Озарение пришло на платформе. Перед лицом всё сокрушающей стихии — силы, которую невозможно победить, но которую победить было надо. Стонал и выл ветер, а где-то внизу ждал помощи отец. И Ника должна была ему помочь. Встать рядом с ним, плечом к плечу, сражаться и идти до конца. Каким бы он ни был, этот конец.
Сашка этого не понимал.
А вот Кир… Кир бы понял.
— Пришли!
Сашка толкнул дверь. Как Лёнька и говорил, она действительно оказалась незапертой, тихонько скрипнула, и Ника с Сашкой, перешагнув порог, оказались на Южной.
Океан гудел здесь также, как и на Северной, и так же, как и на Северной, плиты под ногами тонко и зло вибрировали. Здесь тоже никого не было, но ощущение запустения и заброшенности ушло. Над головой яркими прожекторами горели вмонтированные в потолочные перекрытия фонари, их резкий свет разрезал сгущающуюся тьму, которую несли с собой штормовые тяжёлые волны.
— Мы на третьем ярусе, а нам надо на четвёртый, — Сашка настойчиво потянул Нику за рукав к ближайшей опоре-лестнице.
Поднялись они быстро и, очутившись в нужном месте, почти сразу нашли дверь в Башню — резервная щитовая находилась внутри. Это оказалось нетрудно: достаточно было выйти в широкий транспортный коридор, он-то и упирался в огромные железные ворота. Сами ворота — Ника знала — служили для провоза крупногабаритного оборудования, а вот маленькая дверца, вырезанная в них, предназначалась для персонала. Она тоже была не заперта, удача сегодня явно благоволила им.
— А дальше я не знаю, куда идти, — признался Сашка. — Я не очень запомнил, что говорил Лёнька. Понадеялся на схему.
— Она…, — Ника вытащила из кармана листок. — Она, наверно, мало чем поможет, потому что… вот…
Рисунок на листке превратился в размытую кляксу. Кое-что можно было разобрать, но совсем немногое.
— Ну давай попробуем, — Сашка неуверенно взял схему из Никиных рук. — Не получится, будем искать так. По номеру. РЩУ-15? Верно?
Ника молча кивнула.
По лабиринтам коридоров они проплутали минут пятнадцать. Несмотря на то, что станция казалась пустой, Ника постоянно боялась, что они вот-вот на кого-то наткнуться: на каких-нибудь техников или рабочих, которых не вывели вместе со всеми, на солдат, на самого Ставицкого — а этот-то точно был где-то здесь. За каждым поворотом ей чудились подозрительные тени, шорохи, иногда даже голоса, она испуганно ойкала и хваталась за Сашку.
Сашка её опасения полностью разделял. Шёл не торопясь, перед тем, как свернуть в очередной коридор, долго вглядывался и прислушивался. Ника внимательно читала таблички на дверях, пытаясь вспомнить хоть что-то из Лёнькиных объяснений. Но резервную щитовую всё же первым заметил Сашка.
— Вот! РЩУ-15! — он затормозил у стальной серой двери. Его голос радостно взмыл вверх, но тут же обречённо упал. — Здесь замок. Кодовый, — он растерянно посмотрел на Нику. — И как нам теперь быть? Кода-то мы не знаем.
— Не знаем, — обреченно выдохнула Ника. — Может быть…
Она вздрогнула, не договорив.
Прямо за спиной раздался до боли знакомый голос:
— Код: пятнадцать — восемьдесят три. Ну чего застыли? Нажимайте.
Глава 33. Борис
— Д-дядя Б-боря, д-дядя… Б-боря…
Ника, уткнувшись ему в грудь и вздрагивая всем телом, повторяла эту бесконечную, бессвязную фразу сквозь одолевавшие её рыдания и совсем некстати прорвавшуюся икоту. А он гладил растрёпанные рыжие волосы, худенькие плечи, инстинктивно прижимал к себе, пытаясь заглушить крепкими объятиями её и свою тревогу. Как она очутилась здесь? Она и этот… Борис покосился на стоявшего в стороне парня и тут же поспешно отвёл глаза.
«С твоим образом жизни, Боря, у тебя с десяток внебрачных детей должно по Башне бегать», — насмешливый Пашкин голос раздался совсем рядом, как будто Савельев стоял за спиной. И следом второй, холодный, наполненный звенящей яростью: «Ты всегда был догадливым сукиным сыном».
