всю последовательность действий, — Сергей вынул руку из кармана. Мягко улыбнулся. Поправил очки.
После того, как резко вскинутый автомат прервал истерику Васильева, тот стал сговорчивей. Сергей не знал и не мог знать (он не был инженером), но что-то подсказывало ему, что Южная станция — это ключ. Недаром же сюда так настойчиво рвутся мятежники и готовы положить не один десяток жизней, чтобы ею завладеть. Почему?
Этот вопрос он задал Васильеву, и тот объяснил. И это простое в сущности объяснение, которое никогда не приходило Сергею в голову, обожгло его, расставило все точки над i.
— Отключить АЭС от общей энергосистемы? Такое возможно? — Сергей рывком сдёрнул очки, быстро протёр и вернул на прежнее место, устремив взгляд на Васильева.
— Да, возможно. Но это опасно. Этого не стоит делать. Там, на АЭС идут работы. Они собираются начать пробный пуск реактора, и если не сбились с графика, то это должно произойти сегодня. И если мы их отключим, будет катастрофа. Взрыв… это…
— Тихо-тихо, Виталий Сергеевич, — рука Сергея почти с отеческой нежностью опустилась на плечо начальника Южной станции. — Разумеется, никто ничего отключать не будет. Нам достаточно и того, что Савельев немедленно прекратит свою антиправительственную деятельность и придёт сюда. Он ведь придёт? Придёт?
— Прибежит, — выдохнул Васильев. — Павел Григорьевич сюда прибежит. Как только узнает…
Васильев уже, наверно, раз в пятый объяснял Сергею, что необходимо сделать, чтобы отключить АЭС от общей энергосистемы. Сергей ничего не понимал: непонятные названия, цифры, специальные термины… всё это звучало для него абракадарброй, бессмысленным набором слов.
— Но делать это ни в коем случае нельзя, — закончил свою речь уже привычными словами Васильев.
— Конечно-конечно.
Сергей отвернулся от экрана. Снова поднёс к уставшим и слегка слезящимся глазам руку с часами. Большая стрелка настойчиво приближалась к двенадцати, сокращая выданный Павлу лимит.
Сорок минут.
Осталось всего сорок минут.
Глава 32. Ника
Океан ревел, как раненый зверь. Ворочался внизу, швыряя тяжёлые валы на стены Башни, снова пробуя на прочность покорёженную платформу. Когда-то стихия уже похозяйничала здесь: разметала постройки, ровно срезала один край, словно гигантским ножом прошлась, а от другого отгрызла кусок, оставив торчать лишь острые обломки с ржавыми стержнями арматуры. Тогда, в ту далёкую ночь, когда случилась авария на Северной станции, о которой столько рассказывал отец, тоже был сильный шторм. Как и сейчас.
Волны бились внизу, глухо ударялись о стены, сотрясали уцелевшие опоры. Ника чувствовала, как вибрируют под ногами неровные бетонные плиты, вздрагивают с каждым новым толчком, и она вздрагивала вместе с ними, хваталась красными, озябшими руками за Сашку.
Она почти ничего не видела и не слышала, кроме визжащего в ушах ветра. Звук, пронзительный, похожий на свист и перекрывающий всё остальное, заполнил её целиком. Резкие порывы сбивали с ног, в лицо со всей силы хлестали острые солёные брызги, тонкая форменная блуза тут же промокла насквозь, облепила тело — от прикосновения жёсткой холодной синтетики Нику пробрала крупная дрожь.
— Ш-ш-шторм, — она не произнесла, а словно выбила зубами частую дробную чечётку и ещё сильней вцепилась в Сашкину руку. Он ничего не ответил, вряд ли даже услышал её — слова потонули в рокоте волн и шуме ветра, — стоял, оглядываясь по сторонам, словно решал, куда идти дальше.
Ника не понимала, как он вообще что-то видит. День едва перевалил за половину, но казалось, что уже наступил вечер. Над головой висело густое тревожное небо, похожее на мокрые тёмно-серые плиты, Ника почти физически ощущала его прикосновение и тяжесть. Спасительные стены Башни остались за спиной, а прямо перед ними раскинулся огромный, охваченный штормом океан. Он катил свои волны, бросал их на изувеченные останки платформы, и они вырастали страшными грохочущими исполинами, поднимались в полный рост и с шумом падали, рассыпаясь белыми пенистыми клочками.
— Нам туда! — прокричал Сашка и махнул рукой.
Ветер подхватил Сашкины слова, понёс их над полуразрушенной платформой. Ника, догадавшись по губам и по взмаху руки, что Сашка показывает, куда надо идти, кивнула. Он крепко стиснул пальцами её ладонь и уверено потащил к краю, к тому, где неровно и страшно вздыбились изуродованные плиты.
Удивительно, но Сашка неплохо ориентировался здесь, ловко лавировал между уцелевшими огрызками некогда капитальных строений, обходил углы, продвигаясь к небольшому сооружению, похожему на будку, только без крыши — вместо крыши вся эта конструкция была наполовину накрыта плитой или частью плиты. Возможно когда-то эта плита служила стеной или перегородкой, а потом разбушевавшаяся стихия решила потягаться с инженерным гением человека и, играючи, создала собственное архитектурное решение, в стремительном хаосе которого была своя красота. Страшная красота. Пугающая и завораживающая.
Добежав до будки, Сашка юркнул в зияющий тёмный проём, утянул Нику за собой, прижал к стене, заслоняя от ветра. Снаружи неистовствовала буря, гремели волны, рыдал океан, горько оплакивая сбежавшую добычу.
Ника опять вспомнила отца, его рассказы про ту страшную ночь — он же был тогда лет на пять или шесть старше её сегодняшней, но не струсил, не отступил. Наверно, тогда так же, как и сегодня, гудел океан, обрушивая на людей свои многотонные волны, легко переворачивая стены, сминая, словно мягкую податливую глину, жёсткие железобетонные опоры. Потом её мысли сами собой перекинулись на недавние события — тоже на ночь, но уже другую, которая, как и та, двадцать с лишним лет назад, могла стать для отца последней, и не стала только благодаря счастливому стечению обстоятельств и… Её словно током ударило. Она вдруг поняла, откуда Сашка знает, куда бежать, потому что ведь это он был тогда здесь вместе с Киром, это они вдвоём вытащили папу, они оба…
Сашка, видимо, прочитал вопрос на её лице, но растолковал по-своему.
— Это опора с лестницей, — тяжело дыша, объяснил он. Но Ника и так уже поняла, где они. Через дыру над головой проникал тусклый свет штормового дня, и она смогла различить ступеньки ведущей вниз лестницы. Правда видны были только первые несколько ступеней, дальше они терялись в непроглядной тьме, настолько густой и плотной, что она казалась нарисованной.
— П-почему эт-та оп-пора? — у Ники зуб на зуб не попадал. Она хотела сказать, что остальные были ближе, но кроме этих трёх слов у неё ничего не получилось.