Догадливым, как же. Польстила она ему. Семнадцать лет ни сном, ни духом. И сердце ни разу не зашлось, даже когда… Взгляд Бориса опять уткнулся в бледное, перепуганное лицо, встретился с голубыми глазами…
Мальчишку Борис опознал первым, а вот в девочке, на которой был надет большой, не по росту, мужской пиджак, из-под которого выглядывали несуразные зелёные штаны — кажется, в таких ходят уборщицы, — он не сразу признал Нику. И только когда она обернулась, смахнула машинально мокрую рыжую прядку, прилипшую к щеке, он вздрогнул, как удара, и сердце нехорошо зашлось. Какого чёрта? Что она тут делает?
Добиться какого-либо вразумительного ответа Борису не удавалось, а минуты, драгоценные минуты утекали. Единственное, что у него получилось, так это затолкать обоих детей в небольшое помещение резервной щитовой — Ника, услышав, как он назвал код от замка, на автомате нажала нужные цифры. Но оказавшись внутри, её словно прорвало.
— Ника, — Борис предпринял ещё одну попытку привести девочку в чувство, хотя и знал по опыту, что шансов совладать с детской истерикой у него мало. Плакала Пашкина девочка редко, она росла смешливым и жизнерадостным ребёнком — материнской плаксивой мечтательности ей не досталось ни грамма, — но уж если приключалось какое детское горе, любые слова утешения были бессильны. Ника не успокаивалась, пока не выплакивала всё до конца. Даже в бедах и неудачах отец и дочь Савельевы проявляли неслыханное упрямство.
Ну же, соберись, девочка, — мысленно взмолился Борис, но тут заговорил парень. Саша Поляков. Что-что, а эти имя и фамилию Борис помнил хорошо. Ещё бы ему не помнить.
— Мы пришли сюда, чтобы переключить АЭС на резерв. Нам случайно стало известно, что Ставицкий здесь, и также о том, что он затевает.
— Вы это умеете? Переключать?
— Нет, но мы предполагали, что здесь должен быть телефон, и…
Они разом заоглядывались и почти одновременно нашли глазами телефон, чёрную пластмассовую коробку, приткнувшуюся на углу одного из столов.
— Да… телефон, — мальчишка растерянно заморгал. — И Ника бы связалась с Павлом Григорьевичем.
— Я помню номер, по которому папа звонил Марату Каримовичу. У него в записной книжке был записан. Он простой… номер…
Наверно, спокойствие парня помогло Нике прийти в себя. Голос её по-прежнему подрагивал, и икота никуда не делась, но теперь девочка хотя бы не плакала и могла всё более-менее внятно объяснить. Поляков снова отступил в тень, давая слово Нике, а та, торопясь, уже понимая, что медлить нельзя, вываливала на Бориса информацию, от обилия которой он слегка потерялся. Сначала он пытался задавать наводящие вопросы, но вскоре махнул рукой, выслушал всё до конца и только растерянно спросил:
— Как же ты его застрелила?
Из всего, что Ника рассказала ему, почему-то именно убийство Караева потрясло больше остального. Он смотрел на пистолет, который она вынула из кармана и положила перед ним на стол, и у него в голове не укладывалось, что Пашина девочка, нет, их с Пашей девочка, могла выстрелить в человека.
— Потому что он… — утихшая было истерика снова подняла голову, но Ника справилась. — Потому что он сначала моего Кира… а потом… моего Петренко…, и я… вот…
— Ну да, ну да, — пробормотал Борис. На какое-то мгновенье в голове мелькнула мысль, что надо бы сказать про Кирилла Шорохова, что парень на АЭС, жив-здоров, но тут же эту мысль вытеснила другая: что будет с Павлом, когда он обо всём узнает. — Ты вот что, — Борис нахмурился. — Ты отцу пока про это не рассказывай. Хорошо?
— Хорошо, — Ника понимающе кивнула, и неожиданно голос её окрасился совершенно детской надеждой. — А вас, дядя Боря, папа за мной послал? Да?
* * *
— Вот же, мать его! Ну и погодка! — едва выйдя на открытую полуразрушенную платформу Северной станции, молодой капитан, командир их отряда, остановился и лихо выматерился. Его слова тут же потонули в вое ветра и грохоте океана. Как и слова самого Бориса, который, подобно капитану, не в силах был сдержать рвущихся на волю не самых цензурных выражений.
